Влада Ольховская
Дом мистера Кристи



Пролог

Конец света все-таки наступил, и в мире осталась только она одна.
По крайней мере, так Але нравилось думать, когда она проходила по темным, еще спящим в поздних весенних сумерках московским дворам. Она специально выходила пораньше, ей все равно не спалось. Опыт подсказывал, что пять часов утра делали ее работу менее нервной и унизительной.
В детстве она много кем мечтала стать — но уж точно не распространителем никому не нужной рекламы. Высшая миссия этой профессии заключалась в том, чтобы тайком проникнуть в подъезд, наполнить ящики мусором, который все равно скоро окажется на полу, и побыстрее убраться. Все. Аля с нетерпением ждала возможности вырваться из заколдованного круга, но пока такой возможности не было. Поэтому на плече у нее снова висела сумка, и она брела по пустым дворам, где ей в такое время встречались разве что сонные дворники, такие же несчастные, как она сама.
Когда она только начинала, она верила, что это ненадолго, просто подработка, которая поможет ей выжить, пока она не обоснуется в столице. Но оказалось, что Москва не только не резиновая, она еще и неласковая: никто тут не встречал Алю с распростертыми объятьями, не давал ей идеальную работу и трехкомнатную квартиру. А распространение всех этих флаеров и бесплатных газет позволяло ей не присоединяться к бомжам, от которых она шарахалась во дворах, так что она задержалась — она бродила по улицам уже полгода.
За это время Аля неплохо изучила все свои маршруты, знала, где опасней всего, а где вряд ли случится что-то плохое. Она старалась побыстрее проскочить подъезды, где хозяева имели очаровательную привычку выпускать собак из квартиры — и забывать о них на пару часов. Летом она опасалась еще и ранних старушек у двери, которые с энтузиазмом рассказывали ей, какая она прошмандовка и как стыдно такой быть, но в первую половину весны они обычно не высовывались из своих нор. Был еще подъезд, где с утра пораньше мог болтаться мучающийся от похмелья мужичок, который, получив от властной жены, ненавидел весь род человеческий. Он с удовольствием использовал возможность отчитать Алю, рассказывая, что она, жирная корова, им весь подъезд своими буклетами загадила. После этого хранитель чистоты смачно сплевывал на пол и уходил к себе победителем. После первых таких встреч Аля плакала по вечерам, потом привыкла.
Но то были предсказуемо опасные дворы. Сейчас она подходила к одному из домов, которые она про себя называла «русская рулетка». Старая пятиэтажка располагалась в неплохом районе, здесь жили в основном самые обычные люди — не богатые и не бедные, занятые своими делами, а потому не обращающие на Алю никакого внимания. Все, кроме одной семьи… Поэтому, приближаясь к дому, она все ждала, когда можно будет посмотреть на парковку и определить, возможны сегодня неприятности или нет.
Схема была проста: если там стоит массивный, как динозавр, грузовик, значит, хозяин дома, и можно попасть под горячую руку, а если нет — все нормально, он в очередном рейсе, а его жена сама по себе очень милая.
Грузовик стоял на месте, занимая половину парковки, которая для него не предназначалась и с которой никто не мог его согнать.
— Вот ведь блин, — пробубнила себе под нос Аля.
Семья Гордейчиков, вполне себе русская, отличалась итальянской страстью. Муж работал водителем, отправлялся в рейсы и на неделю, и на две, и на пару месяцев. Жена сидела дома с маленьким ребенком — сынишка родился слепым и требовал постоянного ухода. Иначе в этой семье и быть не могло, но муж все равно жутко ревновал благоверную и после каждого рейса устраивал профилактический скандал. А поскольку возвращался он обычно ранним утром, его скандалы частенько совпадали с визитами Али.
Гордейчики жили на первом этаже и, чтобы не пугать сына, переносили вопли на лестничную клетку. Этим они не радовали соседей, те тоже выглядывали из квартир и присоединялись к крикам. Аля хотела бы не видеть и не слышать этого, но ей нужно было опустить пачку объявлений в каждый ящик, поэтому быстро уйти не получалось. Чаще всего ее замечали и тоже каким-то непостижимым образом втягивали в скандал.
Вячеслав Гордейчик казался ей жутким типом. Соседи небрежно называли его Славиком, хотя Аля не представляла, как можно таким милым словом обозначать здоровенного, злобного и шумного дядьку. Когда она впервые стала свидетельницей скандала в этом семействе, ей даже стало страшно за его хрупкую молоденькую жену. Аля попыталась украдкой расспросить соседей, почему они не вызывают полицию. Гордейчик ведь орал, что убьет ее — и вполне мог убить!
Но соседи беспокойство Али не разделяли. Они пояснили, что знают Гордейчиков уже много лет. Славка Гордейчик — это большая грозовая туча, которая только и способна, что громыхать. Он обожал сына и любил жену, скандалы считал способом семейного воспитания и никогда не поднял бы руку на своих близких. Аля была убеждена, что все это сомнительные аргументы, но предпочла не вмешиваться. Ее собственное положение в Москве было слишком зыбким, чтобы привлекать внимание полиции.
Так что сегодня, увидев грузовик, она входила в дом с определенной опаской. Она знала код от этого подъезда — как раз благодаря милой и улыбчивой жене Гордейчика. Это давало ей шанс закончить работу побыстрее и убежать, пока ее не заметили.
Однако на сей раз спешить не было необходимости: в подъезде ее встречала тишина. Единственная тусклая лампочка, на которую даже вандалы не позарились, освещала ряды недавно покрашенных почтовых ящиков и вполне чистую площадку перед ними. Со стороны входа Аля не видела, открыта ли дверь в квартиру Гордейчиков, но и проверять не собиралась. Быстрее бы закончить! Может, Славик этот вернулся давно и уже оттрубил свой ритуальный концерт маниакального ревнивца, кто его знает?
Аля быстрым шагом перешла к почтовым ящикам и стала опускать в них заранее заготовленные пачки объявлений. Она сосредоточилась на этом, она так торопилась, что не замечала ничего вокруг. Она привыкла к тому, что опасность, связанная с ее работой, всегда громка: окрики, хамство, скандалы. Ей и в голову не могло прийти, что кто-то тихо подкрадется к ней сзади.
Но это случилось. Она поняла, что уже не одна в подъезде, только когда сильные руки сжали ее плечи и заставили развернуться. Аля крикнула — и от неожиданности, и от того, что над ней теперь нависало бледное, искаженное странной гримасой лицо, которое поначалу даже показалось ей нечеловеческим.
Ей потребовалось несколько минут, чтобы понять, что перед ней Вячеслав Гордейчик. Но как же он изменился! Он всегда представлялся ей жутким типом, а теперь и вовсе походил на чудовище. Глаза шальные, дикие, ноздри раздуваются в частом дыхании, рот искривлен так, будто он сдерживает крик или вой, но у него едва получается.
А еще у него на лице кровь. И на руках, которые держат Алю, тоже кровь. Много — сплошная алая пленка на кистях рук и запястьях.
От ужаса Аля потеряла дар речи, она не представляла, что происходит, как это понимать, как она должна реагировать. Никто не готовил ее к такому! Это вообще реальность или кошмарный сон? А если все-таки реальность, Гордейчик может ее убить! Нужно что-то сказать, заставить его отступить, оставить ее в покое… Вот только что? Аля боялась его, даже когда рядом была его жена и другие люди. Теперь они одни в подъезде!
Ей казалось, что он не сможет шокировать ее еще больше, но у него получилось. Гордейчик заговорил с ней, и это были не те слова, которых она ожидала.
— Где мой сын? — прохрипел он.
— Что? — с трудом произнесла Аля.
— Где… где он?! Что происходит?!
И это он у нее спрашивает?!
Сына Гордейчиков, Дениску, она видела только один раз. Симпатичный пухлый малыш вышел на лестничную клетку из приоткрытой двери квартиры — и все крики сразу утихли, при нем родители не скандалили. Больше Аля с ним не встречалась!
Однако Гордейчик то ли не помнил этого, то ли вообще не осознавал до конца, что происходит.
— Где мой сын?! — повторил он.
— Я не знаю! Пустите меня! — потребовала Аля.
Отпускать ее он точно не собирался. Гордейчик сжал ее крепче, приподнял над полом и с силой тряхнул, словно желая доказать, что ей лучше перестать притворяться и сейчас же отдать ему сына. А ведь она хрупкой тростиночкой не была, не каждый мужчина бы ее поднял, не говоря уже о том, чтобы вот так трясти!
Он мог с такой же легкостью свернуть ей шею. Эта мысль наполняла сердце Али животным ужасом.
— Помогите! Кто-нибудь!
— Где мой сын?! — не унимался Гордейчик.
— Не знаю! Откуда мне знать? Наверно, с вашей женой!
Это простое, казалось бы, предположение шокировало его не меньше, чем Алю — его нападение.
— Нет… — прошептал он. — Он не может быть с Машкой, не должен! Машка мертва… Я убил ее? Я?..
Наверху защелкали замки, начали открываться двери. Похоже, шум и крики наконец-то привлекли внимание соседей! Это вернуло Але надежду, что все еще будет хорошо, и она с новыми силами закричала:
— Помогите мне! Спасите!
Гордейчик все еще держал ее, но уже не смотрел, словно и забыл, на кого набросился. Его лицо было пустым, казалось, что его мысли не здесь, а где-то далеко. И все равно подоспевшим соседям было нелегко освободить Алю: руки Гордейчика сжались, будто в спазме, он никак не желал отпускать случайную жертву. Потребовались усилия трех мужчин, чтобы оттащить его в сторону. Получилось неловко: Аля не удержалась на ногах, упала, поспешила отползти подальше. Она забыла и про свою сумку с рассыпавшимися объявлениями, и про все на свете, ей просто нужно было защититься от этого психа.
Женщины, выглянувшие из соседних квартир, спрашивали ее, что случилось, почему Гордейчик напал. Что она могла ответить? Да ничего, она с ним не говорила, даже не видела его, пока он не набросился на нее!
У него на руках была кровь.
Он говорил о том, что убил свою жену!
Вспомнив об этом, Аля обнаружила, что кровь осталась и на лестнице — похоже, она капала с рук Гордейчика, когда он спускался. Все это ее не касалось, ей хотелось, чтобы ее оставили в покое. Но она слишком хорошо помнила, что в квартире сейчас слепой ребенок и, возможно, пострадавшая женщина!
Поэтому Аля, пока неспособная говорить, молча указала на алый след. Соседи пошли туда, к квартире Гордейчиков, и Аля последовала за ними. Она не до конца понимала, что делает, ей просто нужно было знать, что там случилось.
В коридоре и прихожей крови было больше, но все это были или капли, или размазанные следы: похоже, Гордейчик то и дело опирался на стены, чтобы не упасть, его шатало. В квартире не было ни намека на погром или следы борьбы. Но и людей тоже не было! Только тишина…
Возле гостиной крови было больше всего, Але даже показалось, что она чувствует специфический сладковатый запах. Она остановилась в коридоре, под ней просто ноги подкашивались, она не могла на это смотреть!
Зато другие могли. Алю грубо оттолкнули в сторону, и она, оставшаяся в коридоре, услышала испуганные голоса из комнаты.
— Боже мой!
— Все-таки убил он Машку… Вот ведь… Как же…
— А где мальчишка их?
— Тут нет…
— Он же не видит ничего, куда он денется?
Вспомнив о мальчике, соседи, пусть и потрясенные случившимся, попытались его найти, обыскали и квартиру, и подъезд, и подвал, даже двор проверить успели до приезда полиции.
Бесполезно. Маленького Дениса нигде не было.



Глава 1. Карлос де Салазар

Дмитрий Аграновский был вынужден признать, что теперь он живет на работе. Потому что только эта жизнь у него и осталась…
Как странно: то, что было построено за много лет, важное, бесценное, развалилось на части всего за пару разговоров. Он всегда был уверен, что семья должна стоять надо всем остальным, что уж он-то не допустит тех нелепых ошибок, которые обычно рушат браки и оставляют детей без отца. Его близкие обязательно будут счастливыми, потому что он должен этого добиться, обязан просто!
Но жизнь не всегда готова соответствовать планам на нее. Да, он придумал себе идеальную семью и свод правил, которые помогут получить ее и сохранить. Но все это не сделало его счастливым, и однажды он принял неверное решение, за которое пришлось платить.
Ему не было и сорока, когда он мог с уверенностью сказать, что у него есть всё. Он преуспел на любимой работе: начал неловким интерном, которому доверяли самые безнадежные, грязные и неприятные дела, а стал уважаемым судмедэкспертом, к мнению которого прислушивались. Его имя знали, его уважали, он мог позволить себе не проводить сутки на работе, он стал уделять больше времени отдыху и семье.
Это казалось ему справедливым: его жена, которую он встретил еще в студенчестве, ко всему относилась с пониманием, она поддерживала его, подарила ему двух замечательных детей. Она не упрекала его за поздние возвращения и работу по праздникам, Мила и сама была врачом, она предпочитала не тратить время на подозрения и пустую ревность. Именно благодаря ее спокойствию он смог добиться всего куда быстрее, чем его коллеги, которых дома ждали скандалы и вечное недовольство. За это он обожал Милу и был уверен, что никогда не обидит ее. Дмитрий никому не признался бы в этом, но сам себя он считал чуть ли не образцовым человеком: все его решения были правильными.
Ему важно было в это верить, и далеко не ради самолюбования. За спиной у него постоянно маячил призрак отца — жестокого серийного убийцы. Дмитрий боялся стать таким. Поэтому ему важно было каждый день напоминать себе, что ему не передалась «дурная кровь», что он — нормальный, и его работа — это один из способов восстановить справедливость. То есть, вроде как компенсировать миру зло, принесенное его отцом.
Но если насчет себя Дмитрий был уверен, то младший брат вызывал у него серьезные опасения. Леон был гораздо больше похож на отца, он отличался его силой — и его взрывным характером. Это Дмитрий считал тревожными звоночками, дефектами, которые надо исправить. Поэтому он проследил, чтобы Леон нашел приличную работу и женился на прекрасной женщине. Разве не это — гарантии простого человеческого счастья?
Но оказалось, что нет, и именно с попытки управлять жизнью младшего брата и начался развал всего, что Дмитрий построил для себя. Он и сам не заметил, как влюбился в Лидию — жену Леона! Он даже сейчас не понимал, как это возможно. Он думал об этом часами — благо бессонница оставила ему немало времени, однако ответа так и не нашел. У нее не было достоинств Милы, она была способна на подлость и доказала это, а он все равно не мог ее забыть. Поэтому, когда Лидия предложила ему быть с ней, он не сумел отказаться. Он хотел этого — ни на секунду не теряя уверенности, что связь с ней не повредит его браку. Наивно? Может быть. Но тогда Дмитрий был убежден, что он останется с Милой, Лидия — с Леоном, и они все равно будут видеться.
Так нет же, Леон все испортил! По крайней мере, так Дмитрию было проще думать. Его брат, который оставил работу в полиции, вернулся к расследованиям и познакомился с какой-то полубезумной девицей, которая сама себя объявила экспертом по серийным убийцам. Этим двоим никак нельзя было сходиться, а они сошлись, и Дмитрий ничего не смог изменить. До него почему-то только сейчас дошло, что брат вырос и влиять на его жизнь теперь поздновато.
Лидии это, конечно же, не понравилось. Она готова была на все, лишь бы удержать мужа. Черт ее знает, зачем ей это надо… Дмитрий давно уже прекратил понимать эту женщину. Но она, беременная от старшего брата, пригрозила рассказать все Миле, если с ней не останется младший.
И вот тут Леон как раз сделал то, за что Дмитрий никак не мог его простить — он отказался подыгрывать! Что он терял, в самом деле? Связь со своей фанаткой маньяков? Так оно и к лучшему! Леон должен был понять, что это ему на благо — семья, советы старшего брата, хорошая спокойная работа… А он как с цепи сорвался. Заявил, что устал жить под чужую диктовку, и ушел. Причем ушел ото всюду — от жены, с работы, из дома.
Он оставил Лидии все, что они нажили вместе, и даже все, что он получил до свадьбы с ней. Другой бы этого, может, и хватило, но она пошла на принцип, ведь была задета ее гордость! Она отказалась давать Леону развод и обо всем рассказала Миле.
Мила, его хорошая, добрая, понимающая Мила, на сей раз понять не смогла. Она не стала скандалить, это было не в ее стиле. Он просто обнаружил, что его ключи больше не подходят к замку их квартиры, а у двери стоят чемоданы с его вещами.
Вот так все и развалилось. Он еще не был разведен, они просто не обсуждали это, потому что Мила отказывалась с ним общаться, и дети полностью поддерживали ее в этом. Он теперь возвращался не в уютный дом, где его ждал вкусный ужин, а в съемную квартиру, к пельменям из морозильника. Лидия капризничала и вопила, что не подпустит его к ребенку. Дмитрий подозревал, что она и тут пойдет на принцип, ему придется обратиться в суд. Леон просто пропал из виду, и Дмитрий понятия не имел, где сейчас его младший брат, с кем, чем занят. Когда его со всех сторон окружали осколки счастливого прошлого, ему только и оставалось, что проводить как можно больше времени на работе. Здесь он мог не думать о том, что случилось, отстраниться от всего, делать то, что он должен, будто своей жизни у него и не было никогда.
Впрочем, сегодня даже работа напоминала ему о собственных ошибках. Перед ним на столе лежала жертва домашнего насилия.
— Вот не понимаю я их, — признал Дмитрий. — Не осуждаю, а именно не понимаю. Как можно жить с тем, кто тебе морду бьет?
Обычно ему не с кем было поговорить, но случалось и иначе. Например, сегодня ему компанию составлял ночной санитар. Правда, компания была специфическая — немногим более разговорчивая, чем «пациенты» морга.
Игорь был пугающего вида верзилой неопределенного возраста. Людей он не любил, поэтому и брал те смены, когда в морге мало кто работал. Многие его даже опасались, но не Дмитрий. Он знал, что вечно угрюмый вид Игоря — всего лишь привычка, агрессии в этом здоровяке не было. Словно желая дополнить образ злобного психа, Игорь еще и говорил мало: каждое слово он выдавал с неохотой, он был эдакой ракушкой, долго выращивающей жемчужину и не желающей показывать ее миру. При этом он был единственным из санитаров, кого Дмитрий частенько видел с книгой.
Вот и теперь Игорь остался верен себе:
— Угу.
Но Дмитрию и не нужно было бурное обсуждение, его вполне устраивало, что его кто-то слушает.
Молодая женщина, которую он видел перед собой, была очень красивой — в прошлом, до того, что с ней сделал муж. Дмитрий не представлял, как вообще можно поднять руку на такое хрупкое, похожее на сказочного эльфа существо. Но ему и не полагалось понимать преступников…
— Досталось ей, бедной, неслабо… Перелом челюсти в двух местах, глаз сильно травмирован, скула рассечена, думаю, там и на кости трещина будет.
На этот раз Игорь не счел нужным издать хотя бы звук. Однако Дмитрий уже не обращал на него внимания, он обошел стол, чтобы рассмотреть тело с другой стороны.
Когда его вызвали, ему сразу сообщили, что виновный известен. От судмедэксперта требовалось только установить причину и обстоятельства смерти, для суда пригодится. Никто и речи не вел о расследовании — зачем, если и так все ясно?
Дмитрий тоже в какой-то момент поддался этому общему настроению виновности по умолчанию. Муж-тиран и убитая им жена… Разве нет? Но теперь, изучая тело, он впервые предположил, что нет.
— Ее перед смертью избили, это точно. Но посмотри на ее тело… Обычно у жертв домашнего насилия скапливается немало шрамов и заживших травм. Мало кто из этих доморощенных психов идет на убийство сразу. Сначала они бьют, проверяя, как будет реагировать жертва. А уже потом, поверив, что ее жизнь принадлежит им, увлекаются и убивают.
— Угу.
Но женщину, которую Дмитрий осматривал теперь, не били. Она отличалась светлой кожей, которая легко сохранила бы шрамы и синяки. Ничего подобного не было! Убитая была ухоженной и здоровой — до того, как ей изуродовали лицо.
Умерла она не от побоев. На шее жертвы сохранилась алая полоса, указывающая, что несчастную задушили.
И эта полоса показалась Дмитрию чертовски знакомой.
— Игорь, а ну-ка подойти сюда!
Санитар поднялся и послушно подошел. Другой бы на его месте поворчал или возмутился, что его отвлекают — они все так делали. Но Игорь подошел с вальяжным спокойствием циркового медведя, который просто выполняет трюк, потому что знает: тогда ему дадут вкусняшку и оставят в покое.
— Что ты видишь? — задумчиво поинтересовался Дмитрий.
— Удушение.
— Это понятно. Вот она, наша причина смерти. Следователь считает, что муж задушил ее своим ремнем. Собственно, когда труп нашли, ремень все еще был на шее, и, уверен, он совпадет с этим следом. Но посмотри на саму петлю!
— Смотрю.
Он и правда просто смотрел, не пытаясь что-то угадать. Вполне в его духе — делать то, что сказали. Но Дмитрию все же помогало молчаливое присутствие другого человека, при таком одностороннем диалоге ему проще было думать.
— Смотри, она не совсем ровная, захлестывается, будто по диагонали. И вот тут давление было чуть меньше… Это верный показатель травмы левой руки, она у него почему-то слабее. Понимаешь, что это значит?
— Нет.
Пока открытие Дмитрия и правда не значило ничего — и ничего не отменяло. Ну, задушил ее муж такой вот петлей. Ну, была у него травма левой руки. И что? Если там достаточно крупный мужик, никакая травма не помешает ему справиться с такой миниатюрной женщиной.
Дмитрий и сам не счел бы это важным, если бы не одно «но», которое меняло весь ход дела: он уже видел такой след на шее раньше, у совсем другого трупа.
— Ты помнишь дело Майковой? — поинтересовался он.
— Нет.
— Пару недель назад была, кажется, в твою смену… Не суть. Молодая женщина, меньше тридцати ей было, найдена задушенной в своей квартире. Понимаешь, к чему я клоню?
— Нет.
— К тому, что у нее на шее был точно такой же след! Такая же петля, с диагональю, давление левой руки меньше… Это не типичный след для удушения. Не уникальный, конечно, но и не самый распространенный.
Тело Майковой давно покинуло морг, ту женщину похоронили. Но Дмитрий отличался великолепной памятью, поэтому он и уловил сходство. У него остались фотографии, отчеты, и, закончив новое вскрытие, он мог сравнить их.
Но все это казалось ему лишь условностями. Дмитрий всегда доверял своей интуиции, и она, словно желая отплатить ему за это, редко подводила. Он чувствовал, что не бывает таких совпадений: небольшой промежуток времени, две красивые молодые женщины, один способ убийства…
Получается, смерть женщины, которая лежала перед ним на столе, — это уже не домашнее насилие. Она — звено в цепи, а перед Дмитрием сейчас могла раскрыться серия убийств, которую никто не заметил.
* * *
Часы не останавливались ни на миг — одна скорость, один ритм, один и тот же круг. Они казались Леону лучшим символом того, во что превратилась его жизнь.
Многие сказали бы, что ему повезло, что судьба любит наглых. Настаивая на разводе с женой, он знал, что потеряет поддержку близких — по крайней мере, на время, пока они не смирятся с его решением. Ему было все равно. Тогда его не покидало чувство, что его со всех сторон оплетает паутина, липкая, серая, грязная. Он задыхался в этом коконе, ему нужно было вырваться на свободу любой ценой, а потом уже решать, как быть дальше.
Поэтому он ушел, оставив Лидии все, ушел в никуда, с пустыми руками. Лидия не была бы собой, если бы просто смирилась и оставила его в покое — королеву ведь задели! Когда-то она помогла ему устроиться на престижную работу, стать начальником охраны уважаемого бизнесмена. Теперь она использовала те же связи, чтобы Леона уволили. Она думала, что наносит этим серьезный удар, а Леон и рад был уйти. Если сжигать мосты, то все сразу, что уж там!
Собственно, это и было то социальное дно, которым с детства пугал его Дима. Но на проверку оно оказалось не таким уж страшным. Леон не чувствовал ни беспомощности, ни безысходности, он точно знал, что найдет себе новое место — рано или поздно.
Получилось рано, он даже не успел почувствовать себя брошенным и бездомным. То ли правду говорят про то, что возможности появляются, когда они больше всего нужны, то ли ему просто повезло. С ним связался Ярослав Мазенцов — его бывший сослуживец, с которым они не виделись, собственно, со времен армии. Причем Ярик звонил не светские беседы вести, у него было деловое предложение.
Он только вернулся в Россию и оказался почти в таком же положении, что и Леон: без устоявшейся жизни, но окрыленный. Правда, у Ярика еще и была бизнес-идея. Он хотел основать агентство по аудиту безопасности, которое позволяло бы компаниям и влиятельным людям оценить, насколько хорошо они защищены в эти неспокойные времена; для них ведь любые времена — неспокойные.
У Ярика был неплохой стартовый капитал, обаяние и наглость. Он знал, как убедить клиента, что без проверки системы безопасности уже завтра его захватят террористы, а то и вовсе похитят пришельцы. Чего Ярику не хватало, так это фактических знаний о том, как эту систему оценить. Он и армию на шуточках и бодром настроении прошел, и дальше летал по миру мотыльком. Он многое знал и умел, однако этого никогда не хватило бы для серьезной работы. Поэтому ему нужен был профессионал — и он сразу подумал о Леоне.
Так что Леон не задержался в роли никчемного бродяги, которую предрекал ему брат, а сразу стал совладельцем бизнеса. Правда, Дмитрий об этом не знал, но его мнение больше не волновало Леона.
Маленький бизнес неожиданно двинулся вверх с удивительной скоростью, очень уж удачно таланты Леона и Ярика дополняли друг друга. Они устраивали покушения, похищали детей, врывались в офисы и брали заложников. Еще один факт, который, пожалуй, стоило бы узнать Диме! И почти всегда они преуспевали, к немалому удивлению службы безопасности, которая относилась к любым проверкам скептически.
Дальше все зависело от клиента. Те, что были поглупее, устраивали своим охранникам скандал и увольняли половину штата. Те, что поумнее, не увольняли никого, они просто платили Леону и Ярику за обучение персонала. В любом случае, компания оставалась в выигрыше.
Денег хватало — и становилось все больше. Лидия, следившая за изгнанным супругом, быстро проведала об этом. Она попыталась надавить на жалость и приманить Леона обратно. Его это даже не разозлило — он больше ничего не чувствовал по отношению к ней. Он пообещал Лидии помогать ей деньгами, ему было несложно, но с одним условием: она согласится на развод. Иначе — никаких денег, и алименты она у него не отсудит, потому что ребенок не его.
Лидия согласилась, и еще до Нового года он стал официально свободным человеком.
Ярик нашел ему квартиру — стильную студию на последнем этаже новостройки. Леон забрал свою старую машину. Он много работал, мало тратил, потому что тратить ему не хотелось, и его банковский счет увеличивался куда стремительней, чем в годы работы начальником охраны.
Вот в этом ему и слышалось тиканье часов, пронизавшее его новую жизнь насквозь. Тик-так. Дом-работа. Задание-гонорар. Недовольный охранник — довольный клиент. Все одно и то же, каждый раз, ничего не меняется и ничего уже не радует. Ему казалось, что он просто ждет чего-то… Если бы он задумался, он бы без труда понял, чего, но он не позволял себе задумываться, слишком уж тяжело от этого становилось. Куда проще жить, не оглядываясь назад!
Тик-так…
Ему не хватало тех дней, когда он вел расследования. Вот тогда он чувствовал себя сильным, нужным — живым! В этом противостоянии он действительно приносил пользу, он останавливал тех, кого больше не остановил бы никто. Он не стеснялся того, что с детства критиковал в нем старший брат: силы, злости, гнева. Он спасал жизни!
А еще рядом с ним была она. Анна… первый человек, который понял его настолько хорошо, что сказал ему правду. Нет никакой «дурной крови», любить отца — не преступление, даже если он был убийцей, и можно быть собой, если это помогает другим, а не вредит им. Почему нет? Зачем вообще нужна «нормальная жизнь», которую восхвалял Дима? Она похожа на одну из тех сувенирных тарелочек, которые на специальных подставках водружают на полку: вроде, выглядит красиво, а пользы — ноль, только пыль собирается.
В Анне была свобода, к которой он рвался. Он ведь тоже понимал ее, она не казалась ему сумасшедшей, как Диме и многим другим. Странной — да, может быть, кто ж еще будет жить под землей и знать все о людях, которых лучше бы забыть навсегда? Но его не отпугивала эта странность, даже очаровывала. Он ценил в Анне честность, которая, если задуматься, и не позволяла им сблизиться, пока он женат на Лидии. Но если убрать это препятствие, то, может… Леон и сам не мог сказать, чего именно он ожидал. Ему просто казалось, что когда он освободится, все решится само собой.
Должно решиться!
Но Анна неожиданно оказалась не такой, как он ожидал. Понятно, что разрушенные ожидания — это всегда вина того, кто их построил. Леону от этого легче не становилось. Она была для него экспертом по серийным убийцам, человеком с принципами самурая, а превратилась вдруг в обычную содержанку. Не худшую, не такую, как Лидия, но в случае с Анной Солари, любая слабость, любое проявление корысти казалось ему непростительным. Словно она предавала саму себя!
Он узнал об этом в день, когда ему казалось, что все у них может получиться. Накануне они с Анной поссорились из-за того, что он никак не может избавиться от влияния Димы и постоянно живет во лжи. И Леон понял — она права! Слишком долго он пытался быть хорошим для всех, пора бы пожить собственной жизнью. Он ехал к ней, чтобы рассказать об этом — а на пороге столкнулся с ее мужем.
С. Ее. Мужем.
С мужем, о существовании которого он даже не догадывался! Хотя понятно, почему: брак был заключен совсем недавно, между делом, без романа и без свадьбы. Это, по сути, была афера, которая не считалась преступлением лишь потому, что обе стороны о ней знали и все одобряли.
Мужем Анны неожиданно стал Ян Мещерский. Смазливая мордочка этого новоявленного супруга недаром показалась Леону знакомой! Мещерский был известным пианистом и композитором. В скромном возрасте тридцати лет он уже сколотил приличное состояние, его имя знали почти на всех континентах, эксперты мира музыки его обожали. А он, худой, болезненный, старался держаться в стороне от толпы, казалось, что его пугает все на свете.
И вот в такое существо Анна влюбилась? За него вышла замуж?! Леон тогда не сдержался и спросил ее об этом прямо. Она в ответ лишь расхохоталась:
— О да, воспылала страстью и не смогла устоять! Ты что, не знаешь меня? При чем тут бразильская мыльная опера? Я вышла за Яна замуж, потому что он попросил меня об этом.
— Да, так обычно бывает у нас, у людей: мужчина просит женщину выйти за него замуж, она соглашается!
— Он не поэтому попросил.
Ян уже много лет боролся с онкологией — с переменным успехом. Это кого угодно подкосило бы, а он еще и отличался склонностью к ипохондрии. Он вбил себе в голову, что скоро умрет, о нем все забудут, словно и не было его! Он решил, что оставит все свои деньги Анне, а уж она позаботится о том, чтобы его наследие не умерло вместе с ним. К ней должны были перейти не только деньги и дома, но и авторские права на всю созданную им музыку.
— Почему именно ты? — поразился Леон.
— Потому что у него никого больше нет во всем мире. Представляешь — так бывает.
Отец Яна умер еще до его рождения, мать — когда он был ребенком. В какой-то момент он оказался в одном приюте с Анной, так и познакомились. Ян был нервным, болезненным мальчиком, который на всех смотрел запуганным зверьком. Но Анне он поверил: даже наблюдая за ними теперь, Леон видел обожание в его глазах. Однако он любил Анну не как мужчина любит женщину, скорее, это было восхищение неким высшим существом, силой и заботой, которую обычно получают от разных людей — от матери, сестры, друга… Анна Солари была для него всем сразу, и когда она согласилась на его условия, Ян стал заметно счастливее.
Так что это был не настоящий брак. Это было даже не мошенничество и, по-своему, вполне оправданный поступок. Но Леон просто не мог принять его — не от нее. Та Анна, к которой его тянуло, относилась к деньгам равнодушно, они были для нее лишь инструментом. И она вдруг решилась на брак ради того, чтобы унаследовать состояние? Она, недавно упрекавшая его за то, что он поддается на шантаж Лидии, врет себе и окружающим?
Он не сумел поддержать это ее решение. Сказалась усталость последних дней, проблемы в его собственной семье — он даже не дал ей все объяснить. Анна намекала, что он многого не понимает, но он не желал слушать. Идеалу не дозволено сходить с пьедестала, правильно? Поэтому вся эта возня с деньгами, с наследством, с избалованным мальчишкой, который был болен, но не обречен… Он не желал это терпеть. Он ушел из ее дома, не прощаясь, он бы и не смог нормально говорить с ней.
Может, все сложилось бы иначе, если бы они обсудили это спокойно. Но — не получилось. Молодые супруги уехали из России, Леон узнал об этом из газет. У Яна, несмотря на проблемы со здоровьем, был запланирован мировой тур, а Анна всегда старалась проводить зиму в теплом климате, ей так было проще.
Вроде как она была потеряна для него навсегда. Леон понимал это, но почему-то сам себе не верил. Поэтому он жил жизнью, в которой были все условия для счастья, кроме самого счастья. Он слушал мерный бой часов, существовал в одном ритме с ними и ждал, пока что-то случится.
Часы шли. Ничего не случалось. Прошла зима, наступила весна. Но жизнь ведь тоже не вечная — все закончится, даже если он не дождется.
— Ты стал таким скучным! — в который раз пожаловался Ярик. — В армии нормальный ж мужик был!
— Мы тут, вообще-то, не детские праздники организуем. Моя скука тебе на пользу.
— В определенной степени. Но ты совсем робот! Серьезно, еще чуть-чуть, и я начну доказывать нашим клиентам, что ты — человек, а то они верить перестанут. Я и сам иногда не верю! Это ты все из-за своей бабы капризничаешь?
— Какой еще бабы? — насторожился Леон.
Как бы он ни злился на Анну, Ярику не положено было знать о ней — и уж тем более обсуждать.
Но Ярик и не знал.
— Так этой, жены твоей… Нехило она у тебя оттяпала! Хочешь, наймем толкового адвоката и вернем тебе квартиру?
— Не надо. Оставь Лидию в покое, ей скоро рожать.
— Да мне-то что? Я ей, что ли, рожать мешаю, руками что-то затыкаю? Нет. Мне просто тебя жаль.
— Нечего меня жалеть.
— Да конечно… Сейчас самое время жить в кайф — а ты хрен знает чем занят! Я, может, беспокоюсь за тебя!
— Это лишь указывает, что у тебя слишком много свободного времени. Нет причин за меня беспокоиться, говорю тебе.
— Ага, как же, говорит он… Щас!
Ярик подхватил со стола планшет и начал что-то искать. Леон бросил на него удивленный взгляд:
— Ты-то чего вдруг засуетился?
— Да штуку одну вчера нашел, хотел тебе показать, но забыл. Теперь вот вспомнил!
За несколько месяцев работы роли в их маленькой компании распределились и устоялись.
Ярик находил клиентов и занимался документами. Леон продумывал проверку и, если нужно, привлекал помощь со стороны. Второе отнимало куда больше времени, которое Ярик, скучая, проводил не только в клубах и на вечеринках, но и на развлекательных сайтах.
— Вот, нашел! — с торжествующим видом объявил он, глядя на экран планшета.
— Мне это действительно интересно или мне придется слушать какую-то муть, потому что у меня нет выбора?
— Считай это психологическим тренингом!
— Ярик, ты знаешь о психологических тренингах не больше, чем о брачных ритуалах тихоходок.
— То есть, ровно столько, как все коучи. Но я-то работаю для тебя бесплатно — цени! Так вот, ты знаешь, кто такой Карлос де Салазар?
— Нет, и не хочу знать.
— Мужайся — я все равно расскажу! Это был такой испанский чувак, который, вообще-то, продвинулся нехило — он стал доктором. А в Испании доктор — это как у нас депутат!
— На самом деле, нет.
— Не суть, — отмахнулся Ярик. — Так вот, этот Карлос долго учился, пыжился, чтобы подстроиться под систему. И только у него все получилось, как он подумал: на фиг надо вообще?
И ушел. В лес ушел. Все, говорит, плевать, буду жить в лесу, на белок глядючи! А было ему двадцать шесть лет, вот примерно как тебе сейчас.
— Мне сейчас конкретно так больше.
— Не важно, мозгов тоже как у ребенка! Все решили, что с ним произошла беда. Ну не может человек, который прошел все круги ада и только-только оказался на прямой дороге к успеху, быть таким придурком! Поэтому его начали искать, но безуспешно. Четырнадцать лет спустя сдались все и объявили, что таки помер он под каким-то пеньком. А еще через шесть лет, то есть, через двадцать лет после того, как Карлос учесал в закат, два грибника наткнулись в лесу на диковатое, заросшее бородой по самые Нидерланды чмо. И что ты думаешь? Это был уважаемый доктор де Салазар! Оказалось, что двадцать лет назад у него проглядели клиническую депрессию и он решил, что в лесу лучше. Дом, машина, работа — это мирское. Лес — вот это вещь!
— Ну и к чему мне эта притча о похождениях одной бороды?
— К тому, что с тобой может случиться то же самое! — скорбно заявил Ярик.
— А ты, смотрю, тоже врачом заделался, как одичавший доктор.
— Нет, я просто твой друг — и я о тебе беспокоюсь! Я уже вижу первые симптомы.
— Я не планирую бежать в леса и жить с белками, если ты об этом.
— Я не только об этом. Я просто вижу: ты не наслаждаешься жизнью, брат! Она у тебя классная, а ты такой — фе, уберите эту, дайте другую! Зачем? Все ж хорошо! Что тебе еще нужно?
Леон не мог ему объяснить. Он не нашел бы нужных слов, а Ярик все равно не понял бы. Да, наблюдая со стороны, очень легко разглядеть радужную сторону чужой жизни. Это ведет к бессмертной классике упреков вроде «С жиру бесишься» и «Мне бы твои проблемы».
Не все можно понять. Не все беды на виду. Леон и правда не мог наслаждаться жизнью — такой, какой она была сейчас. Ему нужно было что-то вернуть… или кого-то вернуть. Если бы это было возможно…
Но пока — нет, невозможно, и он просто жил под мерное тиканье часов.
* * *
Дом полыхал так ярко, так сильно, что жар разлетался на многие метры вокруг. Пожарные могли приблизиться к нему лишь в специальных костюмах, а простым наблюдателям приходилось выдерживать безопасное расстояние, иначе из наблюдателей они очень скоро превратились бы в жертв. На пламя обрушивались потоки воды, которые в ярком свете казались черными линиями. Пока это ни к чему не приводило, огонь был слишком силен. Он испарял воду, продолжая превращать особняк в бесформенные угли.
Анна не рвалась в первые ряды наблюдателей — там было слишком шумно, душно, жарко. Ее вполне устраивало ее место в открытом салоне машины скорой помощи. Она не пострадала, отделалась парой пятен сажи на одежде и пеплом в волосах. Пока ее главной заботой было то, что она никак не могла открыть банку газировки, которую прихватила, выходя из дома. Перчатка на правой руке мешала поддеть металлическое кольцо, а на левой она порезала указательный палец, и проще от этого не становилось.
Наконец она сдалась и попросила сидящего рядом медика:
— Откройте, а?
— Вы что, совсем не волнуетесь? — поразился он.
— Очень, — равнодушно отозвалась Анна. — Просто жуть как волнуюсь. Но пить все равно хочу.
Чувствовалось, что он не понял ее реакцию, но отказывать не стал. Газировка в банке прогрелась, но все было лучше, чем скрип пепла на зубах! Анна знала, что ей здесь еще несколько часов сидеть — до тех пор, пока дом не догорит.
Ее расчет оправдался, пожар потушили только к утру. Упрекнуть пожарных было не в чем, они старались, рисковали даже. Но иногда этого недостаточно, если стихия берет свое. Им удалось защитить лишь соседние здания, в элитном поселке это было очень важно… как и в любом другом.
Но от дома, с которого все началось, почти ничего не осталось. Пламя было настолько сильным, что превращало массивные деревянные балки в пепел и раскалывало кирпичи. Когда пожарные наконец закончили работу, на месте аккуратного особняка осталось лишь черное пятно чуть дымящихся, несмотря на всю вылитую на них воду, углей.
Посторонних туда не пускали, но для Анны сделали исключение. Им казалось неправильным задерживать ее, хотя она никого ни о чем не просила. Она прошла мимо обожженного сада, мимо декоративного пруда, в котором огонь выпарил всю воду, мимо обрушившихся кирпичей. Она не плакала, не кричала и не умоляла спасателей помочь. Она лишь задумчиво сравнивала то, что видела, с идеальным мирком, которым этот участок был еще прошлым утром.
Строилось так долго, так усердно, а разрушено хаосом за час. Ирония? Да, наверно. Пожар — страшная сила, он отнимает все, что так тщательно копится… и не только.
— Тут труп! — крикнул один из спасателей, осматривавших пожарище.
Она пошла на голос. Ее пытались не пустить, но Анна Солари умела быть настойчивой, когда хотела. Ей нужно было все увидеть своими глазами.
Огонь, поваливший целый дом, и к телу был безжалостен. Оно сгорело до костей, и даже эти кости стали хрупкими и могли рассыпаться на части при первом же прикосновении. Теперь разве что опытный антрополог смог бы определить, что это был молодой мужчина. Для всех остальных скелет стал печальной частью черного пейзажа.
На Анну смотрели с сочувствием и удивлением — из-за ее спокойствия. Но никто не подходил к ней и ни о чем не говорил. Им казалось, что любое слово спровоцирует истерику… Разве нет? Разве не так показывают в кино? Они дождались, когда прибыл психолог, и позволили ему обратиться к ней:
— Вам нужно уехать, Анна. Пожалуйста, не переживайте раньше времени! Возможно, это не он…
Анна перевела на него невозмутимый взгляд; она и не думала срываться на крик. Ее голос звучал так же ровно, как во время деловых переговоров.
— Да нет, он. Похоже, я только что стала вдовой.



Глава 2. Китти Дженовезе

Дмитрий до сих пор не был уверен, что поступает правильно, но сдаваться не собирался. Он потерял все, что было важно в его прошлой жизни, все ориентиры — кроме стремления останавливать преступников. Для него это было вроде как компенсацией за то, что сделал отец, а теперь позволяло найти себя, когда ему казалось, что все потеряно.
Он не сомневался, что обнаружил нечто важное. Проблема заключалась в том, что верил в это он один. Все остальные упорно не видели связь, на которую он указывал. Дмитрия не покидало чувство, что он стоит перед глухой бетонной стеной, через которую не пробиться. Ему нужен был человек, который не стал бы подозревать его в навязчивых идеях и воспринял его предупреждение всерьез.
Такой человек был только один, и Дмитрий, переборов гордость, позвонил ему — спустя много месяцев, через обиду, которая когда-то казалась ему непреодолимой. Да, это было тяжело, и все же в глубине души он был рад, что решился. Он устал от одиночества и хотел вернуть в свой мир хоть кого-то из дорогих людей.
Леон ответил ему быстро, и их первый с прошлой осени разговор прошел лучше, чем ожидал Дмитрий. Он опасался, что младший брат уже сорвался, опустился, теперь его нельзя привлекать к расследованиям, нужно срочно искать хорошего нарколога, психотерапевта, да хоть шамана, лишь бы его спасти!
Но спасать Леона было не нужно. Он пригласил старшего брата к себе — в квартиру, расположенную в дорогой новостройке. Похоже, дела у него шли неплохо! Дмитрий не смог бы позволить себе такое жилье, даже если бы очень захотел.
В обед он приехал по указанному адресу, вошел в подъезд, еще наполненный запахом новизны — такое бывает, когда дом только-только сдан, везде идет ремонт, и побелка легкой дымкой висит в воздухе. На светлом бесшумном лифте Дмитрий поднялся на последний этаж и прошел в просторную квартиру.
Она чем-то напоминала ему картинки из каталогов, которые любила смотреть Мила. Идеальный дизайн, стильный, строгий и продуманный — но совершенно нежилой. Семья с детьми смотрелась бы странно среди всех этих кожаных диванов, металлических ламп и глянцевых черных поверхностей. Нет, это была квартира для мужчины, для того, у кого на семью нет времени.
То есть, для человека, которым стал Леон.
— Я ведь даже не знаю, чем ты теперь занимаешься, — задумчиво произнес Дмитрий, оглядываясь по сторонам. — Надеюсь, это законно?
Элитная студия была мало похожа на ту тесную, пропитанную духом нескольких поколений квартирку, которую снимал он сам.
— Более чем, — усмехнулся Леон. — Я знаю, какого ты обо мне мнения, но рассказывать что-то мне лень, поэтому поверь мне на слово: я никого не убил, не похитил и не изнасиловал, чтобы жить здесь. По крайней мере, не по-настоящему.
— Уже интересно…
— Весьма. Но ты не ради этого пришел.
Да, у него была четкая задача. Но Дмитрию казалось странным переходить сразу к делу, когда он впервые встретился с братом после нескольких месяцев молчания.
— Я… Да… А как там Лида?
Он и сам не знал, зачем спросил. По пути сюда Дмитрий пообещал себе, что не будет говорить о ней, и вот же — сорвалось!
— Нормально, — пожал плечами Леон. — Рожать готовится. Вроде бы, мальчик будет.
— Слушай, ты что, вообще ничего не чувствуешь? — возмутился Дмитрий. — Это же твой племянник!
— Да, но я слишком долго верил, что это мой сын. Не в твоих интересах напоминать мне об этом.
Это точно. Раньше Дмитрий нередко упрекал младшего брата за черствость, грозящую превратиться в жестокость. Но теперь, когда он сам, по сути, предал Леона, какие могут быть нравоучения?
— Ты прав, — вздохнул Дмитрий. — Давай не будем об этом… Ни о Лиде, ни о Миле.
— Согласен. Все решится само собой, и опять же, ты не для того позвонил мне. Что-то мне подсказывает, что это связано с папкой, которую ты вертишь в руках.
Да уж, заявлять, что он совершенно случайно взял с собой стопку документов, было бы нелепо. Поэтому Дмитрий кивнул:
— Есть дело, важное… Кажется, я наткнулся на серийного убийцу. Но вижу его только я!
— Воображаемый друг?
— Очень смешно! Леон, это серьезно! Я и сам ни в чем не уверен, следователи считают меня навязчивым идиотом. А что если я прав? Если действительно объявился маньяк? Тогда каждая его новая жертва будет и на моей совести!
— Ты утрируешь, — указал Леон. — Но ты всегда был к этому склонен. Ладно, пошли на кухню, покажешь, что там у тебя.
В квартире царил идеальный порядок — ни пылинки, ни пятнышка. Вряд ли Леон лично за этим следил, похоже, сюда приходила домработница. Еще один пункт к его расходам… Как странно: раньше именно Лидия требовала, чтобы он зарабатывал больше, но только после развода с ней у него все наладилось.
Они сели за стол, заработала кофеварка, Леон кивнул на бар, но Дмитрий покачал головой:
— Я же за рулем, помнишь? И мне еще возвращаться на работу. А тебе разве нет?
— Нет, сегодня нет необходимости. Я тебе как-нибудь потом расскажу, сейчас не до этого, перерыв-то у тебя короткий.
— Я ведь вроде как начальник, могу и задержаться, — усмехнулся Дмитрий. — Но в чем-то ты прав. Я к тебе приехал из-за одного открытия.
Он достал из папки с документами фотографию — еще живой девушки, хотя у него были с собой и другие снимки. Дмитрий всегда уважал право смерти на определенную интимность, он собирался показать брату ровно столько, сколько необходимо.
Теперь Леон рассматривал изображение молодой девушки, ухоженной — пожалуй, даже слишком, из тех, кто прорисовывает брови и наращивает ресницы. В ее красоте осталось мало естественности, однако такие барышни сейчас и мелькали на обложках журналов.
— Кто? — коротко спросил Леон.
— Ева Майкова, двадцать восемь лет. Найдена задушенной в своей квартире примерно в середине марта. Перед смертью была изнасилована, это и считается мотивом убийства. Дело пока зависло, толковых подозреваемых нет и не было. У бывшего мужа алиби, а больше ее смерть никому не была выгодна. Она еще и работала дома, это усложняет дело: она могла пустить кого угодно.
— Кем работала?
— Мастер по наращиванию волос.
Для Дмитрия стало открытием, что это вообще профессия. Он был далек от индустрии красоты, да и Мила таким мало интересовалась. Лидия наверняка знала больше — но она об этом не говорила, ее привлекательность оставалась тайной, которой он просто наслаждался.
Так что ему и в голову не могло прийти, что можно заработать, приматывая кому-то к волосам чужие пряди. Но оказалось, что это не только востребовано, это еще и неплохо оплачивается, судя по квартире и банковским счетам покойной.
Впрочем, теперь все это должно было достаться родственникам: детей у нее не было, повторно она замуж не вышла, да и бывший муж ни на что не претендовал. Зачем ему? Он сам был обеспечен.
— Дело там было странное, со своими нюансами, но тогда я не придал ему особого значения, — признал Дмитрий. — Про жизнь Майковой мало кто знал, даже ее подруги не представляли, встречалась она с кем-то или нет. Дело сложное, и лезть в него я не собирался.
— А почему все-таки полез?
— Потому что появилось вот это.
Он достал вторую фотографию — еще один снимок молодой женщины. Эта тоже была красива, но уже другой красотой, природной, которой просто позволили расцвести. Фарфоровая кожа, огромные голубые глаза, робкая улыбка — фея, а не человек!
Правда, Дмитрий увидел ее уже совсем другой, и тем тяжелее было сейчас смотреть на фотографию.
— Мария Гордейчик, двадцать один год. По версии следствия, изнасилована, избита и задушена собственным мужем из-за ревности.
— По версии следствия, — повторил Леон. — Но не по твоей?
— Не по моей. Потому что я вижу: она была задушена тем же человеком, который убил Еву Майкову.
Дмитрий достал еще два снимка — крупный план шеи обеих жертв. То, что укрылось от следователей, Леон заметил мгновенно:
— Странная петля!
— Да, очень характерная и явно указывающая на старую травму руки душившего.
— Дай догадаюсь: у мужа-убийцы никакой травмы нет?
— Правильно догадался, молодец, — усмехнулся Дмитрий. — Я тебе больше скажу, дело Гордейчиков простое и гладкое, только если хочется видеть его простым и гладким. Если присматриваться, тут же натыкаешься то на одну шероховатость, то на другую.
— Например?
— Соседи единодушно заявляют, что он был ревнивцем — за это следователи и ухватились.
— Это распространенный мотив.
— И страшная проблема — особенно на пустом месте.
— Иногда недостаток ревности — не меньшая беда, — рассудил Леон. — Я вот последним узнал, что мне жена с родным братом изменяет, представляешь?
— Мы ведь договорились не обсуждать это сейчас!
— Ладно, проехали. Так ты не веришь, что это убийство из ревности?
— Не похоже. Те же соседи утверждают, что он никогда ее не бил — и я это подтверждаю, эту женщину минимум несколько месяцев до смерти никто пальцем не тронул. А еще она была изнасилована перед убийством. Станет ли муж насиловать жену?
— Иногда. Следователь, небось, считает, что Гордейчик узнал об измене, изнасиловал, просто чтобы продемонстрировать свою точку зрения насчет того, кому принадлежит его жена, и убил ее?
— Почти. Он считает, что Мария могла попросить развод — и Гордейчик не сдержался. Этим же парируют и мое указание на то, что раньше он ее не бил. Мол, раньше не бил, а потом она сделала нечто такое, что избил.
— А сам он что говорит? — поинтересовался Леон.
— Сам он, вроде, признался еще там, в квартире — ходил и мямлил, что это он ее убил. Но тут все условно. Опера, которые его брали, говорят, что мужик был раздавлен, в шоке и не такое можно сказать. Может, для него «я убил» равносильно «я не смог спасти»?
— Ты додумываешь, следователь это всерьез не воспримет.
— Да он уже ничего всерьез не воспринимает! — отмахнулся Дмитрий. — В этой истории есть еще одно обстоятельство, самое главное: пропал трехлетний сын Гордейчиков. Муж этот настаивает, что не знает, где ребенок, свидетелей нет, у знакомых его тоже нет.
— Вот это уже серьезно, — нахмурился Леон. — Что говорит следователь?
— У него две основные версии. Первая — мальчик сам убежал в панике и потерялся. Вторая — Мария, собираясь обсудить развод, отвела куда-то сына. Она рассчитывала на сложный разговор, а не на свою смерть, поэтому никого не предупредила, где ребенок. А мальчик слепой, Леон, один он не выживет.
Леон понял его — как и ожидал Дмитрий. Они могли ссориться, злиться друг на друга и не все прощать. Но в главном они по-прежнему были едины во мнении, и это радовало.
— Так чего ты хочешь от меня? — спросил Леон.
— Нужно точно определить, может это быть серийный убийца или нет, понять, зачем он похитил мальчика…
— Я, вообще-то, не эксперт по серийным убийцам!
— Но ты знаешь эксперта.
Леон заметно помрачнел, но иного Дмитрий и не ожидал. Это раньше он еще надеялся, что связь между его братом и Анной Солари исчезнет после окончания расследования. Теперь он не знал, что между ними происходит, да и не пытался понять.
Брат ответил ему ровно — но после паузы, и это уже говорило о многом.
— Мы с ней не общаемся.
— Так пообщайтесь! Думаешь, мне было прям так весело тебе звонить? Но есть вещи, которые важнее наших личных обид! Пропал маленький ребенок, и если эта безумная шляпница поможет его найти, я сам ее умолять готов!
— Прибереги мольбы, Анны все равно нет в стране.
— Как это — нет? — поразился Дмитрий. — Ты что, ничего не знаешь?
— А должен?
Он, похоже, не притворялся, он действительно не знал. Что ж, это было бы вполне в стиле Леона — сосредоточиться на работе или даже собственной депрессии и пропустить все новости в мире.
Это было плохо. Дмитрий надеялся, что самое неприятное его брату уже известно — а теперь, получается, ему предстояло стать гонцом, приносящим дурные вести! Не слишком престижная роль, особенно для того, чье положение и так нестабильно.
— Ты новости не смотришь? — на всякий случай уточнил Дмитрий. — Даже криминальные?
— А что, Анна в криминальных новостях?
— Давно уже, это же громкое дело! Набери в поисковике «Смерть Яна Мещерского» — и все поймешь.
— Что?!
Вот теперь Леон прекратил обращать на него внимание, словно позабыв, что брат еще здесь. Он бросился к ноутбуку, быстро набрал что-то на клавиатуре. Дмитрий не стал заглядывать через его плечо, он и так знал, какие ответы даст ему интернет. Вместо этого он предпочел налить им обоим кофе, давая Леону время прийти в себя.
Ему предстояло узнать, что Ян Мещерский вернулся в Россию примерно неделю назад — и той же ночью умер. В его загородном доме случился жуткий пожар, пламя сожрало здание за считанные часы. Молодая жена Яна успела выбраться, а он — нет. Его тело удалось найти лишь после того, как пламя потушили.
Эта история была бы трагичной сама по себе, но скоро она получила неожиданное продолжение. Родственники Яна, сводные брат и сестра, обвинили в его смерти вдову. Оказалось, что она стала единственной наследницей, а несчастный супруг прожил всего несколько месяцев после свадьбы. Не слишком ли это подозрительно?
Негодующих родственников поддержали поклонники Яна, началось официальное расследование, от очевидцев пожара стало известно, что в ту ночь Анна Мещерская вела себя подозрительно спокойно, словно судьба мужа ее не то что не волновала — не удивляла даже.
Пока оснований для заключения под стражу не было, однако подозреваемую посадили под домашний арест. Полиция утверждала, что это для ее собственной безопасности, и не зря: у дверей подъезда днем и ночью дежурили разгневанные фанаты, готовые устроить свой собственный суд.
Леон бы узнал об этом, если бы хоть раз включил телевизор — история получилась громкой, ее сейчас мусолили и в криминальных новостях, и на ток-шоу. Но он телевизор не включал.
— Я действительно не знал, — тихо сказал он. — Она там все это время была совсем одна, ее обвиняют в преступлении, которого она не совершала… А я не знал!
Дмитрий не был так уверен, что она невиновна. Да и в том, что она сломается под давлением общественного мнения, сильно сомневался. Однако говорить об этом Леону было опасно.
Он решил использовать состояние брата:
— Видишь, еще одна причина зайти к ней!
— В смысле?
— Она под домашним арестом, но не в изоляции же! Думаю, я сумею обо всем договориться, нас пропустят. Нужно только, чтобы она хотела говорить. Со мной она общаться не будет, а с тобой — еще как!
— Я бы не был так в этом уверен…
— А ты попробуй, — настаивал Дмитрий. — Хуже не будет!
— Попробую…
Уже было ясно, что расследование станет всего лишь предлогом, Леон на самом деле будет рваться туда не из-за этого. Но какая разница, если у них все-таки получится помочь людям?
* * *
Нельзя ни к кому привязываться. Это слишком дорогое удовольствие для таких, как она, потому что плата за него очевидна. Привязанность — это уязвимость, это нож, однажды прилетевший в спину, это неспособность мыслить здраво. Поэтому раньше Анна была уверена, что забава получается слишком дорогая, а пользы от нее — ноль. Но все оказалось не так просто, и бывали ситуации, когда не чувствовать уже не получалось. Оставалось утешать себя тем, что эти чувства никогда не выходили из-под контроля.
Вот и сейчас, когда Леон позвонил, она согласилась на встречу с ним не только из-за их общего прошлого. Он сказал, что нужна ее помощь по важному делу, а на такие вещи у него чутье. Да и потом, ей все равно было нечего делать, а это расследование вполне могло развеять ее скуку.
Ее временная темница была во всех отношениях роскошной. В распоряжении Анны оказались пять комнат, наполненных дорогой, часто — антикварной мебелью. Классический стиль здесь был выдержан великолепно, без единого намека на безвкусицу. Правда, обилие золота и мрамора все равно раздражало ее, внушая впечатление, что она ночует в музее — но это уже вопрос личных предпочтений.
Она исходила эту квартиру вдоль и поперек, изучила каждую картину, сувенир, каждую книгу. Анна много лет тренировалась быстро замечать и запоминать детали, так было нужно для расследований. Теперь эта способность работала против нее: после пары часов здесь она могла составить полный каталог всего, что наполняло квартиру. Ей только и оставалось, что работать над новой книгой, иначе стало бы совсем тоскливо.
Поэтому она с готовностью согласилась на предложение Леона. Ей было даже любопытно, как он на все это отреагирует… Конечно же, он уже знает о смерти Яна, теперь об этом разве что в мультфильмах не рассказывают. Будет ли он злиться? Или это удивит его? Или он даже порадуется? Все возможно — Анна помнила, как его огорчила новость об этом браке.
В любом случае, угрызений совести она не чувствовала. Она-то знала, что правда на ее стороне.
Она подошла к окну, выходившему во двор дома, и посмотрела вниз. Да, у подъезда все еще суетились люди… Это раздражало соседей, которые в этом доме тоже были не последними людьми, и они не раз вызывали полицию. Но пока дошло только до того, что у дверей поставили дежурных, а журналисты и особо преданные любители музыки во главе с родней Яна не расходились. И Леон это увидит… Пусть так. Это как с погружением в холодную воду: лучше сразу нырнуть с головой, чем мучать себя, входя маленькими шажочками.
Братья Аграновские явились строго в назначенный час. Они с легкостью пробились через толпу у подъезда: этих двоих здесь не знали, не подозревали, к кому именно они идут. Да и дежурные, охранявшие ее квартиру, пропустили их, была договоренность. Анна встречала их в прихожей, как и полагалось хозяйке. Она всем своим видом показывала, что это простая вежливость, соблюдение традиций, а вовсе не желание увидеть их как можно скорее.
Они оба изменились, сильно, но по-разному. Дмитрий, похоже, все-таки развелся или оказался на грани развода. Он чуть пополнел, появилась одутловатость и легкие проблемы с кожей — верный знак плохого питания. Одежда на нем была чистой, но неумело выглаженной, взгляд стал воспаленным, это, возможно, от долгих ночей на работе. Хотя и долгие ночи на работе намекали, что ему не к кому теперь возвращаться. Значит, Лидочка не приняла отца своего ребенка с распростертыми объятиями. Ей нужно было уничтожить чужую семью, а не создать свою, но Анна знала, что так будет; она редко ошибалась в людях.
Леон, напротив, выглядел куда лучше, чем при их прошлой встрече. Но тогда был ноябрь — а ноябрь никого не красит. К тому же, осенью он еще не полностью восстановился после травмы легкого. Но теперь молодость и великолепное здоровье взяли свое, и, глядя на него, невозможно было поверить, что он пережил. Он легко привлекал внимание в толпе: высокий, широкоплечий, с безупречной фарфорово-бледной кожей и вороными волосами, с пронзительными голубыми глазами, взгляд которых не каждый выдержал бы. Из двух братьев, старший определенно пошел мастью в мать, младший — в отца, и Дмитрия это всегда пугало. А зря: внешнее сходство ничего не значит.
Дмитрий смотрел на нее с легким волнением и удивлением, но без враждебности — уже хорошо. Леон сохранял спокойствие, будто в этой встрече не было ничего важного для них обоих. Кто-то другой на ее месте обиделся бы, Анна — нет. Она слишком хорошо знала его. То, что он держит себя в руках, лишь означает, что он полностью восстановился, стал таким, как раньше.
Есть особая порода людей, которые, даже умирая внутри, не позволят никому узнать об этом. А Леонид Аграновский был далек от умирания.
Она проводила их в столовую, где уже был накрыт стол — разумеется, не ею. Унаследовав состояние Яна, она с готовностью прибегала к услугам его ассистентов. Но теперь в квартире никого не было: она не хотела, чтобы этот разговор подслушивали.
Говорил в основном Дмитрий, Леон молчал, делая вид, что его интересует только интерьер квартиры. Но он наблюдал за ней украдкой, а она наблюдала за ним. Анна не хотела эмоциональных привязанностей, не рвалась к ним, однако, когда они возникали, признавала их, как и любую уязвимость. Эти месяцы ничего не изменили… По крайней мере, для нее. Для него-то она теперь другой человек: вдова, наследница, убийца своего мужа.
Знание правды меняет мир, и они, получается, теперь жили в разных мирах. Анна и рада была бы ему все рассказать, но она не могла — не имела права. С некоторыми бедами нужно справляться или одной, или никак. Поэтому она предпочла сосредоточиться на том, ради чего они пришли, — на расследовании.
— Значит, вы хотите, чтобы я определила, может ли в это быть втянут серийный убийца? — поинтересовалась она, когда Дмитрий закончил.
— Да… Тут ничего не понятно! Их обеих изнасиловали и задушили. Но другие обстоятельства смерти отличаются! Майкову не избивали, ее отравили перед смертью, однако это ее не убило. У нее не было детей… И Гордейчик, подозреваемый этот, на момент смерти Майковой был в другом городе. Короче, есть аргументы «за» и «против», нужно твое мнение.
— Думаю, вам скорее нужен однозначный ответ, — усмехнулась Анна, помешивая кофе в изящной фарфоровой чашке. Ян всегда любил красивую посуду, и здесь хватало оригинальных вещиц, служивших лучшим напоминанием о нем. — Мог ли это сделать серийный убийца — вот что вы хотите знать. А кто такой серийный убийца?
— Если бы я знал, я бы не пришел к тебе, — указал Дмитрий.
— Псих, который убивает ради удовольствия, — пожал плечами Леон.
Но оба они не были ни в чем уверены. И не зря — понимание того, кто такой серийный убийца, чаще всего было интуитивным. Это то знание, которое у всех есть, но которое словами не выразишь. Анна и сама искала ответ не один год, но она работала с такими людьми, поэтому ей сейчас было проще, чем ее гостям.
— Есть разные подходы к этому, и у каждого свои преимущества и недостатки, — отметила она. — Давай сюда отчеты по вскрытиям и все, что ты там притащил. Так вот, касательно серийных убийц… ФБР, например, считает, что серийный убийца — это человек, совершивший три и более убийств на протяжении как минимум месяца. Видишь? Два критерия — время и количество. Но они сомнительные, потому что если человек, настроенный убивать, совершил два убийства, он на них не остановится, и глупо ждать третьей жертвы, чтобы объявить его серийным убийцей. Национальный институт правосудия США пошел другим путем. С их точки зрения, серийным считается убийца, у которого больше двух жертв и которым движут психологические мотивы, чаще всего — садистские сексуальные отклонения. Но, как видите, и тут не все однозначно. Большинство маньяков действовали во власти сексуальных желаний — поэтому тут и позволительно слово «маньяки». Но не все. К серийным убийцам не раз причислялись те, кто убивал ради собственной выгоды, пусть и не по заказу. Да и среди психологических мотивов не всегда правит бал желание секса — вспомнить хоть того же Зодиака, для него секс никогда не имел значения, его манил страх.
— Зачем нам все это знать? — не выдержал Дмитрий.
— Вы ведь хотите понять, столкнулись ли с серийным убийцей, так? Я вам просто подсказываю, кого нужно искать. Истина, как всегда, скрывается где-то между разными определениями. Если так, то можно уверенно брать следующие критерии: больше двух жертв, убиты не одновременно и не в одни сутки, но одним человеком. Это все. В вашем случае, мотив лучше не трогать, даже если кажется, что он на виду — сексуальное насилие. Метод убийства тоже не так важен, далеко не у всех маньяков есть своя фишка. В случае, который вы мне принесли, вроде как все есть: две жертвы, убиты в разные дни. Осталось только определить, одним ли человеком.
Она была совсем не уверена, что это действительно маньяк. Даже не так — Анна была почти уверена, что это не серийный убийца. Удушение — распространенный вид убийства после изнасилования или даже во время изнасилования. А раз сам Дмитрий Аграновский сомневается, что это было сделано рукой одного человека, значит, поводов хватает. Это просто две несчастные женщины, которым очень не повезло, и все. То, что они оказались перед одним судмедэкспертом, — всего лишь совпадение.
Так что изначально, забирая у Дмитрия файлы, Анна была настроена скептически. Но чем больше подробностей она видела, тем сильнее становилось чувство настороженности в ее душе. На словах Дмитрий рассказал ей не все! Он-то считал, что упомянул самое главное — изнасилование и удушение. Но важнейшие детали остались здесь, на страницах отчета, на фотографиях.
Отравление бытовым газом. Изнасилование. Удушение. Избиение — первое и единственное. Пропавший ребенок. Обвиненный муж. Для большинства людей, к которым в этом случае относились Дмитрий и Леон, это был просто набор фактов. Но для Анны они сплетались в единую цепочку, в которую невозможно было поверить.
Слишком точно, так не бывает…
Она была так поражена, что не смогла этого скрыть. Обычно она контролировала себя куда лучше, однако Анна просто не ожидала такого. Перед ней словно разворачивалась история, которую она прекрасно знала!
Она не могла похвастаться тем, что помнила истории всех маньяков, когда-либо живших на Земле. Но самые важные она изучила — они помогали ей понять новые проявления безумия. Именно новые, а тут, в этих убийствах…
— Что случилось? — спросил Леон. — С тобой все в порядке?
Он легко заметил перемену ее настроения и все понял правильно. Это Дмитрий мог такое пропустить, потому что не хотел видеть, он — нет. Но, как ни странно, эта его способность не раздражала Анну. Она ведь сама позволила ему узнать достаточно, чтобы понять ее!
— Со мной — да, — задумчиво отозвалась она. — С этими делами — не факт.
— Значит, это все-таки серийный убийца? — уточнил Дмитрий.
— Рано говорить.
— А когда уже не рано? Слушай, я уже и так себя двадцать раз в паранойе обвинил!
Анна оторвалась от отчетов и бросила на него удивленный взгляд.
— Это еще почему?
— Да потому что ищу преступления там, где их нет, — покачал головой Дмитрий. — Это ли не попытка отвлечься от собственной жизни, нормальной жизни, на какой-то бред? Мне нужно искать способ помириться с женой, а не высматривать маньяков в тумане!
— Ну вот, включилась твоя любимая фишка: про норму говорить, — вздохнула Анна. — Неужели ты еще не понял, что нормы нет?
— Она есть, и она у меня была! А теперь что? Ты думаешь, я хочу, чтобы мне всюду маньяки мерещились? Если учитывать историю нашей семьи, до добра это не доведет!
— У нашей семьи не худшая история, не все в ней совершали преступления, — заметил Леон. — А дела, которые ты нашел, действительно странные.
— Да знаю я, но… Это же не моя работа, понимаешь? Мое дело — трупы вскрывать, и это я сделал. Если я нашел что-то подозрительное, мне нужно сообщить следователю. Это я тоже сделал!
— Но следователь тебя проигнорировал.
— Разве это не лучший знак того, что не нужно соваться в такие истории? Все, моя совесть чиста, все выполнено как надо!
Похоже, расставание с женой повлияло на него куда хуже, чем предполагала Анна. Он стал нервным, неуверенным… Раньше у него была своя точка опоры — дом, в который он мог вернуться. Теперь он этого лишился, а новые ценности не нашел. Это плохо. Дмитрий Аграновский был из тех людей, которых она, при всех их недостатках, назвала бы хорошими. Анне было нужно, чтобы он таким и остался.
Она разложила перед собой страницы отчета и фотографии, чтобы получше изучить их, и обратилась к Дмитрию, не глядя на него.
— Знаешь, что такое синдром Дженовезе?
— Да вроде, слышал, но сейчас не вспомню…
— Значит, не знаешь, — рассудила Анна. — Это психологический эффект, назван по имени Китти Дженовезе. Красивая была девушка, надо сказать, если посмотришь фото — сам признаешь. Жила себе тихо, работала, никому ничего плохого не сделала. Вся ее вина заключалась в том, что однажды по пути домой она остановилась на красный сигнал светофора, и в этот момент ее увидел Уинстон Мозли. А этот очаровательный джентльмен, заметь, потом на суде признал: он той ночью вышел из дома только для того, чтобы убить женщину. Захотелось. Одни в два часа ночи просыпаются, потому что им хочется воды попить, а Мозли — чтобы убить.
— И что, она с работы возвращалась в два часа ночи? — удивился Дмитрий.
— Это не так уж странно, если учитывать, что работала она в баре. Так вот, загорелся зеленый свет, Китти поехала дальше — а Уинстон Мозли поехал за ней. Она припарковала машину примерно в тридцати метрах от дома и уже направлялась к двери, когда он напал на нее, набросился, два раза ударил охотничьим ножом. Раны были очень серьезны, но они не убили Китти и не лишили ее сознания. Ее мольбы о помощи разбудили нескольких соседей, но только один из них удосужился выйти и крикнуть, чтобы Мозли оставил женщину в покое. Мозли, как и большинство трусов, сбежал, услышав мужской голос. Китти поднялась, вероятно, в состоянии аффекта, и направилась к двери. Никто не вышел ей на помощь, а при звонке в полицию сообщили, что «На улице мужчина ударил женщину, но она встала и пошла». Понятное дело, в полиции не придали этому вызову приоритетное значение, и медиков туда никто не направил.
Для Анны этот случай был важным, одним из ориентиров, которые вели ее вперед. Сейчас она могла рассказывать об этом спокойно, между делом. А когда она впервые читала материалы по делу Дженовезе, ей сложно было сдержать злость и бессильную ярость из-за того, что жизнь была потеряна — когда ее так легко было спасти.
Китти добралась до черного хода, но внутрь войти не смогла: дверь была заперта. От потери крови она упала на ступеньки, хотя не лишилась сознания. Она наверняка была в ужасе, но верила, что выживет, раз безумец, напавший на нее, отступил.
Ей не повезло — так сильно не повезло, что это было больше похоже на проклятье. Мозли не отступил, его просто спугнули. Ему настолько хотелось убить, что он вернулся на место преступления. Он обыскал парковку и территорию вокруг дома и, в отличие от свидетелей, нашел еле живую Китти.
Он ударил ее ножом еще много, много раз, а потом изнасиловал. Судя по ранам, оставшимся на руках, она была в сознании и пыталась защищаться, она кричала и звала на помощь. Ее наверняка слышали, люди, пусть и немногочисленные, проходили мимо, но никто не вмешался. Издевательства продолжались полчаса, Мозли развлекся и ушел по своей воле, оставив истерзанную жертву в озере крови. Ее нашли, вызвали «скорую» — но было уже поздно. Китти не доехала до больницы.
— Сначала дело попытались замять, но потом шум поднялся жуткий, — продолжила Анна. — Газеты утрировали, писали, что свидетелями стали чуть ли не сорок человек. Это, конечно, бред. Но с десяток свидетелей там наберется — и никто из них не помог Китти. Хотя многие могли! Учитывая трусость Мозли, самого появления рядом взрослых мужчин хватило бы, чтобы он свалил со скоростью ветра. Но — нет. Они не вышли, не позвонили, промолчали. Случай стал хрестоматийным. Синдром Дженовезе также называют эффектом наблюдателя. Это ситуация, когда свидетели видят перед собой жертв, но не помогают — по разным причинам. Кто-то верит, что ему не обязательно вмешиваться, жертве помогут другие, раз преступление очевидно. Кто-то убеждает себя, что преступление и вовсе не так серьезно, как кажется, раз другие не помогают. Внутренняя мотивация может быть разной, результат один: свидетель смотрит и ничего не делает, мысленно ссылаясь на других свидетелей. Пусть они, а не я! Этот эффект обычно работает в толпе, тогда как единственный свидетель преступления действует куда решительней, зная, что больше не поможет никто. Понимаешь, почему я вспомнила эффект Дженовезе? Потому что именно с ним ты сейчас и столкнулся. Ты видишь преступление — но его не видят другие. Те, кому положено: следователи и другие эксперты. Ты начинаешь сомневаться, искать у себя паранойю, ты готов отказаться от своих слов, лишь бы не высовываться и не выглядеть нервным идиотом. Но что если преступление есть, Дим? И ты проходишь мимо него? Что если это действительно маньяк, а вовсе не бытовое насилие? Тогда на двух женщинах он не остановится.
Дмитрий не ответил ей, но это было и не обязательно. Она видела, что он избавился от сомнений — и это хорошо. Потому что если ее догадки были верны, проблема куда серьезней, чем он предполагал, причем у всех.
— Так а что с убийцей-то? — поинтересовался Леон. — Поймали или нет?
— Поймали, естественно, он был далеко не гений. Таких, как Мозли, называют неорганизованный убийца: они убивают по первому желанию, ни к чему не готовятся и не заметают следы. Но, как показывает случай Китти Дженовезе, им порой везет. Оказалось, что она была не первой, а третьей его жертвой. Мозли, женатый человек и отец трех детей, был некрофилом и продолжил бы убивать, такие не останавливаются. Вот вам типичный серийный убийца, настолько примитивный, что история его даже не запомнила. Хотя кое-чем он все же примечателен… Наглостью. Мозли так активно сотрудничал со следствием, чуть ли не ноги целовал, что смертную казнь ему заменили на пожизненное заключение. Через четыре года он сам себе нанес легкое ранение и по пути в больницу сбежал. На свободе он долго не задержался, но развлекся по полной, изнасиловав еще одну женщину. В восемьдесят четвертом, через двадцать лет после убийства Китти, он подал прошение о помиловании, решив, что уже отсидел достаточно. Ну, убивал, грабил, насиловал — с кем не бывает?
— Ты додумываешь за него, — буркнул Дмитрий.
— О нет, я не додумываю, примерно так он и относился к жизни. В американских тюрьмах прошение о помиловании заключенный обсуждает с комиссией по освобождению. Так вот, Мозли не раскаялся в содеянном. Он просто стал утверждать, что убил Китти в результате ограбления, дипломатично опустив подробности про изнасилование и полчаса пыток. Он так и сказал: «При ограблениях люди иногда умирают, такое случается». Естественно, его отправили обратно за решетку, но жизнь его ничему не научила. Уже при следующем прошении он сделал ставку на то, что жертва — он, а не Китти.
— Это она его изнасиловала и убила? — удивленно спросил Леон.
— Нет, там логика была еще круче: мол, убитой — помучаться часок-другой и свободна, а ему, бедному, страдать всю жизнь. Что любопытно, он не требовал смертной казни, которая завершила бы для него все быстро, он хотел свободы. Он потом не раз просил о помиловании, но так и не раскаялся, он просто придумывал все новые причины, по которым не так уж страшно, что он убил Китти. Мозли не выпустили, он умер в две тысячи шестнадцатом году, прожив долгую и не самую несчастную жизнь — в тюрьме он получил степень бакалавра и весьма гордился собой. Он среди рекордсменов США по времени, проведенному за решеткой. Но его уже нет — а эффект Дженовезе остался. Это не редкость, преступления, при которых свидетели могли спасти жертву, но не вмешались, повторялись и, увы, будут повторяться. «Это не мое дело», «А вдруг все не так и меня сочтут истеричкой», «Не надо мне с этим связываться» — и прочая лирика. Это печальная реальность, но все ведь не обязательно должно быть именно так! А у вас, ребята, даже меньше прав наблюдать и ничего не делать, чем у остальных. Судмедэксперт и следователь, пусть даже бывший, да вы первыми реагировать должны!
Дмитрий был смущен, Леон — нет.
— Именно поэтому мы сейчас у тебя, — заметил он. — Но ты так и не сказала, может это быть серийный убийца или нет.
— Может, — помрачнела Анна. Догадка, появившаяся при просмотре отчетов, теперь давила на нее. — Как минимум, Гордейчик ваш вряд ли виноват. На обеих жертвах не нашли следов спермы насильника, и вот вопрос: если муж в порыве тупой ярости насиловал жену, стал бы он озадачиваться презервативом? Так что да, это повышает шансы, что они были жертвами серийного убийцы. А еще это может быть нечто гораздо худшее, чем просто серийный убийца.
— В смысле?
— Пока рано говорить. Вам партийное задание: проверьте все убийства по Москве за… Ну, допустим, за год. Ищите молодую девушку лет двадцати-двадцати пяти. Она была изнасилована и задушена, но не избита и ничем не отравлена. Проверяйте всех жертв, которые так или иначе подходят под это описание, и смотрите фото — не повторяется ли уже знакомая вам петля.
— Что? — нахмурился Дмитрий. — Что за бред? Как это вообще понимать?
Она могла бы им объяснить — но не хотела. Анна знала, что оставшееся неведение вынудит их работать быстрее. Да и потом, она не хотела, чтобы они начинали самостоятельное расследование в обход нее, слишком уж странным могло оказаться это дело.
— Просто сделай, что я прошу, — сказала она. — То, о чем я думаю, невероятно, и я, скорее всего, ошиблась… Но если вы все же найдете подходящую девушку — бегом ко мне. Потому что такого серийного убийцу даже я еще не встречала.
* * *
Видеть ее было одновременно тяжело и легко. Тяжело — потому что между ними оставались нерешенные споры, недоверие и обиды, которых, по идее, быть не должно, но они, как сорняки, откуда-то появились. Легко — потому что она каждый раз была новой, и так просто было поверить, что после этого обновления она забудет прошлое.
Леон уже привык к тому, что у нее в запасе тысяча образов, для любой ситуации подходящий найдется. Теперь она жила образом вдовы известного музыканта. В этой странной роли она была богемной девой, не красивой хищницей, охотящейся за деньгами, а существом не от мира сего в длинном белом платье, с льняными волосами, закрывающими ее спину и плечи, частично скрывающими лицо. Она не казалась скорбящей, но не потому, что ей было все равно, а потому, что для таких созданий смерть — это просто смена одной фазы существования на другую.
Она что-то затеяла. Леон не просто знал ее, иногда ему казалось, что он ее чувствует, хотя объяснить это было сложно. Если изначально эта афера с мужем просто раздражала его, то теперь появилось ощущение, что он упустил нечто бесконечно важное.
Но если Анна была спокойна, то атмосфера вокруг дома накалялась. Те, кому очень хотелось обвинить ее в смерти Мещерского, устроили настоящий пикет. Они к каждому, кто проходил мимо, присматривались с настороженностью, словно надеялись разглядеть у него на лбу слово «Враг». В действиях толпы чувствовалась странная организованность, которая настораживала его.
Он не собирался ни с кем разговаривать. Дмитрий сейчас думал о расследовании, Леон — об Анне, и они прошли мимо шумной толпы, игнорируя все обращенные к ним вопросы. Казалось, что на этом все и закончится, но — нет. Возле машины их уже ждали.
Их было двое: мужчина и женщина лет тридцати пяти-сорока. Оба были не слишком высокими, кряжистыми, и женщина казалась даже массивней мужчины. У них хватало и других похожих черт: светлая кожа, ставшая красноватой от первого весеннего загара, грубоватые черты лица. У мужчины волосы были русыми, у женщины — выкрашенными в желтый цвет, однако это различие все равно не мешало понять, что они родственники. Возраст позволял предположить, что брат и сестра.
Они даже не пытались сделать вид, что оказались здесь случайно, они преграждали путь к машине. Но агрессивными они не выглядели: мужчина отводил взгляд, а женщина пыталась улыбнуться, но получалось неловко.
Она обратилась к ним первой:
— Здравствуйте! Вы ведь приходили к той женщине, да? К Анне? Вы были у нее долго, значит, вы ее хорошо знаете?
— С чего вы взяли, что мы были именно там? — изумился Дмитрий. — Вы что, следили за нами?
— Нет, что вы! Я, знаете ли, позволила себе войти за вами в подъезд и посмотреть, на какой этаж поднимется лифт. Он был на ее этаже, а там живет только она, соседняя квартира пустует.
— То есть, следили, — заключил Леон. — Вы кто вообще?
— Меня зовут Люба… Любовь Сирягина, я — старшая сестра Яна Мещерского, а это Андрей, его брат.
Когда Леон узнал, что Анну обвиняют в убийстве собственного мужа, он навел справки о Яне Мещерском. Он не верил, что она действительно убила его ради денег. Нет, она что-то затеяла, но спрашивать ее об этом было бесполезно, и он решил все вычислить сам. Пока не получалось, зато он выяснил, что близких родственников у Яна не осталось. А Любовь и Андрей Сирягины — старшие дети его отчима. У них с Яном не было ни единой капли общей крови, но по закону они приходились ему родственниками.
— Допустим, мы у нее были, — кивнул Леон.
— А кто вы ей?
— Вам какое дело?
Он не хотел быть с ними грубым — но иначе не получалось. Они были угрозой для Анны…
Леон понимал, что это не самая правильная реакция с его стороны, однако по-другому он уже не мог. Да и потом, эти двое сами полезли, он их не трогал.
— Мы должны знать! — гордо заявил Андрей. — Нас теперь все касается!
— Спорно.
Любовь бросила на брата предостерегающий взгляд. Похоже, дипломат среди них был только один, а Андрею полагалось молчать с видом невинно обиженного агнца.
— Послушайте, мы не хотим ничего плохого, — Любовь выдала еще одну неубедительную улыбку. — Мы давно уже пытаемся наладить контакт с Анной, но она избегает нас.
— Пытайтесь дальше, мы-то здесь при чем? — поинтересовался Дмитрий.
— Мы бы не отказались от посредников…
— Не заинтересованы.
— Да вы хотя бы выслушайте нас, нашу историю, а потом уже решайте!
Это было любопытно. Леон знал, что вряд ли чего-то добьется от Анны — если она сама не захочет говорить. Поэтому ему хотелось узнать, что скажут эти двое, устроившие ей настоящую травлю.
— Хорошо, давайте поговорим, — кивнул Леон.
— Ты серьезно? — поразился Дмитрий.
— Тебе не обязательно в этом участвовать, подожди в машине.
— Да я уж лучше подожду, не хватало еще на это время тратить! И ты долго не броди.
— Мы вас не задержим, — заверила его Любовь. — Вы, простите, кто?
— Это не важно, мы с ней работаем вместе, и я не прочь узнать, что вы о ней думаете.
Такой подход их вдохновил. Возможно, к другу Анны они отнеслись бы настороженно, но в деловом партнере они видели возможный рычаг давления.
Они отошли в сторону от дома, чтобы не привлекать внимание толпы. Чувствовалось, что Сирягины не отказались бы от присутствия журналистов, но они боялись спугнуть потенциального союзника.
— Рассказывайте, — поторопил их Леон. — Что у вас там за вражда?
— Это не вражда… Мы ее по-настоящему и не знаем, просто неприятно получилось!
По версии Любови, их отец, очень обеспеченный и уважаемый человек, в свое время женился на «бесприданнице» — матери Яна. Она была совсем одна, с маленьким ребенком, понятно, почему она ухватилась за такую возможность! Но Дмитрий Сирягин был великодушен, он полностью ее обеспечил и любил ее сына, как родного.
— Может, даже больше, чем родного, — буркнул Андрей.
Именно благодаря Дмитрию Ян пошел в престижную школу, начал заниматься музыкой. Когда его мать умерла, отчим продолжил заботиться о мальчике, души в нем не чаял. Но позже случилась беда: партнеры по бизнесу решили подставить Дмитрия. Его обвинили в серии грязных преступлений, чтобы испортить ему репутацию. Яна забрали в приют, а Сирягин был вынужден проводить дни в судах. Правосудие оказалось на его стороне, он остался на свободе, но дело было сделано: он потерял деньги, уважение коллег и друзей, а главное, любовь обожаемого младшего сына. Ян так и остался в приюте, а Дмитрий скоро спился и погиб в результате несчастного случая: заснул пьяным прямо на дороге, и его переехала машина.
— Он до последнего очень любил Яна, только о нем и думал, — вздохнула Любовь. — А Ян, увы, поддался лжи, он послушал людей, которые поливали папу грязью, и не смог его простить. Хотя папина последняя воля доказывала, кто его любимчик: все свое состояние он завещал только Яну, мы ничего не получили. Было ли нам обидно? Да, конечно, не буду скрывать. Но Яна мы в этом не винили, не он ведь писал завещание. Мы сто раз пытались связаться с ним, наладить контакт, а он нас близко не подпускал. Он нас даже не знал! Наверно, наслушался чьих-то сплетен, не знаю… Это было очень тяжело. Когда он женился, мы порадовались за него, решили, что он станет добрее, общительнее… Но нет, его жена тоже не желала говорить с нами! А очень скоро он умер. Понимаете? Сгорел в пожаре, а все его деньги и, соответственно, деньги нашего отца перешли ей.
— Поэтому вы решили, что Анна убила его? — удивился Леон. — Потому что вы остались без денег?
— Нет, конечно! Мы просто хотим справедливости. Да, Ян болел. Но умер-то он не из-за болезни!
Они предусмотрительно умолчали о том, что до появления на горизонте Анны они были единственными наследниками Яна Мещерского. Не важно, какие отношения были между ними, по закону они все равно получили бы его деньги и дома. Все знали, что он серьезно болен, поэтому у Любови и Андрея были основания надеяться, что скоро деньги отца вернутся к ним. Но вот появилась какая-то жена — из ниоткуда!
Теперь у них была всего одна надежда: признать завещание недействительным. А для этого им нужно было доказать, что Анна — мошенница и убийца.
Помогать им Леон, естественно, не собирался. Он не до конца понимал, что происходит, да и признавал, что пожар, в котором погиб Мещерский, был очень странным. Если бы речь шла о ком-то другом, он бы еще допустил определенные подозрения.
Но это же она! Любая попытка обвинить ее в чем-то отзывалась в его душе гневом и презрением. Эти их заискивающие взгляды, угодливые улыбки… Они, изображая бескорыстных брата и сестру, сами что-то скрывали, он чувствовал.
— Спасибо, что рассказали мне, — сказал Леон. — Но мне нужно ехать.
— Вы поможете нам?
— Я поговорю с ней.
Это не было ложью, он действительно собирался поговорить с Анной.
— Пожалуйста, нам очень нужна помощь! — взмолилась Любовь. — У меня двое маленьких детей, у нас почти ничего нет! А она одна… зачем ей одной столько денег?!
— Всего доброго.
— Еще увидимся, — многозначительно произнес Андрей.



Глава 3. Джон Реджинальд Халлидей Кристи

Анна не ошиблась: третья жертва действительно была. И это меняло все.
Точнее, по времени убийства она стала как раз первой жертвой. Алина Кисловская была убита еще в декабре прошлого года — изнасилована и задушена в собственной квартире. Дело зависло, потому что подозреваемых не было, а подробности личной жизни жертвы намекали, что расправиться с ней мог кто угодно.
Алина подрабатывала проституткой. Не работала, а именно подрабатывала — иногда, под настроение. Ей и самой это нравилось, потому что в сексе у нее были специфические предпочтения. Но когда ей хотелось развлечься, да еще и получить за это неплохие деньги, она приводила домой очередного мужчину — и однажды привела убийцу.
— Вот и сложилась картинка, — вздохнула Анна. — В декабре, надо же… а следующая — в марте?
— Да, — подтвердил Дмитрий.
На этот раз они не поехали к ней, это было слишком неудобно из-за вечного внимания толпы. Поэтому братья Аграновские теперь были в квартире Леона, Анна — у себя, а связывал их видеочат. Так было проще, Леон чувствовал, что не готов лично встретиться с ней так скоро, да еще и после разговора с Сирягиными. Ему нужно было самому понять, что он чувствует и как должен относиться к ней, а потом уже заводить беседу о Яне.
Но пока видеочат и присутствие Дмитрия не позволяли им отвлекаться, можно было говорить только по делу.
— Несколько месяцев — это очень маленький срок, — отметила она.
— Между следующими убийствами вообще перерыв меньше месяца.
— Да, и это плохо, если учитывать, что он делает.
— Так что он делает? Ты скажешь или нет?
У Анны всегда была эта привычка — говорить что-то, только когда она абсолютно уверена в своих словах. Ее молчание порой выводило из себя, но Леон научился с ним мириться, а Дмитрий — нет.
На этот раз Анна не стала испытывать его терпение:
— Я готова поверить в одно совпадение, но здесь у вас не одно и даже не два. Значит, это уже и не совпадения.
— Это серийный убийца?
— Да. И он копирует преступления другого серийного убийцы.
— Что? — нахмурился Леон. — Это еще как понимать? Подражатель?
— В том-то и дело, что он не подражает. Он делает именно то, что я сказала: копирует. Помнишь, я еще при первом обсуждении сказала, что я с таким не сталкивалась? Я изучала дела подражателей, знаю, как они работают. Но такое… Не припомню ничего подобного.
Кто-то повторяет историю серийного убийцы? Леон бы сказал, что это шутка или даже игра, но у них тут было три трупа — и похищенный ребенок, которого так и не нашли! Какие могут быть игры?
— Давай по порядку, — предложил он. — О каком серийном убийце идет речь? Я имею в виду того, которому подражают.
Анна ответила не сразу. Она перевела взгляд на компьютерный монитор, набрала что-то, пару раз щелкнула мышкой. Ее изображение неожиданно исчезло, но чат не прервался. Просто она переслала им фотографию.
С черно-белого снимка, настолько старого, что он стал нечетким, на них смотрела семейная пара. Мужчина с высоким лбом, который казался неестественно большим из-за лысины, тянувшейся почти до затылка, черты лица — самые обычные, но и они кажутся зловещими из-за странного, словно возбужденного взгляда близко посаженных глаз, скрытых за крупными очками. Рядом с мужчиной — женщина, полная, некрасивая, но обаятельная, с очень приятной улыбкой. Оба одеты чисто, опрятно, по моде того времени. Типичная семья образца середины прошлого века, вроде как ничего подозрительного, и все же выражение лица мужчины мгновенно насторожило Леона. Он не мог объяснить причину этой настороженности, но… нечто подобное он почувствовал прошлой осенью, когда стоял всего в паре шагов от серийного убийцы и смотрел ему в глаза.
Фотография исчезла, вернулось изображение Анны, и от этого стало легче.
— Это Джон и Этель Кристи, — пояснила она. — Супруги, как вы догадались по общей фамилии. Жили в Лондоне в первой половине двадцатого века. Семья не богатая, но и не бедная, я бы сказала — средний класс, но не такой, как сейчас, а разгромленный и побитый Второй мировой. Семья была обычной, подозрений ни у кого не вызывала. Их даже можно было назвать уважаемыми людьми: во время войны Джон Кристи служил в полиции. На службе он отличился, есть документы, подтверждающие, что начальство его не раз хвалило. При этом он не был профессиональным полицейским, он просто вовремя подсуетился: когда многие мужчины ушли на войну, возникла необходимость в добровольцах из числа гражданских, и Кристи был чуть ли не первым в очереди.
— То есть, это нечто вроде дружинника? — уточнил Дмитрий.
— Не совсем так. Во время службы он обладал полномочиями полицейского, а в отставку ушел в звании специального констебля. Это больше, чем народный дружинник, чтобы тебе проще было понять. В дальнейшем это не давало Кристи никаких юридических преимуществ, кроме почета и уважения. Но, как бы призрачны ни были эти привилегии, он воспользовался ими с лихвой. Кристи считался чуть ли не образцовым гражданином, пока не оказалось, что он больше десяти лет насиловал и убивал женщин. Кстати, эти действия он не обязательно совершал в таком порядке.
— Еще один некрофил? — презрительно поморщился Леон.
— Нет, в этом плане, с Кристи все было очень сложно. Но нам сейчас не нужны такие тонкости. Важно другое: тот тип, на которого вы вышли, прекрасно знаком с историей Джона Кристи. Дело Кристи было очень громким по ряду причин, в Британии — легендарным. Его изучили, имена всех жертв известны, как и обстоятельства их убийства. Они совпадают с тем, что вы нашли: порядок, возраст, способ убийства… Все, даже муж, которого подставили!
— Так же не бывает! — воскликнул Дмитрий. Вид у него при этом был такой, будто Анна намеренно пыталась его обмануть, выгораживая убийцу.
— Думаешь, я этого не знаю? Поэтому я и была удивлена, когда заметила сходство. Конечно, совпадает не все — люди ведь другие, эпоха — тоже. Но уже очевидно, что он идет путем Кристи, с погрешностью на личные обстоятельства нашего маньяка.
— Ну и что это может значить?
— Я пока не знаю, — ответила Анна. — Тут думать надо, но надо и действовать. Он, похоже, спешит! Кристи поначалу убивал раз в несколько лет. Это потом уже он сорвался чуть ли не на массовую резню, в первое время он выдерживал не меньше года. А этот, как видите, нет. У Кристи было восемь жертв, у него пока три, и мы не знаем, когда он нападет на четвертую.
Леону всегда казалось, что худшая черта маньяков — это их непредсказуемость, искаженность их логики. Но вот они столкнулись с тем, кто действует по определенному сценарию, а легче от этого не стало! Чего он хочет? Если движущая сила за серийными убийцами — это страсть, не важно, к чему, то как понять того, кто использует шаблон?
Может, Анна ошиблась? Хотя нет, вряд ли. Когда речь заходила об убийцах из прошлого, она была живой энциклопедией. Ее память хранила подробности, которые ставили его в тупик. Леон уже и не пытался понять, как она это делает, он просто принимал такие знания как очередную странность Анны Солари… Или Мещерской? Кто она теперь?
Не важно. Их ссоры и непонимание отошли на второй план, хотя и не потеряли своей значимости. Вернулось то чувство, которое было и во время прошлых расследований: чувство силы, которая была только у него, и понимания, на которое способен только он.
Главное — не сказать об этом Диме. Потому что тогда начнутся старые песни про «опасные гены маньяка».
— Хорошо, так что ты предлагаешь? — спросил Дима. Чувствовалось, что уверенность Анны избавила его от собственных сомнений, он убедился, что нашел что-то очень важное.
— Пока у меня два варианта, причем можно выполнить оба одновременно. Но чтобы все сработало, предлагаю сразу опустить условности вроде «ты не имеешь права». Вы сами меня привлекли к расследованию, сами будете мне помогать.
— Ну а что ты можешь? — смутился Дима. — Ты же взаперти!
Леон удивление брата не разделял, он не сомневался, что Анна вычислила уже не меньше десяти способов удрать из своей роскошной темницы незамеченной.
— Эту досадную мелочь я беру на себя, — усмехнулась Анна. — Теперь по делу. Дима, твоя задача — убедить следователей, что здесь серия убийств. Две одинаковые петли — это еще совпадение. Три — факт, который сложно игнорировать. Из всех полицейских, которые связаны с этими расследованиями, выбери того, что поумнее, и обращайся только к нему. Один человек может больше, чем толпа, об этом я вам уже говорила.
— Хорошо, это первая часть, — кивнул Дима. — А вторая какая?
— Вторая — осмотр квартиры Гордейчиков, это единственное место преступления, которое еще сохранилось в нетронутом виде. Пока между нашим убийцей и Джоном Кристи есть только одно принципиальное отличие. Обычно маньяки не гадят там, где живут. Они или убивают подальше от дома, или заводят себе некую нору, условное убежище, куда приводят своих жертв. Но если у них есть семья, то семейный дом для них священен. Кристи был исключением. Он убивал там, где жил с женой, причем жена ни о чем не знала.
— Разве это так важно?
— Это бесконечно важно. Место убийства — это не просто условие, это символ власти над жизнью жертвы. Нынешний маньяк убивает жертв в их домах. Это тоже дом — но это другое настроение, вот что нужно учесть.
Леон не понимал ее в этом, но он и не пытался. Он просто сказал:
— Я пойду с тобой.
Осмотр квартиры, куда в любой момент мог вернуться настоящий убийца, был опасен, да и в целом, Анна сейчас оказалась в уязвимом положении. Никакие ссоры не заставили бы его подвергнуть ее такому риску.
— Это понятно, — сдержанно улыбнулась она. — Потому я и говорю, что действовать мы сможем одновременно. Дима займется полицией, мы с тобой осмотрим квартиру.
— Но если этот тип подражает Джону Кристи, разве это не позволяет нам предсказать, где произойдет следующее убийство? Разве это нам ничего не дает? — спросил Дима.
— Увы, нет. Кроме, разве что, предупреждения: если мы ничего не изменим, трупов будет еще пять.
* * *
В этом деле она видела вызов, который не могла не принять. История с наследством Яна была важной для Анны, но вся эта суета начинала утомлять. Журналисты, возмущенные родственники, постоянное внимание… Она, привыкшая оставаться в тени, чувствовала себя загнанной в угол.
Сейчас в ее жизнь вернулся Леон, она снова делала то, в чем была хороша. От этого становилось легче, чем она ожидала.
Они встретились во дворе, неподалеку от дома Гордейчиков.
— Как ты выбралась? — изумился Леон. — Там тебя у входа стая пираний ожидала, даже я не прошел бы мимо них, не потеряв пары конечностей! Хочешь сказать, что дело обошлось одним гримом?
Отправляясь сюда, она не без удовольствия сняла белесый парик, собрала собственные волосы в хвост и сменила длинное платье на джинсы и свитер. Леон был одним из немногих, рядом с кем она позволяла себе быть настоящей… С кем ей хотелось быть настоящей.
Иногда появлялось желание доверять ему больше, рассказать ему всю правду, но Анна понимала, что это непозволительная слабость. Да и не время сейчас — слишком уж важной была их цель.
— У меня свои методы, — уклончиво ответила она.
— И ты не объяснишь мне, что это за методы?
— Как-нибудь потом.
Они прибыли к дому ранним утром — так было спокойней. На двери все еще стояла печать, но их это не волновало. Объяснения с полицией Анна поручила братьям Аграновским, ей хотелось полностью сосредоточиться на деле.
Она уже расследовала дела маньяков раньше. Она могла не понимать их или понимать не сразу, но она всегда чувствовала свою цель. А теперь — нет… Перед ней было преступление, чудовищное, но очевидное, однако она не могла избавиться от ощущения, что здесь скрыто двойное дно. Это преступление, но то ли, которое они видят?
Они вошли в квартиру и закрыли за собой дверь. Свет включать не стали, чтобы не привлекать внимание соседей, и ограничились фонариками.
Жилище семьи Гордейчиков было самой обычной квартирой, не идеально чистой, но вполне уютной. Пожалуй, слишком дорогой для молодой семьи, где работал только один из супругов, но тут объяснение нашлось быстро: квартира досталась Марии в наследство. В остальном же, Гордейчики жили скромно.
А еще — шумно, но само по себе это ничего не значило. Видимая агрессия порой не так опасна, как тихая. Она вся на виду, от нее можно защититься, в ней нет подвоха. Гораздо страшнее, когда пара кажется вполне счастливой, а избиения и унижения начинаются за закрытыми дверями.
Рассматривая фотографии, сувениры и личные вещи Гордейчиков Анна все больше убеждалась, что в этой семье жила любовь — даже замаскированная бурными ссорами. Не было ни намека на то, что Мария тайно собирала вещи, готовясь бежать от мужа в ночь. Она чувствовала себя свободно, знала, что это ее территория. И здесь же она умерла…
В квартире было две комнаты, одну отвели под детскую, другая служила гостиной, там же на разложенном диване спали супруги. Марию убили после изнасилования, на место смерти указывало багряное пятно на светлых простынях. Даже если невиновность Вячеслава Гордейчика удастся доказать, ему предстоит вернуться в эту квартиру, снова все это увидеть… Справится ли он? Может и не справиться, если действительно любил жену.
Брызги на стенах, вероятнее всего, остались после избиения, убийца жертву не жалел. А вот пятна на полу — это следы мужа. Он пришел, увидел ее тело, попытался привести в себя, но было уже слишком поздно.
— Так этот Кристи… кто он? — спросил Леон. Первое время он, как и Анна, разглядывал квартиру молча, теперь вот напомнил о себе.
— Реджи? Серийный убийца и насильник.
— Почему Реджи? Я думал, он Джон!
— У него, как и у многих англичан, было длинное сложное имя, — отозвалась Анна, продолжая изучать пятна на полу. — Но друзья и знакомые часто звали его Редж — по второму имени. В историю он вошел как Джон Кристи, потому что история представлена не его друзьями и знакомыми.
— Так почему он вошел в историю? Не хочу показаться циником, но убийц и насильников полно, в истории не хватит места для всей этой шушеры.
— Дело не только в нем. Во время расследования полицией были допущены чудовищные ошибки. Это позволило Кристи подставить невиновного человека, списав на него свои грехи. Причем подставить осознанно: он хотел этого, он добился. В результате невиновного казнили, а Кристи продолжил убивать. Когда дело раскрылось, этот прецедент стал одним из оснований для отмены смертной казни в Великобритании, вот насколько все было серьезно.
— Кого же он подставил?
— Мужа одной из своих жертв.
Она не стала продолжать. Кто-то другой бы не понял, потребовал объяснений, но не Леон, и это единство мышления не раз восхищало Анну.
Подражатель из двадцать первого века шел по стопам Кристи, и он, незамеченный раньше, уже добрался до того этапа, где невиновный должен быть принесен в жертву.
После гостиной они заглянули на кухню. Там следов было совсем мало: скорее всего, после обнаружения трупа жены, Вячеслав зашел туда ненадолго, чтобы проверить, нет ли там его сына. Убедившись, что мальчик не на кухне, он направился дальше.
На кухне не оказалось ничего примечательного — похоже, перед смертью Мария не принимала гостей. Настоящий убийца и хозяйка квартиры сразу оказались в гостиной. Да и не удивительно: судя по отчету Дмитрия, Марию убили ночью, в такое время она бы никого на чашечку кофе не пригласила!
В детской царил беспорядок, мгновенно бросавшийся в глаза после чистоты других комнат. Могло показаться, что это признак борьбы, но Анна не попалась в ловушку простейшей из версий. Нет, это не нападение, это поиск: Вячеслав Гордейчик переворачивал мебель и разбрасывал игрушки, пытаясь найти Дениса.
Бесполезно. Мальчик просто исчез.
Анна прошла в центр комнаты и остановилась, оглядываясь по сторонам.
— Кровать заправлена, — указал Леон. — Может, его все-таки не было в квартире?
— С чего бы ему не быть в квартире? Не забывай, что Денис — не совсем обычный ребенок. Его мать не скинула бы его родне только потому, что ей захотелось поспать одной. Выбор игрушек, обустройство комнаты — все это указывает, что Мария была хорошей матерью, ей было важно следить за Денисом самой. Нет, он был здесь в ночь убийства. Он спал — но должен был проснуться, когда на Марию напали.
— Может, она специально не кричала, чтобы уберечь его?
— Выдумываешь лишнее, — укоризненно заметила Анна. — Сантименты не помогут вернуть Дениса, нужно видеть только факты. Когда на Марию напали, она могла и не знать, где ее ребенок, не забрали ли его, какое тут «уберечь»? Ей нужно было спастись самой, чтобы защитить его. Но у нее не получилось, и, когда она умерла, убийца отправился за мальчиком.
Анна верила, что Денис жив — пока жив. Если бы его хотели убить, чтобы подставить Вячеслава, тело осталось бы здесь. Но его забрали, значит, по какой-то причине убийца не смог поднять руку на мальчика. То, что Денис ничего не видит, теперь работало на него, увеличивая его шансы на выживание. Он ведь даже не свидетель!
Если так, зачем его увели?
— Кровать заправил убийца, чтобы усложнить работу полиции, подкинуть им вариант о том, что Мария сама увезла куда-то мальчика, потому что боялась мужа, — отметила Анна. — Теперь смотри, что получается… Убийца приходит сюда после того, что сделал с Марией, иначе — никак. Он делает так, чтобы Денис не шумел и не убегал, допустим, усыпляет его. Но после этого он не спешит уйти, а заправляет кровать! Выводы?
— Он не особенно боялся разоблачения.
— Верно. Он был покрыт кровью, он хотел подставить Вячеслава, следовательно, ему нужно было остаться незамеченным. Но он все равно потратил время, чтобы заправить кровать! Он точно знал, что Вячеслав не придет домой раньше определенного часа.
Леон кивнул и подошел к окну детской, выглядывая наружу.
— А еще он был точно уверен, что его не увидят через окно. Он знал, что эта комната не просматривается из соседних домов, напротив только магазин, но и он открывается в восемь. Он наблюдал за этим местом.
— Или жил поблизости.
Она скучала по таким разговорам — по чувству понимания. Они чем-то напоминали Анне игру в теннис: никаких пауз, никакой затянутости, каждый из игроков должен соответствовать сопернику, иначе все очень быстро закончится.
Только вот они с Леоном не были соперниками, и это ей тоже нравилось.
— Нам больше нечего здесь делать, — признала Анна. — Он достаточно умен, чтобы не оставить следов на месте преступления, к которому так тщательно готовился.
— Но он мог оставить их во время наблюдения.
— Да, или примелькаться в окружении Гордейчиков. В любом случае, к этой семье мы еще вернемся.
В истории Джона Кристи семья, которую он уничтожил, сыграла решающую роль — но не завершила его охоту. Анна надеялась, что век спустя все будет иначе.
Они покинули квартиру и вернулись к машине Леона, однако заводить мотор он не спешил.
Анна чувствовала: ему надоело изображать дружелюбный нейтралитет. Он тоже скучал по их разговорам и их работе, но он, в отличие от Анны, не до конца понимал, что помешало им быть вместе в прошлом, и это не давало ему покоя.
Пока он подыскивал слова, она снова думала о квартире Гордейчиков. Это был не идеальный дом, не самый чистый и не дотягивающий до картинки из журнала интерьеров. Но это был дом, где трое людей были счастливы.
Раньше ей казалось, что для нее недоступна жизнь с кем-то, это одна из жертв, которых требовала ее работа. Но постепенно появлялись и другие мысли: если она найдет человека, который счастлив тем же, чем она, то… почему нет?
Хотя этому все равно придется подождать, пока не завершится история с наследством Яна Мещерского.
— Со мной говорили Сирягины, — наконец сказал он.
Анна не стала спрашивать, кто это, она и так прекрасно знала.
— Давили на жалость? — усмехнулась она.
— Вроде того. Ты можешь рассказать мне, что у тебя с ними происходит?
— Могу. Но не буду.
Леон повернулся к ней, и в его глазах застыло такое удивление, словно он только что обнаружил рядом с собой Джека-Потрошителя, сменившего пол. А ведь он владел собой куда лучше, чем раньше!
— Почему это?!
— Потому что сейчас все вокруг будут говорить, что я — убийца мужа, — пояснила она. — И чем дольше, тем громче. Потом — что я оставила детей без денег, я жестокая, корыстная и далее по списку. Меня будут обвинять во всех смертных грехах не только Любаша и Андрюша Сирягины, у них найдется армия сторонников.
— А они не правы? — тихо спросил Леон, не сводя с нее взгляда. — Ты ни в чем не виновата?
— Вот поэтому я ничего и не скажу тебе: я хочу, чтобы ты сам решил. Ты будешь слышать, что я — убийца. Ты получишь доказательство моей алчности. А я не скажу ни слова, чтобы все это опровергнуть.
— Это у тебя такие развлечения?
— Это вопрос доверия. Либо ты веришь мне во всем, либо — ни в чем.
Возможно, получилось глупо или даже жестоко, но иначе она не могла. Анна большую часть жизни прожила одна, и одиночество служило ей отличной стеной, защищающей ее от многих бед. Отказываясь от этой защиты, она должна была получить что-то взамен — например, доверие, которое не уживается с предательством. А если так не получится, если он на это не способен… лучше убедиться в этом сейчас, пока все не зашло слишком далеко.
* * *
Это была не первая их встреча. Первая долго не продлилась: Егор Валентинович быстро выставил этого нахала за дверь. Додуматься же надо! Чтобы судмедэксперт приходил и учил его, следователя, который полжизни полиции посвятил, работе!
Хотя Аграновский, если объективно на все посмотреть, особо и не учил. Он просто указывал, что дело Гордейчиков может быть связано с другим преступлением. Но тогда даже это показалось Егору Валентиновичу издевательством.
С тех пор кое-что изменилось. Дело было даже не в том, что Аграновский принес ему еще одно похожее дело. Просто Егор Валентинович успел провести несколько допросов, узнать Гордейчика поближе.
Это был не первый случай домашнего насилия в его практике — далеко не первый! Он насмотрелся на всех этих «ни в чем не виноватых» мужей, на заплаканных, опухших от побоев, но отказывающихся писать заявление жен, наслушался всех их жалких объяснений и оправданий.
Вячеслав Гордейчик был не таким. Перед собой Егор Валентинович видел спокойного, разумного парня, почерневшего от горя. Да, он мог накричать на жену — но, судя по показаниям соседей, погибшей это даже нравилось. Игры у них были такие! Сцены ревности заканчивались примирением в постели, и Мария не возражала. С чего вдруг Вячеславу насиловать ее? Да и потом, куда бы он дел ребенка? Он что, Гудини какой-то — заставил слепого малыша бесследно исчезнуть?
— Ты зачем тогда признался в убийстве, раз ты никого не убивал? — спросил Егор Валентинович на одном допросе.
— Так разве ж я не убил? — еле слышно отозвался Вячеслав.
— Ты убивал или не убивал? Не путай меня!
— Я не убивал их своими руками. Я Машу никогда пальцем не трогал… Но я позволил ее убить! Если бы я приехал раньше, хоть на пару часов… Я б смог ее защитить! Она б еще живая была, с мальчиком нашим! Я не помог ей выжить… Разве это не значит, что я ее убил?
Егор Валентинович видел, что он не врет. Вячеслав верил каждому своему слову, и мысль о том, что он мог спасти жену и не спас, не давала ему покоя. Это был не тот человек, который убьет из ревности.
Поэтому теперь следователь слушал Дмитрия Аграновского куда внимательней и признавал, что смысл в его словах есть. Но от этого все равно легче не становилось. Он с таким не сталкивался, да и не хотел столкнуться. А что тогда, закрыть глаза и посадить Гордейчика? Тоже нельзя — не по-людски это!
Он знал следователя, который вел дело Евы Майковой. Этот точно не справится! Так что Егору Валентиновичу нужно было действовать осторожно. Этот тип, Аграновский… он уже был связан с двумя громкими делами, об этом все знали. Что если он снова напал на нужный след? Егор Валентинович не отказался бы от такого достижения в своем послужном списке — поимка маньяка!
— Что от меня требуется? — поинтересовался он.
— Объединить эти убийства в одно дело, — Аграновский кивнул на папку с документами, лежащую на столе. — Нужно убедить начальство, что так надо, если что, я могу помочь…
— Сам разберусь. Дальше что?
— Дальше — принять от меня помощь. Да и не только от меня, мой брат тоже знает о расследовании. Он сам был следователем и помогал полиции уже после того, как ушел. Но сейчас ни у него, ни у меня нет нужных полномочий.
— Дайте-ка догадаюсь… Я буду делать за вас саму полицейскую работу: организовывать допросы, вызывать свидетелей. Так?
Аграновский и глазом не моргнул.
— Именно. А еще вы произведете арест человека, которого мы найдем, и все будут знать, что вы поймали серийного убийцу.
— Это если он есть. А если вы там ошиблись и его нет?
— Тогда вы ничего не теряете.
Тоже верно. Два из трех дел, о которых говорил Аграновский, уже считались «глухарями». Третье казалось очевидным, но катастрофически не нравилось Егору Валентиновичу. Он сам никогда не считал себя великим детективом, да и не рвался к этому, расследовал себе тихонько бытовые преступления. Он прекрасно знал, что не разберется с этими убийствами, если речь действительно идет о маньяке.
Так пусть Аграновский со своим братом разбираются! Они, в общем-то, доброе дело могут сделать, а если и натворят глупостей, он, Егор Валентинович, всегда может сказать, что ни о чем с ними не договаривался.
— Ладно, — вздохнул он. — Что вам надо-то?
— Пока — доступ ко всем материалам, связанным с этими женщинами, — Аграновский постучал по папке открытой ладонью. — Все, что есть у полиции. В первую очередь — по Алине Кисловской, потому что с нее это и началось.



Глава 4. Рут Фуерст

Анна больше не могла притворяться, что ничего не происходит. Легкое чувство подвоха постепенно превратилось в ощущение незримой грозы у нее над головой. Ей казалось, что она воспринимает эту историю именно так, как хочет убийца, а значит, невольно подыгрывает ему.
Теперь ей нужно было понять, что происходит на самом деле, разобраться и объяснить это Леону. Поэтому по ночам она просматривала все книги и научные работы, что были в ее распоряжении, утром ненадолго мелькала у окон, чтобы пресса и желающие ее убить не сильно нервничали, а потом отправлялась на встречу.
На этот раз они пересеклись в доме Леона. Анне было любопытно увидеть его жилище, пусть и временное. Она видела квартиру, где он жил с Лидией, и была не слишком впечатлена: там чувствовалось убежище женщины, куда мужчина приходил изредка и непонятно зачем.
Эта квартира подходила ему куда больше, в ней была нужная строгость и сдержанность. Правда, тут все равно ощущалась острая непродуманность планов отступления: вот куда он денется, если на него нападут? Хотя, пожалуй, не следовало ожидать, что все без исключения люди будут об этом думать при переезде. «Хм, а на какую сторону выходят окна? Тут вечером солнечно или нет? И как вы решаете проблему побега от террористов?»
Но об этом она думала недолго, очень скоро ее мысли вернулись к расследованию, к тому идеальному сценарию жизни Джона Кристи, которому кто-то теперь следовал. Анна не замечала, как проходит время, с ней всегда так бывало, когда она концентрировалась на важном для нее деле. Лишь когда Леон обратился к ней, до нее дошло, что она уже почти час сидит над недопитой чашкой остывшего кофе.
— С тобой все в порядке? — поинтересовался он. — Ты какая-то тихая сегодня! Не выспалась, что ли?
Высыпаться она и не собиралась, но это ее не беспокоило. Анна знала, что при необходимости она может спать по три часа в сутки — и не терять работоспособность. А иначе нельзя, когда нужно разобраться сразу с двумя преступлениями! Леон знал лишь об одном.
— Ты бы хотел стать импотентом? — задумчиво спросила она.
Он не спешил отвечать. Леон уставился на нее молча, и чувствовалось, что он пытается сообразить, какой еще смысл может быть у этого вопроса. Анна невольно усмехнулась: даже лучшие из мужчин порой были слишком предсказуемы.
Он заметил эту усмешку и, конечно же, истолковал неправильно.
— Нет, представь себе, меня вполне устраивает моя половая жизнь! Что еще тебя интересует? Я не ем младенцев, не насилую школьниц, не стреляю из окна по прохожим. Список продолжать?
— Ты злишься.
— Да, как-то не в восторге и танцевать от радости не тянет!
— Но это как раз нормально, — указала Анна. — Есть темы, которые на подсознательном уровне запретны, а их обсуждение — оскорбительно. Импотенция — это огромная подсознательная проблема, затаенный страх здорового мужчины. Недаром ее на сигареты ставят — в один ряд с онкологией и смертью. Болезненная, унизительная штука!
— Спасибо за краткий экскурс в увлекательный мир мужчин, а то я живу — и не знаю! Аня, к чему это все? Какого лешего тебя в этот лес понесло?
Он был единственным, кому она позволяла вот так обращаться к ней по имени. В этом было что-то удивительно домашнее на фоне ее дикой, похожей на лоскутное одеяло жизни.
— Ты не поверишь, но это все еще связано с нашим расследованием, — пояснила Анна. — Мы решили, что говорим о подражателе, так? Это действительно реальное явление, пусть и не такое частое, как показывают в кино. Подражатели появляются реже, чем маньяки как таковые. Но если уж они решаются идти по чьим-то стопам, должна быть значимая психологическая причина. Например, они восхищаются своим кумиром. Или завидуют ему. Или хотят превзойти. В любом случае, речь идет о некоем пьедестале, на вершине которого сияет довольная рожа очередного чудовища. Но вот мы дошли до Джона Кристи… В его истории нет ничего такого, чему можно было бы подражать.
— Но ты же сказала, что он — легенда, — напомнил Леон.
— Легенда криминалистики — да. Легенда психологии — да. И даже легенда города Лондон. Но он все равно не пример для подражания. В своем желании убивать и насиловать женщин Кристи не был уникален, были и другие маньяки, которые в этом, увы, преуспели куда больше. Чем он интересен подражателю? Тем, что он подставил невиновного? Так ведь сам Кристи тоже в итоге попался, причем глупо! Нет, с точки зрения здорового мужчины, восхищаться им нельзя.
— Если он был импотентом, как он тогда насиловал женщин?
В этот момент Анна невольно подумала о том, что обсуждают другие пары… нет, даже другие люди, сидя за столом. Эта мысль мелькала не первый раз и всегда была непрошенной гостьей.
Не нужно сейчас размышлять о том, насколько они сами безумны. Анна чувствовала, что, рассказывая все ему, она наконец начинает понимать подвох, который заметила в этом деле с самого начала.
— У него, скажем так, были проблемы с потенцией. А еще Кристи был ипохондриком, причем жутким. Некоторые ипохондрики просто волнуются из-за своих болезней чуть больше, чем следовало бы. Но Кристи доводил это до одержимости, он был из тех людей, которые после укуса комара сразу начинают говорить о гангрене. В его случае, это вело к психосоматическим последствиям. Проще говоря, то, что он придумывал, отражалось на его теле. Вымышленное состояние становилось реальным.
— Так, значит, было и с импотенцией?
— Среди прочего. Впервые он решился испытать себя с девицей, причем далеко не скромной, в нежном подростковом возрасте — и у него ничего не получилось. А поскольку девица была не только нескромной, но и не слишком умной, она начала болтать об этом. Позор Кристи стал публичным, он обзавелся такими милыми прозвищами, как Облом Кристи и Кристи-Члена-Нет. Это было бы большим стрессом даже для нормального подростка, а теперь помножим все это на ипохондрию и истеричность, которую приобрел Кристи. И вот результат: после того неудачного первого раза он получил проблемы на всю жизнь. Позже кое-что у него стало получаться, но в основном с проститутками… или с его жертвами. Прежде, чем он начал убивать, было и еще одно важное событие, которое повлияло на эту сторону его жизни.
Анна подозревала, что в ту пору Кристи еще отчаянно хотелось стать нормальным. Ему нужно было нечто такое, что оградило бы его от насмешек сверстников, в один миг вернуло ему репутацию и заставило всех забыть о том, что было раньше. Поэтому в Первую мировую он, тогда еще почти подросток, отправился в армию.
Поначалу у него все шло неплохо, его ценили. Но потом его полк оказался во Франции, и Кристи попал под атаку ипритом. Воздействие газа дорого ему обошлось…
— Позже он утверждал, что после этого он на три с половиной года ослеп и потерял голос, — указала Анна. — Трындел, конечно. Но в этой лжи легко улавливается попытка привлечь к себе внимание, надавить на жалость, таким многие серийные убийцы развлекались. Причем историю со своей страшной слепотой Кристи придумал уже позже. Сразу после атаки он утверждал, что иприт выжег ему голосовые связки, и он навсегда потерял возможность громко говорить. Часть правды в этом была: он действительно до конца дней говорил очень тихо. Но хочу тебе сказать, что иприт тут не при чем. Медики, позже изучавшие его дело, сходились во мнении, что горчичный газ попросту не мог привести к такому долгосрочному эффекту. Винить, скорее, нужно ипохондрию: Кристи убедил себя, что его голосовые связки повреждены, и отказывался говорить громко. С той же газовой атакой он связывал теперь и свою частичную импотенцию.
— Так может, он и правда больной был? — осведомился Леон. — Ну, физически…
— Нет. После смерти Кристи провели вскрытие, врач отметил, что половая система у него была здоровой. Но в вопросах сексуального возбуждения психология часто выходит на первый план. Нормально заниматься сексом с женщинами Кристи не мог. Его привлекали убийства, изнасилования, особенно если жертва неподвижна — потеряла сознание или уже мертва.
— Так он все-таки был некрофилом? Ты же сказала, что там все сложно!
— Это не столько я сказала, сколько психологи, изучавшие дело Кристи, — указала она. — Они считают, что некрофилом он не был, потому что он никогда не занимался сексом только с трупом. Привлекали его именно живые, но сопротивляющиеся или обездвиженные женщины. Я тебе сразу сказала, что это тонкости, которые нас не касаются. Смотри, что получается… Он дефективен, причем на самом примитивном уровне. Он убивает не потому, что он охотник, а потому, что иначе у него ничего не получится. Такими людьми восхищаются? Таким людям подражают?
— Здоровые — нет, — согласился Леон. — Но, может, у этого маньяка та же проблема, что и у Кристи?
— Частичная импотенция? Возможно. Но это никак не объясняет, почему он пошел тем же путем. Он чувствует родство с Кристи? Тогда он должен знать, что для него эта история добром не кончится. Кристи был пойман и повешен, а перед смертью — глубоко несчастен. Зачем это повторять?
Тут уже Леон не мог с ней спорить — он видел, что картинка не складывается.
— То есть, если бы он восхищался Кристи, он бы использовал его методы, но для новых преступлений?
— Верно, — кивнула Анна.
— Тогда что это, если не подражание?
— Вот тут у меня простого ответа нет, скажу честно, но есть несколько версий. Первая — он действительно насколько безумен, что подражает Кристи во всем, даже зная, что это приведет к его гибели. Эта версия наименее вероятна. Вторая — все это было устроено, чтобы скрыть другое преступление. В истории такое уже бывало: действия маньяка имитировали, отвлекая внимание следствия от другого убийства с гораздо более практичным мотивом.
— Ты серьезно считаешь, что это возможно? — поразился Леон. — Что кто-то мог убить трех человек, хотя на самом деле нужна была только одна смерть? Это невозможно!
— Возможно, и убивают порой куда больше, чем трех человек. Да и наш маньяк, скорее всего, еще не остановился… Есть вероятность, что он еще не убил ту жертву, которая на самом деле ему нужна! Или все это не ради убийства, а ради похищения Дениса Гордейчика, мальчика ведь не нашли. Есть у меня и третья версия: у этого убийцы свой мотив, личный, и мы его никогда не поймем, пока не узнаем об этом человеке все. Но третья версия, как видишь, пока нам ничего не дает, первая мне кажется слишком демонстративной, поэтому сосредоточимся на второй.
— Что именно ты предлагаешь?
— Изучим всех трех убитых внимательней, — ответила Анна. — Но уже не как жертв маньяка, а как женщин, которых кто-то хотел уничтожить, не важно, по какой причине. Может, так и доберемся до истины!
Он не сказал ей, что время истекает — у них оставалось все меньше шансов вернуть Дениса живым. Анна и сама это понимала. Но знала она и то, что мальчик пропал без следа, им просто негде его искать. А значит, нужно сосредоточиться на убийце — и на всех ошибках, которые он мог допустить.
* * *
Маньяк-подражатель — это уже серьезная угроза. Но маньяк, который даже не маньяк и действует непонятно ради чего, — совсем уж экзотическое насекомое, та дрянь, что неожиданно выползает на свет, распугивая всех вокруг, и неясно, что с ней делать.
Впрочем, мотив, каким бы он ни был, не делает убийства лучше или хуже. Люди все равно умирают, и от того, что их смертями, возможно, прикрывают другое преступление, легче не становится. В этом чувствовался какой-то чудовищный цинизм, и нужно было побыстрее придавить эту тварь, пока не пострадал кто-то еще.
Вот только преступник для них пока был незримым образом, скрывавшимся за подставленным им Вячеславом Гордейчиком. Поэтому Анна, как всегда, была права: им нужно было унять гнев и действовать спокойно, изучая одно дело за другим, от первого к последнему из известных им.
А первой была Алина Кисловская.
После ее смерти прошло уже несколько месяцев, и Леон был уверен, что место преступления потеряно навсегда. Но все оказалось не так просто: после убийства девушки квартира, которую она снимала, приобрела печальную известность. Мало кто готов был ложиться спать там, где лежал труп! А хозяйке хотелось долгосрочных жильцов, а не визитов на пару суток. Поэтому когда одна из подруг Алины предложила снять квартиру, хозяйка с готовностью скинула цену. Расчет был простой: пусть полгода тут поживет обычная студентка, хотя бы затраты покроет и за квартирой присмотрит, а к лету история забудется, можно будет найти более обеспеченных арендаторов.
Эта подруга, Марина, была единственной, кто согласился им помочь. Родители Алины были многодетными алкоголиками — из тех, что рожают не из любви к детям, а потому, что забыли вовремя купить презервативы. Они, казалось, даже не заметили потерю одной дочери. Алину они не любили, а после того, что вскрылось после ее смерти, еще и стеснялись.
А вот Марина относилась ко всему куда проще. Поселившись на месте преступления, она даже мебель менять не стала, и все здесь оставалось так, как в ночь убийства.
Новая владелица квартиры оказалась любительницей черного цвета, пирсинга и агрессивного макияжа. Марина не была глупа, она просто относилась ко всему на свете с львиной долей цинизма, защищавшего ее от любых переживаний.
— Заходите, — она кивком пригласила их в квартиру. — Хорошо, что утром пришли, я работаю по ночам. В баре, вы лишнего не подумайте!
— А мы и не подумали, — заверила ее Анна.
Тут Леон был с ней согласен: уж в чем-чем, а в занятиях проституцией Марину заподозрить было сложно. Вызвавший на ночь глядя такую «девочку» рисковал вмиг поверить в языческих богов.
— Я мало в квартире бываю, сплю только, — пояснила Марина. — Так что тут все осталось так, как было при Алинке.
— Мы можем осмотреть ее вещи?
— В спальне, в двух коробках в углу. Остальное не трогайте — это мое. Вы тут развлекайтесь, я, если что, на кухне, мне еще письмо надо написать.
Пока все складывалось даже лучше, чем они предполагали. Хотя даже если бы Марина воспротивилась, совсем как родители Алины, они бы ничего не потеряли: многое Леон уже прочитал в материалах уголовного дела.
Алина Кисловская не была проституткой в полном смысле слова. У нее была постоянная работа: продавцом в магазине одежды. Она была мало похожа на свою готическую подругу Марину: фотографии доказывали, что Алина была как раз типичной «девочкой, живущей по соседству». Миловидной, скромно одетой, улыбчивой и очень, очень молодой — в двадцать один год она выглядела на шестнадцать и, зная об этом, почти не пользовалась косметикой, словно желая подчеркнуть эту запретную молодость.
А запретной молодость становилась по одной простой причине: Алина любила игры в изнасилование. Мужчина должен был изображать, что берет ее силой, иногда — бить ее и оскорблять. При расследовании ее убийства полиции удалось найти немало записей, доказывающих, что именно это доставляло Алине истинное удовольствие, никто ее ни к чему на самом деле не принуждал. Но по той же причине круг подозреваемых становился бесконечным: никто не брался сказать, скольких мужчин она приводила к себе домой.
Вещи, сохраненные Мариной, служили подтверждением уже известного вывода. Скромных платьев и длинных юбок здесь было не так уж много. В коробках валялись в основном наряды для ролевых игр, — медсестра, школьница, горничная, стандартный набор, — наручники, пластиковые стяжки, веревки, кляпы и прочие аксессуары, которых хватило бы на небольшой секс-шоп.
Все это не было преступлением — но открывало дорогу к ним. Алина приглашала в свой дом незнакомых мужчин, склонных к насилию — она ведь знала об этом, потому они и готовы были платить ей куда больше, чем обычной проститутке! Неужели она этого не понимала? Или считала, что раз она на все согласна, ее не тронут?
Многие действительно не трогали, годами. Но появился один, который «тронул», и этого оказалось достаточно. Смерть приходит всего однажды.
Анна надела перчатки и теперь рассматривала то сомнительное наследие, которое осталось после Алины. Леону даже касаться этого не хотелось, он наблюдал со стороны.
— Не понимаю, зачем ей это, — признал он. — Красивая девчонка же была!
— Ну и что? В этой параллели меньше логики, чем тебе кажется.
— Да она бы легко завела нормальные отношения, если бы хотела!
— Верно, но она не хотела. То, чем занималась Алина, — это сексуальное пристрастие, которое не так просто изменить. Ее это возбуждало, ей это было нужно. Типичный пример девиантного поведения, который никому не вредит. Она не одна такая. Я видела отчеты по тому мобильному приложению, которое она использовала для знакомства с мужчинами. Любители постановочного изнасилования — еще не худшее из зол. Там хватает тех, кто обсуждает педофилию, изнасилование своих бывших, садизм. Все это, по факту, незаконно, но вскрывать такие приложения и вычищать их — сизифов труд. Даже хозяева этих программ не знают, кто пользуется их услугами, и не несут никакой ответственности. Алину бы тоже никто не нашел, если бы она сама не давала мужчинам свой адрес.
На этой встрече Анна изображала из себя типичную следовательницу: строгий брючный костюм, прямые черные волосы до плеч, глаза скрыты за стеклами очков. Она выглядела профессионалом, она говорила, как профессионал, и ей легко было поверить. Женщина, приехавшая с ним, была не похожа на богемную диву из квартиры Мещерского или спортивную, подтянутую девушку, обыскивавшую жилище Гордейчиков.
Три разных человека — но при этом один человек. Эта ее способность к перевоплощению позволяла верить ее рассуждениям о человеческой природе.
— Допустим, разработчиков и всех извращенцев не прищемить, — вздохнул Леон. — Но ты сама сказала: преступления бы не было, если бы Алина не хотела этого. Так зачем ей изнасилование? Разве это не противоестественно?
— Не изнасилование, а фантазия об изнасиловании.
— Это не одно и то же?
— О нет, разница огромна, — указала Анна. — Фантазия об изнасиловании — это более распространенное явление, чем тебе кажется. А знаешь, почему? В основе-то не секс, на самом деле. Просто такое мнимое изнасилование снимает с женщины любую психологическую ответственность. Общество учит быть скромной, сдержанной, думать о себе, о муже, о будущих детях, о целомудрии, репутации и так далее. Изнасилование, в свою очередь, освобождает ее от мук выбора. Мол, не виноватая я, он сам пришел. Можно расслабиться и получать удовольствие, а при любых последующих проблемах разрыдаться и указывать, что ее изнасиловали, она ни в чем не виновата. Именно на фантазии об изнасиловании строится успех всех книг, фильмов и прочих сомнительных произведений о властном герое и покорной, подозрительно смахивающей на овцу героине. Взрослая женщина несет ответственность за свою жизнь. Незрелая женщина ищет оправдание в том, что ее заставили, вот и весь секрет. При этом в фантазии об изнасиловании предполагаемый насильник — это всегда красавец, чистый, ухоженный, приятно пахнущий и ублажающий свою партнершу, несмотря на ее писки «нет, не надо». Вот в чем главная опасность таких игр, но некоторые, увы, этого не поймут никогда.
Леон только укоризненно покачал головой, ему сложно было представить, как можно верить в такой бред. Типичный насильник — ухоженный красавец? Да черта с два! Типичный насильник — это тот, кому в сексе отказали все, кто только мог, включая дупло в городском парке. Он идет на преступление, и преступление это не будет ни красивым, ни романтичным.
Но Алине Кисловской долгое время везло, и она расслабилась, поверила, что можно не осторожничать. А потом пришел тот самый злой и страшный серый волк, которого сказки велят бояться, но все почему-то об этом забывают…
— Слушай, не хочу показаться циником, но уместно ли в ее случае говорить об изнасиловании, как указано в отчете? — спросил Леон. — Если этого она и хотела…
— Она хотела не совсем этого. Для таких, как Алина, игра в изнасилование — это своего рода прелюдия, которая ведет к возбуждению. Соответственно, сам сексуальный акт проходит добровольно и никому не вредит. Но в отчете сказано, что Алина была именно изнасилована, со всеми сопутствующими травмами.
— То есть, у них сразу все пошло не по сценарию?
— Вроде того.
Леон посмотрел на дверь, через которую они вошли, потом — на кровать. Расстояние небольшое, но места для сопротивления все равно хватает. А соседи говорят, что не слышали ни криков, ни борьбы.
Скорее всего, сначала клиент вел себя спокойно. Он понравился Алине, она впустила его в квартиру и пошла с ним в спальню. Следовательно, кого бы они ни искали, этот тип точно не урод.
Но уже в постели он напал на нее, а она, оказавшись под ним, ничего не могла изменить. Так что он еще и сильный… На первой жертве он испытывал себя, после этого — затаился на несколько месяцев. Он проверял, какой будет реакция, сможет ли кто-то выйти на его след. Но прошли месяцы, а полиция в его дверь так и не постучала. Он понял, что у него все получилось, и приступил к следующему этапу своего плана.
— Значит, первая жертва Кристи тоже была проституткой… — задумчиво произнес Леон.
— Да, и куда более несчастной, чем Алина Кисловская, — ответила Анна. — Потому что Алине это нравилось, а у Рут Фуерст просто не было выбора.
— Так уж и не было?
Леон не слишком любил такие аргументы. Не было выбора — пошла телом торговать! Неужели не было другой работы? Всегда нужны посудомойки, медсестры, няньки, сиделки… Да кто угодно! Но порой между продажей тела и грязной работой внезапно побеждает первое.
Однако Анна была непреклонна:
— Иногда случается и так. Стоял сорок третий год, шла война, а Рут Фуерст была австрийкой, бежавшей в Англию. Ее положение было уязвимым с самого начала. Многим тогда приходилось нелегко даже в кругу родных и друзей, знакомых с детства, для Рут же все сложилось иначе. У нее была дневная работа, но на жизнь ей не хватало. Она не работала проституткой, но, по признанию ее знакомых, иногда подрабатывала, когда с деньгами становилось совсем туго. Она была красивой и очень молодой — двадцать один год, как и Алине. Ее покупали.
— И однажды купил Кристи?
— Да, подцепил у кабака. Ему было не впервой, услугами проституток он пользовался часто. Но именно Рут Фуерст стала его первой жертвой. Позже, когда его поймали, Кристи признавался, что это было скорее импульсивное решение, в один момент: он схватил веревку и задушил ее. Тогда он и почувствовал власть над чужой жизнью — а для серийных убийц это особое удовольствие, от которого они просто не могут отказаться.
— Ну а его жена что, спокойно отнеслась к тому, что муж с проституткой развлекался? Или это не у него дома было?
— У него, — указала Анна. — Но его жены не было дома, она часто уезжала, и он пользовался этим. Дом, в котором жил Кристи, был чем-то вроде коттеджа, но на несколько семей. При доме был небольшой дворик с садом, там он и закопал тело Рут. Ее так и не нашли, да и мало кто искал. А Кристи получил первую жертву и вошел во вкус, отныне жесткого секса и изнасилований ему было мало.
Она сложила вещи Алины обратно в коробки и сняла перчатки. Леон понятия не имел, что она надеялась там найти, ему просто хотелось уйти отсюда.
Они заглянули на кухню, где работала за компьютером Марина. Леон все меньше понимал ее: как можно жить рядом с таким? Интересно, она хоть матрас на кровати сменила? Или просто перевернула другой стороной? Или не переворачивала? Он уважал людей, которые были свободны от любых суеверий и предрассудков, но тут просто клинический случай какой-то!
— Уже все? — полюбопытствовала Марина.
— Да, спасибо.
— С чего вдруг за этот случай снова взялись? Мне жалко Алинку, но мне казалось, что дело — труба, ничего ведь не нашли, ни одной улики!
— Ее убийство связали с другим преступлением, потому и проверяем, — пояснила Анна. — Скажите, у нее не было врагов? Она никого не боялась, не нервничала в последнее время?
— Пф, даже не начинайте! — рассмеялась Марина. — Простите, что ржу тут, но вы просто не знали Алинку, а то бы сами поняли, что это смешно! Она не боялась ни бога, ни черта. Она жила в кайф, ей немного было нужно для счастья. Можете осуждать ее сколько угодно, но она даже в этой своей подработке кайф ловила. Ей никто не был нужен, она ни с кем не откровенничала, у нее все было хорошо. Вот такие люди и нужны этому миру!
С этим Леон как раз готов был поспорить, но не стал. Зачем? «Таких людей» уже не вернешь, Алина мертва — и убийцу она не назовет.
Они покинули квартиру, а Марина не стала их провожать, Леон даже не был уверен, что она заперла за ними замок. Смелость — это, конечно, хорошо, но… такая смелость напоминала ему судьбу бабочки, которая не собирается жить дольше лета.
Уже на лестнице Анна сказала ему:
— Это не она. Вся эта история началась не ради Алины Кисловской.
— Мне тоже так кажется. Я вот как это вижу: он все спланировал, продумал, а когда решил начать, стал подбирать девочку со своей квартирой.
— Да, и то, что Алина изначально была настроена на имитацию насилия, значительно упростило ему жизнь.
Если убийца хотел испытать себя, ему было чем гордиться. Он сработал чисто: ни одной улики, ни одного следа, никто его не видел. Не сохранилось переписки! И, судя по фотографиям тела, он не колебался, когда душил молодую девчонку.
А ведь и правда…
— Не слишком ли профессионально он сработал? — задумчиво поинтересовался Леон.
— То есть?
— Я про то, как он ее задушил… Дима связал эти убийства по характерной петле, так?
— Ты и сам знаешь, что так.
— Она действительно была одинаковой во всех случаях, четкой и ровной!
— Слушай, в этом что-то есть, — нахмурилась Анна. — Слишком четко для первого тренировочного убийства.
— Думаешь, оно не было первым?
— Ты знаешь… Как убийство, скорее всего, первым. Но эта четкость… Если он психопат, тогда понятно: они лишены эмпатии, и то, что он душил молоденькую девушку, для него было просто работой, рука не дрогнула и не могла дрогнуть. А возможно, он просто тренировался на ком-то…
— И этот кто-то молчал?
Анна сняла очки, образ больше был не нужен. Она посмотрела на него и невесело усмехнулась.
— Есть те, кто всегда молчит, и те, кто этим пользуется. Думаю, нам пора обратиться к санитарам большого города.
— К полиции, что ли? — смутился Леон.
— Почти — к проституткам.
— Не смешно — я ведь тоже из полиции, если ты не забыла! На кой нам проститутки?
— Потому что они обычно молчат, — пояснила Анна. — Я говорю о тех девочках, что работают на улицах, а не о более гламурной версии вроде Алины, да будет земля ей пухом. Именно проститутки первыми принимают на себя удар садистов, извращенцев и серийных убийц. Они — самые уязвимые жертвы, самые доступные, я уже рассказывала тебе об этом. Они редко говорят о том, что с ними делают, почти никогда… И наш подражатель, назовем его так, мог воспользоваться этим.
— Но ты правильно сказала: они неразговорчивы. С чего ты взяла, что нам они исповедуются? Да и потом, мы же не можем опросить всех проституток Москвы!
Анна, уже добравшаяся до машины, остановилась, повернулась к нему и мягко улыбнулась.
— Верно, чтобы получать нужные ответы, необходимо задавать правильные вопросы, да еще и в правильных местах.
— И ты такое место знаешь?
— Знаю. Но чтобы нас туда пустили, тебе, боюсь, придется меня немножко придушить. Так что если ты хотел отомстить мне за былые обиды — вот твой шанс.
* * *
Такой возможности у нее уже давно не было. Лидии едва удавалось сдержать улыбку, но она старалась, ей хотелось, чтобы ее воспринимали всерьез.
Ей до сих пор сложно было поверить в то, что Леон — ее бывший муж, теперь уже официально. Любовь здесь была не при чем, просто Лидия привыкла управлять своей жизнью. Она вышла замуж, когда захотела, за того человека, которого выбрала сама, даже если он, наивный, верил, что выбирает он. Она решала, сколько они будут вместе и когда ему позволено уйти.
А он взял и развелся с ней! Порвал все те нити, которые она считала такими прочными… Она осталась одна, да еще и с этим дурацким младенцем в ее теле, который превращал ее в жирную корову и мешал ей начать новую жизнь. Да, благодаря Леону у нее были деньги, была своя квартира, однако Лидия не чувствовала себя главной. Ей казалось, что ее использовали и бросили, как надоевшую вещь.
Хуже всего то, что она никак не могла отомстить Леону. Она уже сделала, что могла — развела Диму с его клушей-женой. Так это она еще ему услугу оказала! Зачем ему эта старая тетка, совершенно переставшая за собой следить? Но Лидии этого было мало. От мысли о том, что Леон не просто бросил ее, а ушел к другой женщине, становилось только хуже. Ей хотелось отплатить ему, но она не могла…
До сегодняшнего дня.
— Значит, вас интересует Анна Солари? — поинтересовалась она, потягивая вино из тонкого хрустального бокала. Она не настолько любила этого младенца, чтобы совсем отказаться от алкоголя, но пила мало и редко — ей не нужно было, чтобы родился какой-то уродец!
— У нее сейчас другое имя, но да, мы говорим об одном человеке. Есть все основания полагать, что она много времени проводит с вашим мужем…
— Бывшим мужем, — уточнила Лидия. Неожиданный гость все больше интриговал ее, она всегда умела чувствовать влиятельных людей, и это был один из них. — И да, если она в Москве, она с ним. Иначе и быть не может!
— Все может быть иначе, если ее не станет, — многозначительно произнес собеседник.
— А это возможно?
— Все возможно, просто чего-то добиться легче, чего-то — сложнее.
Он ни разу не сказал, что собирается делать что-то незаконное. Да и кто бы в таком открыто признался? Но Лидия не сомневалась: это как раз то, что нужно. Анна Солари — достаточно паскудное создание, чтобы насолить многим уважаемым людям. Рано или поздно кто-то из них должен был заинтересоваться ею!
Правда, Лидию удивляло то, что к делу привлекли ее. Но повод ведь на виду: она с недавних пор бывшая жена, у нее есть свои причины ненавидеть предполагаемую соперницу.
— Она просто исчезнет, — заверил Лидию собеседник. — Никому больше не придется о ней беспокоиться. А ваш муж не пострадает…
— Бывший муж, — прервала его Лидия. — И я хочу, чтобы он пострадал.
Ее собеседник замолчал, окинул ее долгим задумчивым взглядом. Лидия залпом допила вино.
— Даже так?
— Именно так. Если вы решили, что я хочу избавиться от этой психопатки, потому что прям вот мечтаю вернуть Леона, то зря. Мне на него давно уже плевать, да и он ко мне не вернется, даже если вы эту стерву у него на глазах в фарш перемелете.
— Я не говорил, что будет так.
— Но и не говорили, что не будет, — ухмыльнулась Лидия. — Вот что я вам скажу… Если хотите, чтобы я выполнила ваши условия, не жалейте Леона. Разве ж это не в ваших интересах? Выполняя мою просьбу, вы вроде как делаете меня соучастницей преступления, вам больше не придется волноваться о том, буду я молчать или нет.
— А ты мне нравишься! — расхохотался он. — Больше, чем я ожидал! Хорошо, пусть будет так. Ты выполняешь свою часть договора, я — свою, и уберем их обоих. Приятно иметь с тобой дело, красавица.
— Ты даже не представляешь, насколько, — подмигнула ему Лидия.



Глава 5. Эрнест Кристи

С тех пор, как умер их отец, Дмитрий беспокоился, что младший сын пойдет по его стопам, что Леон поддастся жажде крови, безумной ярости, не сможет управлять собой. Его страх был таким навязчивым и агрессивным, что Леон в какой-то момент и сам его перенял, он начал сомневаться в себе.
Теперь вот убедился, что зря. Ему пришлось душить женщину — и это не вызвало в нем ничего, кроме отвращения к самому действию. Он просто сделал то, что должен, и надеялся, что такой опыт в его жизни больше не повторится.
Но иначе тут было нельзя — Анна не оставляла его в покое.
— Если не согласишься ты, я попытаюсь сделать сама, — настаивала она. — А так у меня будет больше шансов убиться или основательно покалечиться! Лучше ты.
— Ты уверена, что это обязательно? Может, грим какой-нибудь используешь?
— Грим я использую, чтобы это потом скрыть. Да не переживай ты, я не хрустальная, выдержу!
Ему пришлось уступить.
Ей нужна была красная полоса на шее — та самая, которую оставляет удушение. Она принесла тонкую бечевку, обмотала вокруг шеи и протянула концы ему. Анна задержала дыхание, она не кричала и даже взгляд отвела в сторону, чтобы не смущать его.
Хотя зрелище было все равно такое, что Диму бы тут уже удар хватил: здоровенный мужик нависает над хрупкой девушкой, душит ее, а она замерла перед ним, как манекен, и все покорно терпит. Разве после этого он не кажется чудовищем?
Он старался действовать осторожно, но на ее светлой коже алая полоса все равно смотрелась зловеще, хуже, чем он ожидал.
— Ненормальная ты все-таки, — проворчал он. — А если б я убил тебя?
— Ты опять Димкины байки вспомнил? — улыбнулась она, потирая шею. — Не надо. Если бы я хотя бы на секунду допустила, что у тебя нездоровая психика, я бы не стала работать с тобой.
— Что, ты настолько во мне уверена, что доверила бы мне свою жизнь?
— Уже не раз доверяла, ничего не изменилось.
Для нее — может быть, но проклятая история с Яном Мещерским по-прежнему стояла между ними. Леон чувствовал: если бы она все объяснила, если бы не молчала, было бы проще. Но это ее нежелание говорить все усложняло.
Она заставила его оставить след на ее шее вечером после разговора с Мариной, хотя та самая встреча с проститутками была назначена только на следующий день.
— Так убедительней, — пояснила Анна. — Ни одна из девочек не пойдет к врачу сразу, они все смену доработают.
— А мы идем к врачу?
— Что-то в этом роде. Заберешь меня завтра в одиннадцать с соседней улицы, не будем радовать журналистов красивыми картинками.
Он тогда не придал ее словам особого значения — а зря. Когда он увидел ее на следующий день, он понял, какие красивые картинки она имела в виду. Да уж, журналисты бы порадовались, застав скорбящую вдову в таком виде! Хотя они, скорее всего, и не узнали бы ее.
Она была мало похожа на ту Анну, к которой он привык. Она выглядела вульгарно, но не настолько пошло, чтобы у полиции появились основания убирать ее с улиц. Короткое платье, колготки в сетку, красная кожаная куртка — классика жанра! Да еще и макияж такой, что глаза кажутся кукольно круглыми, а пухлые губы блестят сальным глянцем. Светлый парик был сложным переплетением косичек, частично закрывавшим ее лицо. Нет, не эта женщина сидела вчера в его машине…
— Че вылупился? — хмыкнула она, не переставая жевать жвачку. Даже ее голос изменился, став чуть хрипловатым. Типичный голос дамочки, вечно простуженной из-за работы на улице холодными ночами. — Вези давай, пока менты не сгребли.
— Ты можешь поубавить градус аутентичности? — поморщился Леон. — Еще чуть-чуть, и мне придется обрабатывать салон антисептиком.
— Какой ты стал нежный, — рассмеялась она, и ее смех, привычный и настоящий, унес напряжение. — Мне нужно, чтобы мне верили, и я знаю, как этого добиться.
— Это точно, с тобой не здороваться хочется, а сразу тариф спросить. Так куда мы едем?
— К доброму доктору.
Впрочем, речь шла не совсем о враче. Оказалось, что Анна знакома с медсестрой, которая следила за здоровьем проституток. Откуда у нее брались такие знакомства — Леон боялся даже спрашивать.
— Она нормальная тетка, — заверила его Анна. — Сама в свое время попала на панель не от хорошей жизни. Муж бросил, да еще и из квартиры выгнал вместе с детьми, а зарплата медсестры — это тебе не рог изобилия. Ей срочно нужны были большие деньги, и она заработала их, как смогла. Потом уже увидела, что у девочек дела плохи. Я ведь не зря говорила, что к ним извращенцы приходят — те, для которых проститутки изображают беззащитных школьниц и несчастных жертв. Их же за это на улицах избивают, такое делают, что ты и представить не можешь.
— Я, что характерно, и не хочу такое представлять.
— Но для них это жизнь. Так вот, та медсестра осталась, назвалась Тетей Розой, завела знакомства — это было несложно, многих она и так знала. У нее появился свой кабинет, куда девочки могли пойти за помощью.
Леону не хотелось и думать, какая зараза может таиться в этом кабинете. Там даже дышать страшно, не то что касаться чего-то! Он уже представлял темный притон, пропитанный дымом дешевых сигарет, ржавую кушетку, полупьяную врачиху… От такого места хотелось держаться подальше, однако он знал, что Анну уже не переубедить. Лучшее, что он мог сделать, — это сопровождать ее.
— Ты — мой сутенер, если что, — предупредила она. — Охранник, а заодно и муж. Хочешь быть мужем?
— Какая разница, кем я буду? Меня все равно за дверь выставят!
— Не выставят, ты ж не в женскую консультацию едешь! Тетя Роза не любит, когда подозрительные личности вроде тебя шатаются возле ее кабинета. Она захочет держать тебя на виду, вот увидишь.
Они приехали на окраину города, в старый район, и им еще пришлось покружить по дворам, прежде чем они нашли нужный дом. Но картинка, ожидавшая их, оказалась не такой зловещей, как представлял себе Леон.
Под свой кабинет Тетя Роза выкупила угловую квартиру на первом этаже и оборудовала отдельный вход в нее — лестницу, ведущую к бывшему балкону, теперь ставшему верандой. По обе стороны от лестницы были разбиты два ухоженных палисадника, и первые робкие цветы на них служили лучшим напоминанием, что в мире сейчас весна. Об этом очень легко забыть, когда гонка со смертью, пусть и чужой, уже началась!
На веранде стояли горшки с цветами, вывески здесь не было, и казалось, что это обычная квартира. Но когда Анна позвонила в дверь, ей открыли сразу, не задавая лишних вопросов.
Внутри скрывался далеко не притон. Их встречала светлая квартира, уютная, с картинами на стенах. В воздухе пахло не гнилью, не сигаретами и даже не лекарствами, а свежей выпечкой. Да и встречала их не уставшая от жизни бордель-маман, а улыбчивая полная женщина средних лет.
— Вы ведь от Катеньки, по рекомендации? — спросила она.
— От Светы, — уточнила Анна. Похоже, такие здесь были проверки. — Я — Рита.
— Да-да, я тебя ждала, дорогая!
— Это мой муж, он помогает мне в работе, — Анна кивнула на Леона. — Можно он пойдет с нами? Он очень беспокоится обо мне после того случая.
— Конечно, я все понимаю, проходите оба!
В квартире была всего одна просторная комната, оборудованная под кабинет. Самый дальний от окон угол занимало гинекологическое кресло, но Тетя Роза поспешила задернуть его шторкой. Леону она кивнула на кресло у письменного стола, Анну проводила на кушетку, застеленную чистой простыней.
Леону все равно было не по себе — но уже как человеку, ставшему невольным свидетелем чужого приема у врача. В этом кабинете не было ощущения чего-то низкого, пошлого… Да так, пожалуй, и должно быть. Проституткам, потрепанным улицей и избитым неадекватными клиентами, наверняка хотелось именно такого покоя: простого, почти домашнего, где о них хоть кто-то может позаботиться.
Анна сняла кожаную куртку и бросила Леону. После этого она приподняла голову, позволяя Тете Розе, которая, судя по лежащим на столе накладным, была далеко не Розой, а Еленой Степановной, осмотреть ее шею.
— Вот, вчера было, — пожаловалась Анна. — Я думала, все как обычно будет, мы в подъезд зашли… А этот урод набросился на меня! Хорошо, что я крикнуть успела, Сашу позвать, иначе задушил бы!
Леон кивнул, рассудив, что Саша — это он. Но участвовать в разговоре он все равно не собирался, изображая сурового и молчаливого мужа, который совсем не против того, чтобы его жена бродила с кем-то по подъездам.
— Теперь вот глотать больно и дышать — чуть-чуть, — продолжила Анна. — Я боюсь, как бы он мне там… Ну… не испортил ничего совсем, как это сказать…
— Не переживай, милая, — проворковала Тетя Роза так, будто успокаивала пятилетнего ребенка, содравшего коленку. — Сейчас постарайся не говорить и не глотать, хорошо? Я осмотрю пока твою шейку!
В свете ярких ламп полоса на ее шее выглядела куда хуже, чем вчера в полумраке. Леон почувствовал очередной укол стыда. Он мог сколько угодно убеждать себя, что так было нужно, она сама просила. Его сознание отказывалось принимать то, что он способен причинить ей боль, на самом глубоком, инстинктивном уровне.
«Это больше не повторится, — пообещал себе он. — Никогда».
— Да все хорошо, — заключила Тетя Роза. — Можешь не нервничать! Да, перетянул, чуть-чуть кожу повредил… Веревкой ведь душил?
— Да, такой тонкой, на которой во дворах простыни вешают… — всхлипнула Анна. Полуграмотная девица получалась у нее так же естественно, как вчера — полицейская.
— Вот из-за грубых волокон кожа и травмировалась, нежная потому что. Я выпишу мазь, а остальное поболит и пройдет само через пару дней, не нужно ничего делать, хотя лучше не работать. Что-нибудь еще беспокоит? Можем провести полный осмотр.
— Нет, полный не надо, я в порядке… Какая уж тут работа, я теперь не знаю, как на улицы выйти!
— Такое случается, милая. Всякое случается, в мире полно больных людей… У меня на прошлой неделе девочка была — вот уж кому не повезло! Попала к пьяной компании, а они, порнухи своей насмотревшись, вздумали в нее бутылку пихать — и разбили. Я два часа осколки доставала, и там, конечно, все ужасно, хирург ей нужен будет… Хорошо, что у тебя охрана есть! Это сейчас нужно.
Леону захотелось уйти, не слушать это. Легко относиться к проституткам с презрением, когда это некий абстрактный образ, продажные девки у дороги. Сложнее — когда это жертвы.
Но он не двинулся с места — он ведь теперь не слишком ранимый муж ночной бабочки!
Анна осталась на кушетке, болтая в воздухе ногами, как ребенок, а Тетя Роза прошла за стол, чтобы выписать рецепт. Она посмотрела на Леона с одобрением и кивнула ему, словно желая подчеркнуть: следи за ней, в нашем мире всякое случается!
— Жесть вообще, — вздохнула Анна. — А ведь девочки меня убеждали, что не опасно! Все эти долбанутые душители перестали появляться… Обманули, значит!
— Не обманули, — возразила Тетя Роза. — Всю зиму никого не было, да и весной это первый случай. А вот осенью было дело, да… Но и то — один, правда, среди моих девочек. Когда ты сказала, что тебе шейку повредили, я уж решила, что это он вернулся. Но нет, там у девочек другие следы были, чем-то потолще душили, вроде ремня.
Леон бросил быстрый взгляд на Анну, она еле заметно кивнула. Описание было похоже на те петли, которые нашли на шеях жертв подражателя. Похоже они наткнулись на золотую жилу!
— Что там была за история осенью? — полюбопытствовала Анна. — Я не в курсе!
— Там все не настолько громко было, на самом-то деле, никто серьезно не пострадал — и слава богу! И худшие вещи случаются, надеюсь, тебя они не коснутся никогда. Появился то ли в сентябре, то ли вообще в конце лета клиент. Девочки говорили — не худший, из симпатичных, и всегда при деньгах. Думали, что удача. Но он душить начинал — причем даже тех, у кого нет такой услуги. Он никого ни о чем не предупреждал, начинал и все — и что ты тут поделаешь? Он же сильный!
— Но никто из девочек не пострадал? — переспросила Анна.
— Как тебе сказать, крошка… Пострадали настолько, что приходили ко мне, я их лечила. Но никто не умер — и на том спасибо. Пару лет назад был ублюдок, который девочек убивал, так его менты забрали — хоть какой-то от них толк! А это развлекался так. Некоторые девочки от него вырывались, но чаще он их сам отпускал.
— И что, никто не пошел в полицию? — не выдержал Леон.
Это было глупо с его стороны. Сутенеру, продававшему свою жену, вообще не полагалось произносить слово «полиция»! Для него это все менты поганые.
Так что он не удивился, когда Тетя Роза покосилась на него с подозрением, но она все же ответила:
— Да какое там! Кто поверит? Только поржут: когда убьет — приходите, а так — не за что сажать. Да и потом, девочкам, которых он душил, он платил очень много. Он не говорил, что это за молчание, так ведь понятно же! Они молчали, только друг друга иногда предупреждали, ну и я знала. Но он угомонился сам, просто прекратил приходить.
И начал убивать.
— Жесть, — вздохнула Анна, прижимая руку к шее. — А как он выглядел хоть? Я б хотела знать, потому что я с таким не буду работать ни за какие деньги! Может, это все-таки он на меня напал? Там был жирный такой урод, волосы темные, красный, как свинья…
— Нет, не он, — покачала головой Тетя Роза. — Я его, конечно, не видела, да и подробностями не интересовалась. Зачем мне? Я давно уже хожу по улицам только днем, спасибо, отстояла свое!
— Так откуда знаете, что не он?
— Слышала, что девочки о нем говорили. Там ухоженный франт такой, из тех, которые себя очень любят. Наверняка считает себя лучше других! Знаю я эту породу. Но так, чтоб цвет волос тебе выдать или глаз — это не ко мне, я тут портреты не рисую, я людей лечу! Хотя вы вряд ли с ним пересечетесь, даже если он вернется.
— Почему это? — удивилась Анна.
— Потому что если ты в подъездах работаешь, то он на это не согласится. Он всегда снимал только тех девочек, у которых было куда пойти. И чтоб никакой охраны! С этим у него строго. Уже когда о нем стало известно, многие специально от таких шарахались, клиентов теряли. Но были и такие, которые ждали его. Шея-то заживет — а деньги останутся!
Вот такая логика и наполняла трупами подворотни.
Они забрали рецепт и ушли. В медицинском кабинете не было ничего плохого, ни намека на антисанитарию, и все равно Леон почувствовал себя спокойней, только выйдя оттуда. Слишком уж много другой грязи видели эти стены — неосязаемой, а потому несмываемой, не поддающейся лечению. И этой грязью были не девчонки, а те, кому нравилось резать их стеклами, бить, душить… О таком лучше и не думать: ведь тогда придется признать, что эти люди делят с ним город.
Анна смяла рецепт и бросила его в ближайшую мусорку.
— Зря ты так, — упрекнул ее Леон. — Шею и правда не мешало бы чем-то смазать!
— Ты опять в режиме мамочки-нянечки? — улыбнулась она. — Тебе идет — здоровенная мускулистая мамочка-нянечка! Но на сей раз беспокоиться не о чем, на мне быстро заживает, сам увидишь.
— Что теперь? Попытаемся найти проституток, которых он душил?
— Напрасная трата времени. Он достаточно умен, уверена, он сделал все, чтобы его лицо не разглядели или не запомнили. Все, что нужно на этом этапе, мы узнали. Он внезапно появился — и внезапно исчез. Маньяки редко так ведут себя, у них желание причинять боль постепенно нарастает. А его действия больше похожи на то, чего мы и ожидали: подготовку. Он тренировался, а потом решился на убийство, но это убийство уже вписывалось в историю Кристи. Так что продолжим действовать, как раньше: искать его истинную жертву среди всех, кого он убил.
* * *
Женщина на экране вытерла слезы мятым бумажным платком и снова схватила микрофон.
— Я знаю, что считать чужие деньги — грешно, и я не хочу, чтобы это приняли за жадность, но… это так тяжело! Один ребенок у меня болеет, из-за этого я вынуждена сидеть дома, и денег всегда очень мало. Я не говорю, что это главное, но… Думаю, Ян захотел бы помочь мне, если бы узнал, в какой я ситуации. Он не знал, я не успела к нему обратиться. Не представляю, почему он составил завещание именно так…
Дмитрий не любил Анну Солари. Она раздражала его своим поведением и просто бесила влиянием на Леона. Если бы его спросили о ее недостатках, он мог бы говорить часами! Поэтому когда стало известно, что она вовлечена в мутную историю с наследством Яна Мещерского, он в первое время не сомневался, что она в чем-то да виновна. Влезла в жизнь людей, оставила их без денег — и гордится собой!
Но постепенно он начал подозревать, что все не так однозначно. Семейство Сирягиных сейчас было повсюду, о своей боли они трубили везде, где им только позволяли лить слезы.
По версии Любови Сирягиной, в детстве они с Яном были очень близки. Да она буквально вырастила его! Но потом у их отца возникли проблемы, Ян отдалился, поверил нехорошим людям — и продолжал верить до конца жизни. Из-за собственной болезни он легко поддавался даже на очевидную ложь, вот и попался в сети коварной мошенницы. А где сейчас Ян? Нет его!
Такое показательное, громкое, чуть ли не профессионально поставленное горе начинало раздражать. Если в семье действительно нет денег, почему отчаявшаяся родительница не идет на работу? Если ей все время нужно быть дома с детьми, как она кочует из одной студии в другую? Да и дети, которых она порой приводила с собой на съемки, выглядели вполне здоровыми и упитанными. Дмитрий понятия не имел, что там происходит на самом деле, он лишь надеялся, что у Леона хватит ума держаться подальше от чужих бед.
Звонок в дверь отвлек его от телевизора. Это было неожиданно: Дмитрий никого не приглашал. Выходные ему выпадали редко, он сам так хотел, и мало кто знал, что его сегодня можно застать дома. Он, кажется, даже Леону не сказал! Должно быть, ошиблись дверью — или соседям что-то нужно.
Но одного взгляда в глазок хватило, чтобы понять: это далеко не соседи. Увидев, кто пришел к нему, Дмитрий поспешил распахнуть дверь.
— Лида? Ты что здесь делаешь?
Он не забыл обо всем, что она сделала, да и не заблуждался больше на ее счет. И все равно, когда он смотрел на нее, сердце невольно начинало биться быстрее. Она все еще была удивительно красива, и грядущее материнство шло ей. Мысль о том, что это его ребенок, затмевала для Дмитрия все остальное.
Но не настолько, чтобы он совсем уж потерял рассудок.
— Проходи, присаживайся, тебе сейчас опасно так далеко ездить!
— Я на такси, так что все нормально, — заверила его Лидия.
— Как ты узнала мой адрес?
— Так ты же сам мне его писал недавно!
Верно, писал — но было это не недавно, а еще зимой. И тогда Лидия послала его куда подальше, заявив, что ноги ее в таком клоповнике не будет.
Теперь нога была, и даже две.
Лидия огляделась по сторонам и довольно кивнула:
— Миленько у тебя тут!
— Как ты узнала, что я не на работе?
— У женщин должны быть свои секреты! Может, я волшебница?
Ему не нравились такие секреты, но ставить под сомнение ее статус волшебницы он не стал.
Для себя Дмитрий решил, что она просто позвонила ему на работу и узнала, что он не там. Не похоже на нее, но какие еще варианты?
Она прошла в гостиную и уселась на диван, не дожидаясь приглашения. Похоже, Лидия чувствовала себя рядом с ним вполне спокойно. Она знала, что у него есть все основания злиться на нее — и знала, что он не будет злиться. Она чувствовала былую власть над ним, и это раздражало.
— Так почему ты здесь? — спросил Дмитрий, устраиваясь напротив нее.
— Что, не веришь, что я могла приехать только ради тебя?
— Да как-то не очень, если честно.
— Ну и зря! С тобой проще, чем с Леоном, ты надежней. И это твой ребенок, а не его!
— Поверь мне, я не забыл.
— Мне скоро рожать, — с видом мученицы сообщила Лидия. — А я посмотрела новости!
— Не вижу связи. Новости запрещают тебе рожать?
Она не была бы собой, если бы не поддалась на первую же простейшую провокацию — она разозлилась.
— Хорош прикалываться, я серьезно! Я знаю, что в город вернулась эта телка. Мне нужно быть уверенной, что она сейчас не с Леоном.
— Полагаю, речь идет об Анне, и она как раз с Леоном. Не постоянно, но часто.
— Что?! Как ты это допустил?!
Иногда ему казалось, что он понимает Лидию, а иногда — что эту женщину невозможно понять. Сейчас как раз был один из таких моментов. Она ведь прекрасно знала, что он давно уже не управляет братом! Если он не смог оттащить Леона от Анны, когда тот верил, что дома его ждет беременная жена, то уж сейчас-то что говорить?
Дмитрий просто смирился с этим, и ей бы следовало смириться. Но она здесь, и пришла она определенно тропой войны.
— Не нахожу причин для паники.
— Она убила своего мужа! — воскликнула Лидия. — Теперь она хочет убить моего мужа!
— Вы разведены.
— Это не значит, что я желаю ему смерти. Как они вообще умудряются общаться? Она же под домашним арестом?
— Посещать ее не запрещено.
— Но если бы он посещал ее часто, его бы тоже показывали в новостях или роликах в интернете. А его там нет, я посмотрела! Так как же они встречаются? Она сбегает? Он помогает ей?
Было в этом интересе нечто странное — больше, чем любопытство бывшей жены или женская ревность. Лидия проводила допрос так, будто результат ей был принципиально важен.
Но Дмитрий, пусть он и не был полицейским, умел не поддаваться на простейшие психологические приемы. Он был влюблен в Лидию, однако подчиняться ей не собирался.
— Я не знаю, как они видятся.
— Но ты не отрицаешь, что она сбегает?
— Лида, отстань, пожалуйста.
— А сейчас он с ней? С ней, да?
— Если хочешь, я тебе чай сделаю или что-нибудь поесть закажу, но обсуждать Леона мы больше не будем.
Она поднялась на ноги с такой ловкостью, будто на ней были домашние тапочки, а не высоченные шпильки.
— Не нужен мне твой чай, можешь им подавиться! Я пришла сюда, чтобы с тобой нормально поговорить, как с отцом моего ребенка!
— О моем брате и Анне Солари? Ты уж прости мне мое легкое удивление!
— Да пошел ты, — отмахнулась Лидия. — Всегда знала, что тебе нельзя доверять!
— Лида, подожди…
Но ждать она не собиралась. Она бросилась к выходу с такой скоростью, словно ее здесь облили грязью и изваляли в собачьей шерсти. Дмитрий не пытался ни остановить ее, ни преследовать, знал, что это ни к чему не приведет. Некоторое время он просто сидел на месте, пытаясь понять, что это вообще было.
Он слышал, как хлопнула дверь подъезда, и лишь это заставило его подойти к окну. Он видел Лидию — она уже кому-то звонила. Спустя минуту за ней приехала машина, но это было не такси — по крайней мере, опознавательных знаков Дмитрий не увидел.
Однако Лидия села туда спокойно, никто ее не заставлял и силой внутрь не заволакивал. Дмитрий решил, что причин для беспокойства просто нет, как нет и смысла рассказывать об этой встрече Леону.
* * *
К вечеру начался дождь, затяжной и серый — из тех, что не рокочут грозами, а уныло капают сутками. Он стирал акварели весны, возвращая чувство осенней серости. Анна понимала, что на самом деле все не так плохо, просто усталость берет свое, и нужно перетерпеть. Не верить, что земля слилась с небом и все утонуло в грязи, не плакать, потому что слезы — это всего лишь проявление гормонального сбоя, а просто переждать, и очень скоро настроение сменится, и сдаваться уже не захочется.
Это вопрос самоконтроля, на самом-то деле. Она знала, что все здесь зависит от нее, и умела отстраняться от чувств и эмоций. Когда решаешься на одиночество, оно уже не давит, одной проблемой меньше, и можно отвлечься от чего угодно, даже от боли. А больно ей сейчас не было, просто грустно.
Она собиралась провести этот вечер за изучением работ по психологии подражателей, когда у нее неожиданно появилась компания.
Это удивило ее, однако не испугало. Анна знала, что на лестнице все еще дежурит полиция, хотя непонятно, кого тут охраняли: мирных людей от нее, предполагаемой убийцы мужа, или ее от фанатов классической музыки, готовых уронить на нее рояль. В любом случае, с полицейскими она общалась неплохо, то и дело выносила им кофе и пускала в квартиру погреться. Так что если они кого-то подпустили к двери, значит, личность не совсем подозрительная.
Личность оказалась не просто неподозрительной, но и знакомой, причем и Анне, и полицейским, которые уже видели этого гостя. Леон пришел вечером, не предупреждая — и не получив приглашения. Хотя не приглашала она его не потому, что не желала видеть, ей просто не хотелось, чтобы на нем слишком часто висли Сирягины.
Теперь же он стоял перед ее дверью, мокрый от дождя. В руках он держал бумажный пакет с символикой японского ресторана и казался весьма довольным собой, словно не в подъезд вошел, а Эверест покорил. Что ж, заинтриговать он умеет!
— Проходи, — позволила Анна и обратилась к полицейским: — Ребята, кофе будете?
— Нет, у нас уже конец смены, следующим лучше предложите!
— Тогда до завтра.
Она повернулась к своему гостю, пытаясь понять, что с ним делать дальше. Анна не льстила себе верой в то, что читает его, как открытую книгу. И все равно она неплохо знала Леона, ей казалось, что достаточно, чтобы спрогнозировать его поведение. Она была уверена, что он не преодолеет обиду между ними, пока не узнает всю правду про нее и Яна.
Но вот он здесь — и обиженным он не кажется.
— Не через крышу, — объявил Леон, еще больше сбивая ее с толку.
— Чего?
— Мне все было любопытно: как ты выбираешься так, что уважаемые папарацци, которые обычно пролезают везде, как тараканы, тебя не перехватывают. Я решил, что через крышу: заходишь через один подъезд, поднимаешься на чердак, потом идешь к своему подъезду и — к квартире. Но есть два минуса, первый — приходится выходить непосредственно на крышу, а это, как ты можешь судить по моему обтекающему виду, холодно и неудобно в дождь. Второй минус — ты попадаешь не прямо в квартиру, а в подъезд, к доблестной полиции. Получается, у тебя с ними должен быть договор на прикрытие. Но ты на это не пойдешь, даже если пойдут они, что тоже вряд ли.
— Крышу я действительно не использовала, — признала она. — Но ты был не так далек от истины, как тебе кажется.
— Ты все равно не скажешь мне, как делаешь это?
— Не сейчас.
Она внимательно наблюдала за ним, ожидая, что будет дальше. Разозлится он? Или обидится? Однако Леон, похоже, и так знал, что она откажется говорить, и он не был склонен к эмоциональному шантажу: или ты признаешься, или я ухожу! Свою вылазку на крышу он воспринимал как развлечение и не более того.
— Ты пришел, только чтобы проверить маршрут?
— Нет, я пришел посидеть с тобой, если ты не против, — отозвался он. — Вспомнил вдруг, как мы раньше сидели, и подумал: а какого черта? Что нам мешает все повторить?
— С тех пор многое случилось.
— Да, но это не значит, что все поменялось. Я один, ты одна. Мне это не нравится, да и тебе — вряд ли. Так что предлагаю компромисс: я не спрашиваю о твоем муже, ты не напоминаешь мне о нем. Делаем вид, что всего, что произошло между ноябрем и вот этим моментом, просто не было.
— На этот вечер? — улыбнулась Анна.
— Хотя бы на этот вечер, для начала. К тому же, я пришел не с пустыми руками, а с жертвоприношением дракону. С каких пор этого недостаточно?
Он поднял пакет чуть выше, словно и правда надеялся откупиться от нее. И ей нравилось это предложение: ненадолго отбросить сложности, которые станут важными в другое время и при других обстоятельствах. У Анны сейчас был долг, о котором она не могла рассказать, но это ведь не означало, что она должна терять близкого друга!
Единственного, если задуматься…
— Подношение принято, — кивнула она. — Я тебе сейчас плед и полотенце дам, а то охотиться на маньяка в соплях как-то несолидно. И кстати, я не думаю, что ты совершенно случайно угадал с рестораном. Как узнал?
— Детская задачка: я видел упаковку на кухне в твоем доме.
— И запомнил?
— Что сложного в том, чтобы запомнить название ресторана? — изумился Леон. — Не хочу даже знать, насколько низко ты оцениваешь мою память. Я, знаешь ли, и свое имя помню не потому, что мне бирочку на шею вешают! Там, кстати, не только то извращение, что японцы кухней зовут, а еще личинки пирожных в кислотных слезах инопланетян.
— Эклеры в глазури.
— Мне проще запоминать образами.
Это было непривычно. Даже не то, что кто-то в этом мире знает ее привычки — и не потому, что готовится ее убить, а потому, что так хочется. Она просто готовилась вести себя иначе, и стратегию пришлось срочно переделывать… Однако отказаться от стратегии и жить, как живут все люди, пока не получалось.
Они расположились в гостиной, и Анна впервые с тех пор, как въехала в эту квартиру, включила электрокамин. Она скучала по своему собственному дому и не могла избавиться от чувства, что она в гостях — и у всех на виду. Но оказалось, что, когда кто-то рядом, терпеть все это гораздо легче.
— Так чем ты занималась до того, как я пришел? — полюбопытствовал Леон. — Я тебя ни от чего не отвлекаю?
— Нисколько. А себя ты ни от чего не отвлекаешь?
— Тоже нет: на работе у меня сейчас срочных заказов нет, а дома мое отсутствие заметит лишь микроволновка. Отвлечь меня может только Лидия, если ей захочется рожать, и то вряд ли: она не любит выходить из дома в дождь.
— Очень смешно!
Дождь все еще барабанил по подоконнику, но он больше не раздражал и не нагонял тоску. Огонь в камине казался почти настоящим — не удивительно, что Ян его установил! Он всегда любил такие вещи…
— Так над чем ты работала?
— Над поведением подражателей, — отозвалась Анна. — Чем больше я узнаю об этом, тем больше убеждаюсь, что наш маньяк не может подражать Кристи. Он его копирует — да, но цель у него другая, пока непонятная нам.
Только с ним она могла говорить об этом вот так — не в кабинете и не в полицейском участке, а между делом, дома, зная, что он поймет и не будет ужасаться тому, что ее даже в такое время не оставляют мысли о преступлениях. Леону, как и ей, было проще думать о деле до тех пор, пока задача не будет решена, а потом только расслабляться.
— Что ты там уже нового нашла? — спросил Леон.
— Принципиально нового — ничего, просто сместила акценты. Когда агенты ФБР составляют характеристику серийного убийцы, они используют один важный критерий: организованный или неорганизованный убийца. Разница нехитрая: неорганизованный убийца импульсивен. Он ведет себя как ребенок в магазине игрушек: хватает то, что ему нравится, не думая о том, сколько ему придется заплатить. Его желания сиюминутны, но сокрушительны, как цунами, порой он не до конца понимает, что творит, пока не станет слишком поздно. Организованный убийца, в свою очередь, все продумывает наперед, старается учесть мельчайшие подробности, подсчитать все веточки на дереве рядом с местом убийства, изучить привычки каждого окрестного муравья. Он порой жаждет крови не меньше, чем неорганизованный убийца, но он умеет себя сдерживать. Он получает удовольствие, не теряя контроль.
— Так в чем несоответствие?
— Джон Кристи был ближе к неорганизованным убийцам. Он был эмоциональным, даже слишком, и чувства порой побеждали разум. В детстве у него не клеились отношения с семьей, и он очень переживал из-за этого.
— Дай догадаюсь… властный туповатый папаша? — усмехнулся Леон.
— Насчет туповатого не скажу, но властный — это точно. Эрнест Кристи был многодетным отцом, поэтому не стремился узнать каждого своего ребенка, они были его маленькой армией, которой он управлял. Получить от папаши Кристи можно было за что угодно, да хоть за косой взгляд. Но на Джона Кристи повлияло даже не это, а сложные отношения с матерью и сестрами. Думаю, тогда и укоренилась его неприязнь к женщинам, неспособность строить нормальные отношения с ними. Его первое убийство, если помнишь, было совершено во власти настроения, он не планировал душить Рут Фуерст. При этом неорганизованные убийцы обычно попадаются быстро: нет подготовки — нет и заметания следов. Кристи спасло то, что он был очень умен, IQ в его случае оценили как 128. Не рискну утверждать, что это точная цифра, но Кристи был умнее среднего горожанина. Он обожал математику, пел в церковном хоре, в пятнадцать лет начал работать, словом, был человеком разносторонне развитым. Поэтому, отличаясь болезненной, почти животной страстью к убийствам, он сумел взять себя в руки и искусственно перейти в категорию организованных убийц. Но на это у него ушли годы, а метод проб и ошибок не раз приводил его в тюрьму.
— В смысле? Разве его не казнили за убийства, когда он сходить туда-обратно успел?
— До того, как начал убивать, по молодости, — пояснила Анна. — Джону Кристи было тяжело обуздать свою природу. Он получал сроки за кражи, избиение, драки, агрессивное поведение. Он не был способен на эмпатию, для него ничего не значила дружба. Один священник как-то решил взять над ним шефство — чтобы спасти умного молодого человека. Но этот умный молодой человек без зазрений совести украл у священника машину. Определенная мудрость, пусть и искаженная, пришла к Кристи только с возрастом.
Леон нахмурился, не отводя взгляд от огня. Похоже, слушая Анну, он пытался представить того, кого выбрал своим кумиром подражатель — и портрет получался противоречивый. Но и сам Кристи был таким: развитый ум боролся с хаосом страстей, обидой на весь мир, унижением от собственной неполноценности, ипохондрией. Долгие годы ум проигрывал — а потом просто начал служить страстям.
— Не понимаю, — наконец признал он. — Если он был таким откровенным быдлом, как его вообще приняли в полицию?
— Все просто: халатность. Кристи помогло то, что он жил не в Лондоне. В столицу он переехал уже более-менее адекватным. Интернета тогда не было, передача данных происходила куда медленней, чем сейчас. Запрос все равно можно было сделать — отследить, где Кристи жил, что делал. Но шла война, мужчин было мало, и этим решили не заморачиваться. Кристи показалсяим благонадежным, и это все решило. Кстати, на службе он как раз отличился именно благодаря своим отсидкам: он знал, как мыслят преступники, и умел раскрывать преступления. Им были очень довольны, в его прошлом никто не копался. Но мы отвлеклись от противоречия… Так вот, подражатель — это на сто процентов организованный убийца. Он продумывает все наперед. Его никто не видит, он не оставляет следов. А главное, начав душить жертву, он может остановиться, потому что конкретно эту женщину ему убивать не нужно, она не вписывается в его схему. Кристи бы так не смог.
— Может, он и не серийный убийца вовсе? — предположил Леон. — Наемник, например?
— Вряд ли. Среди нынешних жертв нет никого такого, кто стал бы мишенью заказного убийства, да еще такого сложного. Да и потом, он ведь изнасиловал всех трех женщин — для этого нужно обладать специфическим складом ума. Думаю, это все-таки маньяк, но вовсе не тот, каким он пытается предстать перед нами.
— Допустим, он не подражатель. Но искать-то мы его продолжим по той же схеме, что и раньше?
— Да, и на вторую жертву я возлагаю особые надежды, — признала Анна.
— Почему?
— Потому что он долго тренировался на проститутках, оттачивая мастерство. Он убил Алину — и все прошло так, как он и задумал. Ему стоило бы напасть сразу, если он спешит завершить свою миссию — а нынешние его действия показывают, что он спешит. Но он все равно ждал несколько месяцев, прежде чем убить Еву Майкову. Возможно, ему помешали обстоятельства, не отрицаю. Однако если он не решался, нам нужно узнать, почему, что делало именно ее такой особенной.
Этим можно было заняться завтра. Пока же у них были редкие часы покоя — несмотря на полицейских и мрачную толпу, которую даже дождь не мог отпугнуть от подъезда. Анна знала, что опасно отказываться от защиты одиночества, ведь осенью это усложнило ее задачу, когда нужно было выйти замуж за Яна.
Но в такой вечер, когда кто-то прошел по крыше, чтобы увидеться с ней, пожалуй, можно изменить правила.



Глава 6. Мюриэл Амелия Иди

В деле Евы Майковой, второй жертвы, был всего один подозреваемый: ее бывший муж. Вроде как их развод был не из приятных, и для Евы история закончилась нервным срывом. Она жаловалась на Евгения Майкова всем общим знакомым, не сдерживала себя в откровениях в социальных сетях и даже изводила звонками и сообщениями новую жену. Однако Леон по собственному опыту знал, что неприятный развод — вовсе не повод убивать бывшую. Ее выходки нужно просто перетерпеть, и она устанет, как капризный ребенок.
Вот и Евгений настаивал на этом. У него было алиби, не лучшее, но и не худшее: во время убийства он был в своем загородном доме. Его новая жена это подтвердила, а никаких улик, прямо указывающих на его вину, у следствия не было. Семейство Майковых оставили в покое.
Теперь же Анна хотела лично поговорить с Евгением, и Леон понимал, почему. Похоже, близких подруг у Евы не было, со своими знакомыми она откровенничала не больше и не меньше, чем с социальными сетями. Она выставляла свою жизнь напоказ, оставаясь при этом закрытым человеком.
Так что немногие могли похвастаться тем, что по-настоящему знали ее. А вот Евгений был близко, он работал в Москве, да и смерть Евы он пережил куда легче, чем ее родственники, еще не пришедшие в себя от горя. Но, опять же, черствость, жестокость, отсутствие любви — все это не карается законом.
Они отправились на встречу во второй половине дня. Время всегда назначала Анна — ей, похоже, нужно было подстроиться под график дежурств полицейских. Леон до сих пор не вычислил, как она выбиралась из квартиры, но это его не раздражало. Он не жалел о том, что приехал к ней. Он ведь сказал тогда правду: если он теперь один и ни перед кем не отвечает, а она всегда так жила, зачем им отказывать себе в чем-то и сидеть, мрачно глядя на дождь, в разных концах города?
Этот вечер ничего не изменил между ними, они не откровенничали и не объяснялись. Но сегодня, когда они встретились, общаться было легче, и секреты уже не так давили.
Евгений Майков был владельцем салона подержанных автомобилей. Это обеспечивало ему отличный доход и позволяло его новой жене, Оксане, оставаться домохозяйкой и не напрягаться: самым большим подвигом с ее стороны была поездка на маникюр.
Казалось бы: как можно столько заработать на продаже машин, многие из которых подозрительно похожи на ведро, причем ржавое? Но у таких, как Евгений, были свои схемы. Машина могла быть полудохлой и продаваться смехотворно дешево, так, что покупатель укатывал на ней с полной уверенностью в том, что это удачная сделка. По факту же, этот набор запчастей стоил еще меньше и разваливался уже через неделю.
Но гораздо чаще помогала другая схема. Евгений с сотоварищами находили среди объявлений машину, побитую жизнью в прямом и переносном смысле. Они выкупали эту жертву обстоятельств по забавной цене, красили и ремонтировали ее. В итоге они, как в народной мудрости, получали конфетку из вещества, разве что цветом напоминающего шоколад.
Не слишком опытный покупатель приходил в салон и видел отличную машину — аккуратненькую, ухоженную, с прекрасным двигателем. В это время Евгений пел соловьиным голосом про «одного владельца», который «берег свою ласточку». Это работало, машину выкупали, чтобы спустя несколько месяцев выяснить, что все детали под капотом прибыли из далекой Азии, что дешевле на рынке только бумага, что все это проработает до двенадцатого удара часов, а потом превратится в тыкву. Определить это на глаз было нельзя, ведь детали смотрелись новыми и крепкими. Обмана тоже нет: Евгений с сотоварищами ничего не говорили про долговечность. Получается, деньги не вернуть, а машину, скорее всего, не продать. Остается только строчить гневные отзывы в интернет, который заглатывает их, не разжевывая, и ничего не меняет. Потому что любители бесплатного сыра все равно не поверят, что их тоже обманут, как «вон тех лохов с сайта».
Леон знал немало таких схем еще с тех времен, когда работал в полиции, поэтому догадывался, что представляет собой Евгений Майков, и не ошибся. Это был высокий мужчина лет тридцати пяти, подтянутый, спортивный, ухоженный и улыбчивый. Взгляд светлых глаз оставался настороженным, но это мало кто замечал за его шуточками и показательным весельем. Казалось, что все люди мира ему друзья и братья, этот святой человек в жизни не обманывал!
По крайней мере, он был таким, когда принял Леона и Анну за клиентов. Ошибка была предсказуемой: они и правда выглядели как семейная пара, явившаяся за уютненькой машинкой, как назвал это Евгений. Он — в джинсах, свитере и куртке, она — в платье с длинными рукавами, легком пальто и перчатках, московский средний класс пожаловал!
Веселье Майкова пошло на убыль, когда упомянули имя его бывшей жены. Уровень разговорчивости сразу понизился, оказалось, что Евгений — очень занятой человек, и у него дела. Но на такие случаи у Леона было с собой удостоверение; да, фальшивое, но сделанное так же качественно, как «ведра с сюрпризом» от Евгения.
— Ладно, заходите, — сдался Евгений. — Хотя сколько о ней можно говорить? Месяц уже, как умерла, меня сто раз опросили. Что я еще могу сказать?
— Все, — ответила Анна, удачно копируя его дружелюбие. — Не воспринимайте нас как обвинителей, мы пришли просто поговорить. Дело Евы было связано с другими делами, и началось новое расследование, вот почему вас побеспокоили.
— Какими еще делами?
— Это неважно, мы пока работаем.
Кабинет у владельца салона был совсем небольшой, оборудованный в помещении, которое, судя по всему, архитектором задумывалось как подсобное. Но здесь все равно было светло, а грамотная система вентиляции дарила приятную прохладу. На стенах были развешаны фотографии счастливых людей в блестящих машинах. Намек угадывался сразу: зачем вам, дорогие клиенты, какие-то там жалкие бумажки, именуемые деньгами, если вот оно — истинное веселье?
Евгений откинулся на спинку кресла и смерил гостей тяжелым взглядом. Здесь, вдали от своих сотрудников и настоящих клиентов, он мог не прикидываться жизнерадостным солнышком, а быть собой — бизнесменом с хваткой бультерьера.
— Что вы хотите от меня услышать? — поинтересовался он. — Я снова подозреваемый, что ли?
— Нет, — покачала головой Анна. — Но вы — свидетель.
— Свидетель чего? Мы с Евой разошлись два года назад и больше не общались нормально, за исключением тех раз, когда она бухала и включала тариф «Пьяная бывшая». Но это так, по мелочи, только нервы нам с Оксанкой пожгла. Детей у нас, слава богу, не было, а видеть эту неврастеничку я больше не хотел, и так уже намучался! Я встретил Оксану, женился, у меня теперь другая жизнь. Нет, жалко, конечно, что Еву убили. Но я так понял, она сама этого типа в дом пустила. Разве не справедливо сказать, что она сама виновата?
— Мы ищем не совсем такой справедливости, — указал Леон. — Кто стал инициатором вашего развода?
— Это неважно!
— Значит, она?
— Да, она, — признал Евгений. — Истеричка чертова… Я терпел все ее выкрутасы, сопли ей вытирал, а что сделала она? Тупо бросила меня!
— Почему?
— Да хрен ее поймет! Но это и к лучшему, потому что так и маялся бы с ней.
Евгений злился на нее до сих пор. Причем он громыхал, как проснувшийся вулкан, чтобы показать: та обида была и прошла. Но его взгляд оставался злым, настороженным, и чувствовалось, что бывшая жена задела его куда сильнее, чем он готов был признать.
Он привык играть роль, и теперь он пытался делать то же самое.
— Ее родные утверждают, что в браке с вами и после развода она стала нервной, — указала Анна. — Это правда?
— Правда тут только в том, что они хотят спустить на меня всех псов. Им просто не верится, что я про нее забыл после развода! Но она не становилась неврастеничкой, она была такой с самого начала!
Евгений встретил будущую супругу на вечеринке. Она тогда была еще школьницей, но уже готовилась к выпуску. Ева была удивительно красивой, она отличалась врожденной сексуальностью, на которую мужчины слетались, как мотыльки на свет. И этот свет слепил их — они забывали обо всем, она казалась им самой лучшей, умной, доброй и желанной. Ева же рано осознала свою привлекательность и умела пользоваться ею, она не была скромной школьницей, которую смущают ухаживания мужчин постарше.
Она хотела замуж и не скрывала этого. Такое желание отпугнуло часть кавалеров: они готовы были осыпать ее подарками, но не готовы — избавиться от тех жен, что уже ждали их дома. Однако осталось немало таких, кого кольцо на безымянном пальце не смущало.
Среди них был Евгений, и она выбрала его. Он был старше, но не сильно — на семь лет, а не на половину жизни, как другие ухажеры. Он еще не был богат, но уже уверенно шел к этому, и Ева сделала ставку на потенциал.
Они поженились, и в первые месяцы ее свет по-прежнему ослеплял Евгения, мешая ему видеть любые ее недостатки. Но постепенно глаза открылись. Ева была божественна ночью и почти невыносима днем. Она легко раздражалась, нервничала на пустом месте, придумывала какие-то глупости и верила в них с такой силой, что могла разрыдаться.
— Какие глупости, например? — уточнила Анна.
— Что на нее кто-то смотрит, что в нашем доме кто-то был, что парень на заправке на самом деле хочет ее изнасиловать — вот такую фигню. Я пытался ее успокоить. Я в какой-то момент даже поверил, что ее преследуют, она умела быть убедительной! Я нанял охрану, установил в доме и во дворе камеры наблюдения… Знаете, что они показали? Ничего! Не было никаких зловещих незнакомцев. Да и ее подозрения — бред сумасшедшей. Она даже на моих сотрудников могла указать и сказать, что они на нее косо смотрят! Я пытался объяснить ей, что она не права, а потом махнул рукой.
— Но не развелись?
— Не развелся, — подтвердил Евгений. — По двум причинам. В постели она была хороша, этого не отнять. Ни до, ни после у меня такой не было! Тут не опыт даже, а талант. Ну и нравилось мне быть ее покровителем, что скрывать. Иногда эта дура перепугается собственной тени, как собака — своего хвоста, и бежит ко мне обниматься. А я-то знаю, что никого там нет, мне несложно быть рыцарем! Короче, терпеть ее было можно, и я вообще офигел, когда она заявила, что уходит!
— Какую причину она привела? — спросила Анна.
— Да не было там толковой причины! Думаю, у тараканов в ее башке произошла революция, и они решили свергнуть меня. Не было причин! Мы разбежались, я встретил Оксану и понял, как все-таки круто — жить с нормальной бабой, которая не выносит тебе мозг! А Ева только доказала, насколько она чокнутая, когда еще и попыталась меня в чем-то упрекать. Но все, дорогая, поезд ушел! Ева осталась в прошлом, на фиг надо мне ее убивать!
Он делал вид, что все с ним понятно. Он — разгневанный муж, который простил и отпустил. Ему даже можно было бы поверить, если не обращать внимания на детали. Евгений наблюдал за ними, он нервно постукивал пальцами по столешнице, на лбу появилась пленка пота, хотя в кабинете не было жарко.
Он волновался — не злился, а именно волновался, хотя опыт помогал ему неплохо скрывать это.
— Получается, вы с ней не общались?
— Сказал же, что нет! — закатил глаза Евгений. — Что мне, бегать за ней, целовать в задницу и умолять вернуться? К черту все! Я обрывал ее попытки наехать на Оксанку, а потом она и сама отлипла. После развода нас с Евой ничего не связывало. Я сделал то, что она хотела, денег ей оставил даже больше, чем она заслуживала. Но это было частью договора: я ей плачу, она меня больше не трогает, исчезает с моего пути.
— Она выполнила свою часть сделки?
— Да, тут претензий нет. Когда я ей приплатил чуток, звонки прекратились, и было это давно. Поверьте, я не праздновал, когда мне сообщили о ее смерти! Меня достали уже потом, когда втянули в это. Но я ее не убивал, да и не хотел убить. А то, что придумала про меня ее родня, — это вообще их творчество. Ева была истеричкой всегда, уже в восемнадцать лет, когда мы познакомились. Вы б спросили ее семейку, почему, кто ее такой вырастил! Ну и да, ангелочком она тоже не была. Напоминаю: свадьба в восемнадцать лет, сразу после школы. Я еще думал, что выигрываю: обеспечу такой красотке премьеру. Но в первую брачную ночь — сюрприз! Кто-то уже побывал до меня. Я разочарован не был, решил не париться, а вам говорю, чтобы вы знали — она не была наивной дурочкой, которую я испортил.
— Ева не рассказывала вам, почему стала такой, чего она боится? — поинтересовалась Анна.
— Нет, а я не спрашивал. У нас не такой брак, где все сидят и трындят вечерами. У меня другое представление о том, что связывает мужчину и женщину.
Вряд ли он догадывался, как наивно это звучало со стороны. Получается, они с Евой много лет прожили вместе, повзрослели вместе, но толком друг друга не узнали?
Впрочем, обвинять его Леон не мог. Он вынужден был признать, что его брак с Лидией оказался ничем не лучше. Нет, они разговаривали, их жизнь не сводилась к одной лишь постели. Но ему и в голову не пришло бы доверять ей, делиться своими сомнениями, тем, что было для него по-настоящему важно. Он не сомневался: Лидия не поймет. Не от глупости, просто мыслит по-другому. Так разве не все женщины такие?
Оказалось, что не все. Но он хотя бы это понял, а Евгений Майков понимать не собирался.
— Слушайте, я через это уже проходил месяц назад, когда она умерла, — поморщился он. — Тогда еще шум подняли, в интернете написали, я клиентов потерял… Неприятно вышло. Поэтому я не хочу мусолить это снова. Я не знаю, чем она жила, с кем она жила. Я не знаю, были ли у нее враги. Я не общался с ней два года! Так что расследуйте, это ваша работа, я все понимаю. Но ко мне приходите, только если вам машина понадобится, больше я вам ничем не помогу.
— Спасибо, и извините за беспокойство.
Леон прекрасно знал, что Анне на самом деле не жаль, но сегодня она жила такой ролью — она была само дружелюбие. Это помогало: Евгений расслабился, но все равно не до конца.
Они прошли мимо рядов сияющих машин обратно к парковке, где их дожидался автомобиль Леона — с листовкой «Куплю вашу машину!» на лобовом стекле.
— Идиоты, — проворчал Леон, сминая бумажку.
— Не обращай внимания, это их маленькая месть, — улыбнулась Анна. — Они заметили, что мы расстроили их босса, и бросились на защиту его чести и достоинства.
— А мы его расстроили?
— Еще как!
— Мне тоже показалось, что он что-то скрывает, — кивнул Леон.
— Да, именно скрывает. Не обязательно врет. Он — по-своему артист: сначала он изображал радушного продавца, потом точно так же изображал возмущенного, в прошлом обиженного мужа. Думаю, его отношения с Евой были куда сложнее, чем он пытается показать.
Майков, похоже, любил бывшую жену. Но говорить об этом Леон не стал — прозвучало бы слишком пафосно с его стороны. Да и непонятно, что делать с таким аргументом. Эта любовь не позволила бы убить Еву? Или, наоборот, заставила бы ее убить, чтобы она никому не досталась? Классика жанра!
Еву убили не сразу после Алины, убийца выжидал, не мог решиться пару месяцев. Не потому ли, что когда-то она была для него дорогим существом, которое ему предстояло уничтожить?
— Что будем делать? — спросил Леон. — Попытаемся поговорить с ним снова?
— Нет, пока нет необходимости, можно только спугнуть. Давить на него тем более нет смысла: он скользкий и умный, придумает себе с десяток оправданий. Нужно побольше узнать об окружении Евы. И эта истеричность, которую он упомянул, — тоже интересное для нас явление. Это может оказаться совпадением, а может указывать на то, чего мы не знаем.
— Тебя сейчас обратно к квартире Мещерского отвезти?
Он все еще не мог назвать то место ее домом, просто не получалось. Ее дом — в лесу, где он впервые ее встретил, а эта блестящая квартира — просто декорации непонятно для чего.
Анна посмотрела на часы, покачала головой.
— Нет, еще не обязательно. Я бы хотела еще раз посмотреть отчет о смерти Евы. У тебя ведь есть копия?
— Да, дома лежит.
— Тогда заедем к тебе. Ты не против?
Он не стал отвечать. Леон открыл бардачок, достал оттуда связку ключей и передал Анне.
— Держи, давно сделал, все забывал тебе отдать.
— Надо же, ты настолько доверяешь мужеубийце? — усмехнулась она.
— Вот такое у меня представление об экстриме. Но если я ошибся и ты все-таки маньяк, я хоть войду в историю как вторая жертва легендарной Анны Солари.
— Я Мещерская, вообще-то.
— В жизни ты Мещерской не будешь, — поморщился Леон. — Ладно, поехали, тогда обернемся до темноты.
* * *
Анна никогда не делала этого так — в чужом доме, где она была не одна. Невозможно ведь! Медитация — сложный процесс, и чтобы все получилось, ей нужны покой и уединение. Поэтому ей, пожалуй, следовало бы поехать домой, но она не стала.
Какой это дом? Никакой. В квартире Мещерского будет даже хуже, чем здесь. Там ведь никогда не знаешь, кто решит поорать возле подъезда или подогнать к окну очередного дрона с закрепленной на нем камерой. Невозможно отстраниться от мира, если мир опасен для тебя.
В квартире Леона все-таки лучше. Когда он рядом, можно убедить себя, что он обо всем позаботится. Пусть настоящим миром занимается только он, а она будет в мире, которого давно нет. Раньше она сказала бы, что это невозможно, не при ее настороженности и подозрительности. Но теперь она чувствовала: получится, должно получиться.
— Так что именно ты будешь делать? — спросил он.
— Ну, со стороны это будет выглядеть так, будто я сижу на полу с закрытыми глазами, — рассмеялась Анна. — Но по факту, я хочу представить себе смерть Мюриэл Иди от начала до конца.
— Это которая вторая жертва Кристи?
— Да, и, соответственно, прообраз убийства Евы Майковой. Иди была принципиально важна для Джона Кристи. Это в случае с Рут Фуерст он еще мог кричать о случайном убийстве, которое случилось само собой. Убийство Мюриэл Иди он тщательно спланировал, это указывает на принятие себя как убийцы. Да и потом, именно на Иди он впервые применил газовую технологию, которая относится к чертам организованного убийцы.
— Ты вообще планируешь рассказать все это мне?
— Чуть позже, хорошо? Сначала мне нужно самой понять, почему именно Мюриэл и почему именно так.
Он не стал настаивать, он предоставил ей полную свободу действия, и Анна была благодарна ему за это. Она чувствовала нужный для медитации покой.
Она устроилась на полу, со всех сторон окруженная фотографиями. Она не собиралась на них смотреть, сейчас они лишь обозначали условную границу между ней и всеми остальными. Анна не видела, где устроился Леон, но она и хотела, чтобы он стал незаметным. Она закрыла глаза, сделала глубокий вдох и сосредоточилась. Ей сейчас не нужна была Москва с ее робким весенним дождем, ей нужен был…
…Лондон. Холодный и свежий от осени. Потрепанный войной, израненный, как зверь, которого изгрызли охотничьи псы — но сумевший убежать от них зверь и теперь выздоравливающий. Призрак разрухи еще витает над городом, и потребуется немало времени, чтобы он потерял свою власть. Но люди уже чувствуют: худшее позади, и это придает им сил. Можно снова работать, верить, что они восстанавливают мир. Теперь позволительно без зазрений совести радоваться жизни, ведь именно желание жить помогло Лондону преодолеть все, что происходило с ним в последние годы, не сгореть в пожарах и не сгнить в болезнях.
И все равно это сложный город, кутающийся в дым из печных труб, в осенние туманы, в черноватый смог, как в старую шаль. Здесь даже семьям непросто, а уж для одиночек осталось совсем мало места. Но они есть — и они приспосабливаются.
Как приспосабливается Мюриэл Иди. Она одна, и ей тяжело. Ей уже тридцать два, и она чувствует, что многие жалеют ее, тайно или открыто, а многие и упрекают. Как будто она рада, что семьи нет, что детей она пока не родила, да и неизвестно, родит ли! Но она все равно продолжает улыбаться. У нее ведь есть работа, а это уже неплохо! Поэтому она готова часами стоять у сборочного конвейера фабрики по производству радиоприемников, получать за это не самую высокую зарплату и верить, что все еще изменится. Она ведь тоже привлекательна, у нее есть друзья, и мужчины с ней очень милы!
Например, мистер Кристи. У него есть жена, так что Мюриэл ни на что не надеется. Но ей все равно приятно, что такой уважаемый человек улыбается ей, говорит с ней, обращает на нее внимание. Это сейчас он клерк на фабрике, а до этого был констеблем, все ведь знают! Мистер Кристи — очень вежливый, тихий, и это успокаивает Мюриэл. Она верит, что он, никогда не повышающий голос и такой учтивый, просто не способен на те пошлые глупости, которые позволяют себе вернувшиеся с войны солдаты.
Так что Мюриэл просто живет, работает и верит, что на ее пути однажды появится такой же человек, как мистер Кристи — только свободный, и все у нее будет хорошо! Если бы только не этот дурацкий кашель… Он мучает Мюриэл уже много лет, а осенью становится совсем уж невыносимым. Холод, дым и смог кажутся ей ледяными щупальцами чудовища, проникающими ей в грудь, разрывающими ее изнутри жуткими приступами удушья. Мюриэл до дрожи боится потерять из-за этого работу. Что если начальство будет проходить мимо, когда ее согнет пополам очередной приступ кашля? Решат — чахоточная у конвейера стоит, срочно уволить! Мюриэл хочется плакать от бессилия, но способа вылечиться она не знает, а денег на хорошего врача у нее нет.
Но тут на помощь ей приходит мистер Кристи — как тихий, добрый волшебник. Он уже слышал раньше, как она кашляет. После очередного приступа, хриплого, до слез на глазах, он подходит к ней, протягивает ей платок. Мюриэл боится, что он ее выдаст — но он сочувствует ей! Мистер Кристи рассказывает, что он и сам мучается каждую осень, поэтому ему известно новое лекарство. Кто-нибудь на фабрике слышал, как он кашляет? Нет. Потому что он знает, как лечиться. Он обещает помочь Мюриэл, поделиться рецептом, и она так благодарна ему, бесконечно благодарна — она устала от изматывающей болезни.
Правда, ей неловко идти в чужой дом, да еще и в дом мужчины, одной. Как это вообще — уходить с фабрики с мистером Кристи? Что о них подумают? Что будут шептать у нее за спиной? Но мистер Кристи спасает ее от позора. В начале октября он берет больничный, однако его приглашение все еще в силе. Поэтому седьмого октября Мюриэл после работы идет в его дом одна. Она никому не рассказывает об этом, чтобы избежать нелепых домыслов, так всем будет проще. Сопровождение ей не нужно, адрес она знает. Поэтому когда она покидает невысокое, хмурое здание фабрики, Анна следует за ней. В этом мире она — просто наблюдательница, она не смогла бы ни о чем предупредить улыбчивую девушку, даже если бы хотела. Поэтому они обе идут по грязным улицам осеннего Лондона в тишине. Мюриэл зябко кутается в пальто, Анна не чувствует холода.
Они выходят на Риллингтон-Плейс — совсем короткую улочку, образованную двумя рядами домов. Тихую улицу, ничем не примечательную — до того, как она станет печально известной, остаются долгие годы. Это потом адрес Риллингтон-Плейс, дом десять, сделается одним из самых знаменитых в столице и привлечет такое внимание, что жители улицы в отчаянии добьются смены ее названия, а тот самый дом будет снесен. Пока же это просто непрестижный, но и не самый бедный район.
Да и как же ему быть престижным? Рядом ведь метро — ужасная черта, которую домовладельцы считают проклятьем, сбивающим цену на квартиры. Рев поездов, похожий на вой диких животных, отпугивает арендаторов, частая дрожь земли трещинами разъедает штукатурку, а грязь и копоть оседают на стенах. Но мистер Кристи и его жена не из тех, кто боится трудностей, они снимают квартиру в доме номер десять вот уже больше десяти лет и переезжать, похоже, не намерены. Хотя теперь-то мистер Кристи может себе такое позволить: он приехал в Лондон без денег, а сейчас зарабатывает не так уж мало, но что-то все равно держит его в этом доме.
Впрочем, Мюриэл все это не касается. Она останавливается перед старым домом, рассматривающим ее рядами окон. Она не решается войти, но мистер Кристи сам видит ее через окно, у него квартира на первом этаже.
Миссис Кристи нет дома, она куда-то уехала, и от этого Мюриэл неловко. Но не уходить же теперь! Горло болит от кашля, напоминая, ради чего она явилась. Поэтому она заходит — и Анна заходит вместе с ней.
Внутри дом номер десять чистый, однако время и разруха постепенно берут свое. Если бы весь дом принадлежал одной семье, было бы не так плохо. Но хозяин дома сдает комнаты разным людям, и не все задерживаются тут на долгие годы, некоторые просто пережидают месяц-другой и не утруждают себя бережным отношением к дому. Поэтому лестница расшатана, полы скрипят, что-то все время ломается, а туалет и помывочная и вовсе расположены на заднем дворе, одни на всех, за стенами дома.
Но в гостиной, куда мистер Кристи приводит Мюриэл, вполне уютно, тепло и хорошо. Он ведет себя очень вежливо, не позволяет себе лишнего слова или взгляда. Мюриэл постепенно успокаивается и улыбается ему в ответ. Это же мистер Кристи, они знакомы почти год, работают вместе, что он может сделать?
Он пока верен своему слову: он приносит стеклянный сосуд с присоединенной к нему дыхательной трубкой. В сосуде плещется темная жидкость, и Мюриэл встревожена. Но мистер Кристи успокаивает ее: бояться не надо. Это и есть то самое лекарство, чудодейственные травы, замечательный отвар, которым нужно подышать — и кашель отпустит!
Анна, которая рядом и которой с ними нет, смотрит на Мюриэл с сожалением. Она-то знает, что смесь в сосуде действительно безобидна — и бесполезна. Это всего лишь травяной бальзам, он призван отвлечь Мюриэл, а худшее еще впереди.
Мюриэл чувствует запах трав, исходящий от сосуда, и это развеивает ее опасения. Она наклоняется над дыхательной трубкой, а Кристи накрывает ее голову и плечи полотенцем, якобы стараясь сберечь целебный пар. Теперь Мюриэл не видит, что происходит вокруг, и это доверие, которого хозяин квартиры не заслуживает. Кристи торопится, нервничает так, что у него чуть заметно подрагивают руки, но не останавливается. Он соединяет импровизированный ингаляционный аппарат с еще одной трубкой, из которой поступает коксовый газ, в те годы наполнявший энергией вены Лондона. Но если большому городу он несет жизнь, то Мюриэл — только забвение. Из-за резкого, пряного запаха бальзама она не замечает вонь газа, вдыхает его, и становится слишком поздно. Грязный коксовый газ быстро лишает ее сознания.
И вот тут мистер Кристи преображается. Нет больше тихого, улыбчивого добряка, который хочет помочь несчастной коллеге. Он даже не думает, кто перед ним, ему не важно ее имя, все их разговоры, ее доверие. Перед ним — просто тело, его новая вещь, которую он может использовать в свое удовольствие.
Анна отворачивается, чтобы не видеть, не знать, не вылавливать из омута времени все подробности. И так ведь ясно, что было дальше… Это с женой он неудачник, это с живой женщиной он трус. Здесь и сейчас нет мистера Кристи, есть существо, которое получает удовольствие — и мстит за собственный страх той, кто ни в чем не виноват. В лучшем случае Мюриэл Иди так и осталась в темном мире забытья. В худшем — приходила в себя от боли, но не настолько, чтобы сопротивляться. Она не могла помешать ему, и первый в жизни Джона Кристи план убийства сработал как надо.
Когда игрушка перестала забавлять его, пришла пора от нее избавиться. Он отпустил себя, больше не сдерживался, ему хотелось почувствовать ту абсолютную, примитивную власть, которую он ощутил во время убийства Рут Фуерст. Поэтому он задушил Мюриэл прямо посреди гостиной, в которую скоро должна была вернуться его жена. Он чувствовал угасание ее пульса под своими руками, слышал ее последний хриплый стон — а потом ее не стало.
Он дожидается ночи, чтобы закопать ее во дворе рядом с первой жертвой. Ему нравится мысль о том, что они, его трофеи, теперь всегда будут рядом, он даже не задумывается о риске, который несут неглубокие могилы. Две одинаковые, две первые, но не последние. Риллингтонский душитель уже рожден…
…Анна вздрогнула, приходя в себя, пошатнулась и не упала лишь потому, что уже сидела на полу. Это ее не удивило: после медитации всегда так было. Погружаться в прошлое нужно или полностью, или даже не пытаться, потому что смысла нет. Даже если это тяжело — в твоем сознании живет человек, который уже обречен на мучительную смерть, и ничего сделать нельзя. После такого пульс зашкаливает, как после пробежки, и кажется, что вокруг слишком холодно, но это ничего, пройдет, нужно только переждать.
По крайней мере, обычно она пережидала. И тем больше было ее удивление, когда Леон опустился на пол рядом с ней — она и забыла, что он здесь! А он не казался шокированным, он молча протянул ей чашку, и горячий чай приятно грел руки.
— Будешь меня торопить? — тихо спросила Анна.
Но он лишь прислонился спиной к дивану, устраиваясь поудобней, и беззаботно усмехнулся. — Нет. Скажешь, когда захочешь, я никуда не спешу.
Она перебралась поближе к нему и села рядом. Свет они по-прежнему не включали, но это к лучшему — не нужно было смотреть на разложенные на полу фотографии.
Сердце, перепуганное видением, успокаивалось быстрее, чем обычно.
* * *
Ярослав Мазенцов не ожидал, что все сложится именно так, и теперь не совсем понимал, как реагировать. Раньше Леон не был его другом — это точно. Да и, предлагая бизнес, Ярослав не был уверен, что у них что-то получится. Он тогда много у кого спрашивал наугад, но все крутили пальцем у виска. У других его знакомых была хорошая работа, которую они никогда бы не бросили ради такой авантюры.
Леон оказался таким же свободным, как и он сам, он согласился, и все сложилось. Поэтому нельзя сказать, что они начинали бизнес друзьями. Но они стали друзьями, начав бизнес. Леон нуждался в этом меньше, он всегда был недоверчивым и отстраненным. А Ярослав так не умел, если он кого-то видел рядом каждый день, ему нужно было уверено говорить — вот, это мой друг. Или мой враг, как пойдет. Леон вроде как все понял и не возражал.
До этого апреля, когда начало твориться что-то странное. Ярослав и раньше слышал, что в прошлом Леона были мутные дела. Но он тогда не вдавался в подробности; не хватало еще в чужом грязном белье копаться! А теперь эти дела вернулись, и нужно было как-то реагировать, вот только Ярослав не знал, как.
Он пытался поговорить с Леоном, но это было, конечно же, бесполезно.
— Не заморачивайся, — только и сказал тот. — Я сам разберусь.
— Но я могу помочь! — пытался настоять Ярослав.
— Не надо. С работой это не связано.
— Зато это может сказаться на работе!
— Как? У нас что, завал заказов? Я с чем-то не справляюсь, чего-то не успеваю?
— Нет, но…
— Вот и все. Не волнуйся, у меня все под контролем.
Но не волноваться за своих друзей Ярослав не мог, это было не в его природе. Поэтому он продолжал названивать Леону, а Леон просто отключил телефон, зараза такая! Но если он думал, что это остановит Ярослава, то очень зря.
Ярослав просто приехал к его дому, он ведь сам подыскал эту квартиру, адрес знал. Теперь он сидел в машине, пытаясь придумать предлог для позднего визита. Он и не обратил внимания на время! Но уезжать он не собирался: завтра Леона можно и не застать, а сейчас он точно дома, свет горит.
Впрочем, пока Ярослав раздумывал, свет в нужных окнах погас. Не везет-то как… Непонятно, чего ради Леон решил лечь спать в десять вечера, но это его дело. Теперь уже Ярослав размышлял не о том, ради чего зайти в гости, а в какой клуб поехать, отвлечься от этой неудачи. Но оказалось, что задержался он не зря.
Через пару минут Леон вышел из подъезда, да еще и не один, с ним была худенькая девушка. Из-за расстояния и тусклого света фонарей Ярослав не мог разглядеть ее, однако это было и не важно. Он понимающе усмехнулся: ясно теперь, почему Леон с катушек слетел. Кто бы мог подумать, что он такой романтик!
Вот и повод для беседы нашелся: Ярослав мог подойти к ним и заговорить с очаровательной незнакомкой. Но он успел только покинуть машину, когда началось нечто странное.
Оказалось, что Леона дожидался не только он. Едва эти двое вышли из подъезда, как дорогу им преградили две машины — темные внедорожники, вроде, «БМВ», но сказать наверняка Ярослав не брался. Открылись дверцы, и во дворе оказались восемь высоких, массивных мужчин. Все в одинаковых черных брюках и куртках, а главное, в одинаковых балаклавах, закрывающих их лица. Одно лишь это указывало, что разговаривать с ними бесполезно.
Разговора действительно не было, они сразу напали. Они то ли не были вооружены, то ли пока не использовали оружие, зато все отлично умели драться, и это говорило о многом. Даже такой соперник, как Леон, не смог бы справиться со всеми сразу. Он держался отлично, но меньшего Ярослав от него и не ожидал. И все же его мастерства хватало лишь на то, чтобы его не убили и не покалечили. Он не мог сбить этих верзил с ног или защитить свою спутницу.
А она была нужна им! Пока шестеро отвлекали Леона, еще двое набросились на девушку. Она оказалась неожиданно хороша и этим даже восхитила Ярослава. Все его знакомые барышни на ее месте подняли бы крик или бухнулись в обморок. Она же сопротивлялась, и неплохо. Один из нападавших получил от нее удар под колено, другому она разбила нос, причем настолько уверенно, будто проделывала такое не раз. Да и Леон не отставал: один из мужчин в маске уже корчился на земле и не мог подняться, соперников осталось пятеро.
Но численное преимущество все равно должно было сыграть решающую роль. Ярослав понятия не имел, что здесь происходит. Сначала он решил, что это конкуренты или обиженная им служба охраны решила поквитаться, однако он быстро сообразил, что для нападавших не так важно избить Леона. Его просто сдерживают, а их основная цель — затолкать его спутницу в машину.
Он не мог оставаться в стороне. Из этих людей он не знал никого, кроме Леона, но этого ему было достаточно. Минута — и Ярослав уже был рядом с ними. Драться он не любил, но умел, жизнь научила, поэтому даже такие соперники его в ужас не приводили. Он отшвырнул одного из верзил от девушки, другому она, воспользовавшись обретенной свободой, сама заехала в глаз. Кулачок у нее был кукольный, но на правой руке она носила перчатку, которая была чем-то укреплена. Иначе Ярослав не мог объяснить то, что мужчина взвыл от боли, зажимая глаз обеими руками.
— Ты кто? — крикнула девушка.
Она не выглядела испуганной — даже после того, как открытая дверца непонятного автомобиля была прямо перед ней. Нет, скорее, она казалась злой, как кошка, пойманная дикими псами. Ярослав вдруг подумал, что он бы на такую охотиться не стал!
— Друг Леона, — пояснил он.
— Вовремя ты, друг Леона… Вот Леону и помогай!
Но он, по-своему, уже помог: его появление отвлекло нападавших, и теперь Леону приходилось куда легче. Они, уверенные в своей победе, проигрывали! Многих это смутило, заставило податься к машинам, они готовились отступить.
Но не все. Пока одни из нападавших отволакивали раненых к автомобилям, тот, которого только что отшвырнул Леон, потянулся за пояс. Ярослав знал это движение — отработанное, быстрое движение того, кто привык доставать пистолет и стрелять. Значит, оружие все-таки было, просто они старались избегать лишнего шума, а теперь готовы были добиться своего любой ценой.
Мужчина достал пистолет и попытался прицелиться, но не в Леона, ударившего его. Нет, для него по-прежнему важна была только девушка! И с такого расстояния он мог бы попасть, тут промахнуться сложнее, однако Ярослав не позволил ему выстрелить.
Пребывание в армии не было самой продуктивной порой его жизни, и все же кое-чему оно его научило. Эти навыки Ярослав сохранил и даже составил, исключительно от скуки, свой собственный рейтинг полезности. Одно из первых мест там принадлежало умению бросать нож.
Стрелять он тоже умел, у него была лицензия на оружие. Однако пистолет — это рискованно, опасно, шумно, опять же, и вызывает слишком много вопросов. То ли дело нож, который можно скрыть и который в умелых руках так же эффективен.
Теперь нож сорвался с руки Ярослава, как когда-то, много лет назад, на тренировках, когда он учился попадать в криво нарисованную мишень на бревне. Тогда он промахивался, теперь — нет, никогда, и нож засел в плече незнакомца, заставив того выпустить пистолет.
И вот тут девушка сделала то, чем окончательно шокировала Ярослава. Когда незнакомец снова потянулся за пистолетом, она подскочила к нему, уверенно вырвала нож из раны и полоснула по руке. Она действовала не из злости — она была слишком спокойна для этого. Кем бы она ни работала, эта девица научилась принимать решения так же быстро, как Ярослав и Леон.
Нападавшие поняли, что это провал. Они кое-как растащили раненых по машинам, два двигателя взревели почти одновременно, и автомобили рванулись со двора, как перепуганные звери.
Девушка проводила их задумчивым взглядом, потом повернулась к Леону.
— Ты как?
— Жив и не тронут, — отозвался он, пытаясь отдышаться. — Ты?
— Тоже, но могла бы поймать пулю головой или дорогими моему сердцу частями туловища, если бы не твой друг.
Она посмотрела на Ярослава, улыбнулась ему так легко и непринужденно, будто они только что случайно пересеклись в кафе, и протянула для рукопожатия окровавленную левую руку.
— Привет еще раз, а то нас отвлекали, слово сказать не давали. Меня Анна зовут. Приятно познакомиться.



Глава 7. Берил Эванс

Она делала вид, что ничего не случилось, и этого Леон просто не мог принять. Он таким равнодушием не отличался: он был в ужасе после того, что произошло вчера. Причем за себя он не боялся, он прекрасно знал, что ему ничего не сделают. У него просто отнимали время, а вот ее пытались похитить, а потом и убить. Он все видел, но ничему не мог помешать, и это наполняло его душу бессильным страхом. Ему не хотелось думать, что произошло бы, если бы рядом случайно не оказался Ярослав.
А она что же? Отряхнулась и пошла дальше, будто и не было ничего!
Он еще думал, что это шок. Вечером у них не было времени поговорить, Анне нужно было срочно возвращаться в квартиру Мещерского. Но Леон ожидал, что при следующей встрече она удосужится хоть что-то объяснить.
Он этих людей не знал, Ярик — тоже, следовательно, они были связаны с ней. То, что они пытались ее похитить, лишь подтверждало его теорию. Это были не какие-то мелкие уголовники, все они умели драться, приехали на дорогих машинах, у них было оружие! Однако Анна делала вид, что это так, мелочи. Вроде как в толпе кто-то случайно толкнул: неприятно, и все же не смертельно.
Вот только Леон не собирался подыгрывать ей в этом. Он свернул в сторону от нужной им дороги и остановился на ближайшей парковке. Анна бросила на него удивленный взгляд:
— Ну и как это понимать?
— Этот вопрос я и собирался задать тебе, — указал Леон. — Вчера тебя чуть не увезли непонятно куда какие-то гориллы! А ты познакомилась с Ярославом и упорхнула, предоставив нам замечательную возможность разбираться с полицией.
— Да, так и было, — с невозмутимым видом подтвердила Анна. — Кстати, Ярик классный, мне он нравится куда больше, чем Дима. Жалко, что братьев не выбирают, да?
— Не в этом дело!
— Полиция, конечно же, ничего не знает?
Полиция как раз могла стать проблемой, если бы не его связи из прошлого — и нынешние связи Димы. Но даже их было недостаточно, чтобы отыскать нападавших: номеров на машинах не было, их предусмотрительно скрутили, да и по пистолету, оставшемуся на месте нападения, не было данных. Та восьмерка появилась из ниоткуда и исчезла в никуда, а хуже всего то, что они в любой момент могли напасть снова.
Все это Леон попытался объяснить Анне — но ничего не добился.
— Они могут напасть, да, хотя вряд ли, — пожала плечами она. — Тот, который пытался в меня стрелять, скорее всего, был главным, а ему нехило досталось: два ножевых.
— Так ты знаешь, кто это был, или нет?
— Не знаю, но догадываюсь.
— А мне скажешь?
— Нет.
Он понятия не имел, на сколько хватит его терпения. Хуже всего было то, что он не мог бросить ее — даже если бы захотел, не сумел бы. А она словно нарочно пыталась себе навредить!
— Это ведь связано с делом Яна Мещерского, да?
— Я не знаю, мне эти люди тоже не представились, — вздохнула Анна. — Но подозреваю, что — да, скорее всего, мое наследство кому-то покоя не дает. Поехали, нас ведь ждут.
— Дима подождет, труп тоже никуда не денется.
Они ехали в морг, потому что сегодня у них была последняя возможность осмотреть труп Марии Гордейчик — несчастную ожидало захоронение. И Анна хотела следовать этому плану так, будто все остальное не имеет значения. Но что если на нее снова нападут, когда его не будет рядом? Леону нужно было знать правду, чтобы обеспечить ее безопасность.
— Это Сирягины? — допытывался он. — Это с ними связано? Других наследников ведь нет!
— Отстань, а? — грустно попросила Анна.
— Не могу, и ты знаешь, почему.
— Я знаю, что ты можешь.
— Это они убили Яна?
— Нет. То, что произошло с Яном, на моей совести.
— Как это понимать?
— Как хочешь, так и понимай. Мы ведь об этом уже говорили.
— Я помню, что ты просила доверять тебе, — кивнул Леон. — Но это было до того, как стадо быков пыталось тебя похитить!
— Ничего не изменилось.
— Да неужели?
Она наконец посмотрела на него, уверенно, и это не был тот ничего не значащий взгляд, которым она обманывала других. Она просто пыталась показать ему, что не отступит, она делает то, что должна.
— Да, — ответила Анна. — Выбрал меня — значит, верь мне. Выбрал бы их, тех, кто сейчас на каждом углу кричит, что меня нужно сжечь, верил бы им. Стоял бы с ними и факел поджигал. Но выбрал меня — верь мне во всем. Я не говорила, что это будет просто или что я всегда смогу быстро тебе все рассказать. Тебе этого хочется, мне, представь себе, тоже — иногда. Только я не могу, ведь мир не крутится вокруг тебя и меня. Поэтому я и прошу о вере. Если бы тебе все было известно, это уже было бы знание, да? А доверие держится на твоем решении, без знания и доказательств. Не знаю, правильно это или нет, как бывает у всех остальных. Я, в отличие от Димы, не эксперт в норме поведения. Но выбор я тебе дала честно. Если твое решение изменилось и верить ты больше не можешь, так и скажи, я продолжу без тебя, и все равно ничего не смогу тебе сказать, пока не будет можно.
В какой-то момент ему хотелось плюнуть на все и действительно высадить ее здесь. Но импульс мелькнул и угас, не продержавшись дольше секунды. В ее словах Леону слышался не шантаж, а просьба.
Ей не нужно притворяться сильной — она и есть сильная, да и упрямая, как сотня чертей. Однако все это не означает, что она справится, если он оставит ее сейчас.
— Ладно, — вздохнул Леон. — Поздравляю, ты победила, молчу и верю. Можешь собой гордиться!
— Я не горжусь этим, — мягко улыбнулась Анна. — И спасибо тебе.
Они поехали дальше, и Анна действительно выглядела спокойней. Он не собирался изводить ее вопросами, но и сдаваться не хотел. Он ведь не обещал, что просто смирится с этой ситуацией, правда?
Когда они добрались до морга, Леон высадил свою спутницу у тротуара, а сам перегнал машину подальше, в тень деревьев. По крайней мере, он хотел, чтобы это смотрелось поиском места получше. На самом же деле, ему просто нужна была минута одиночества, чтобы набрать сообщение Ярику: «Собери мне все, что сможешь, на отчима Яна Мещерского и его детей от первого брака, Сирягиных. За мной должок».
Ответное сообщение не заставило себя долго ждать: «И не первый. Сделаю. Ане привет».
Ярик тоже не мог успокоиться со вчерашнего дня, и дело было не только в драке — его поразила Анна. Что ж, это она умеет! Там, где Дима уже устроил бы скандал с выговором на три часа, Ярик просто аплодировал. Леон подозревал, что это прямое указание на безответственность, однако сейчас ему было важно, что его партнер достаточно заинтригован случившимся, чтобы помочь.
У самого Леона не было на это времени: их ждал сухой холод морга.
Дима уже знал о нападении, но говорить ничего не стал — время не позволяло. Им не следовало здесь находиться, за телом Марии должны были приехать родственники. Впрочем, Леон пока не догадывался, что именно надеется увидеть Анна.
— Значит, и для Кристи это была третья жертва? — спросил Дмитрий.
Он уже знал, как работает Анна, привык к этому и больше в ней не сомневался.
— Да, — кивнула она. — Из тех, о которых известно. Есть нюанс: вторую жертву Кристи убил в сорок четвертом, третью — в сорок девятом. Получается слишком большой перерыв для импульсивного серийного убийцы. Но поскольку Кристи после ареста до последнего надеялся избежать смертной казни, ему не было смысла усложнять себе жизнь, и он говорил только о тех жертвах, которых удалось обнаружить полиции. Так что считается, что его третьей жертвой была Берил Эванс.
— Очередная проститутка? — уточнил Дмитрий.
— Вовсе нет. Эвансы были соседями Кристи, они въехали в дом номер десять в сорок восьмом году. Молодая пара, Берил и Тимоти, она уже была беременна и родила дочь. С супругами Кристи у них были неоднозначные отношения: Джона Берил побаивалась, потому что он мог долго на нее смотреть, не говоря ни слова. А вот с его женой дружила и могла оставить с ней ребенка.
Слушая ее, Леон невольно думал о семье Гордейчиков. Сходство ведь и правда было! Оба — очень молодые, жили дружно, неплохо ладили с соседями — судя по тому, что удалось узнать следователю. Если бы речь действительно шла о подражателе, среди соседей и нужно было бы начинать поиск.
Но тот, кто их убил, похоже, был связан с другим человеком, не с ними. Евгений Майков? Очень может быть, если задуматься… Однако это им еще предстояло проверить.
— В сорок девятом году Берил снова забеременела, — продолжила Анна. — Это было проблемой: семья еле сводила концы с концами. Но при этом аборты в Британии того времени считались серьезным преступлением.
— Так уж и серьезным? — удивился Дмитрий.
— Представь себе. Страна лишь недавно выкарабкалась из Второй мировой, людей не хватало. Конечно, им нужно было восстанавливаться! Женщинам настоятельно рекомендовали рожать. А поскольку с контрацепцией было туго, единственным легальным способом регулировать число детей было воздержание. Так что беременность Берил была лишь вопросом времени. Но этого ребенка Эвансы не хотели, Тимоти начал тихонько подыскивать врача, чтобы решить проблему. Кристи заявил, что он — дипломированный гинеколог, он вообще приврать любил. Его предложение показалось Эвансам настоящим подарком небес: можно было сделать все незаметно, не выходя из дома, так, чтобы не узнали посторонние.
— Мария Гордейчик беременна не была, — предупредил Дмитрий.
— Думаю, убийце непросто было найти семейную пару, которая подходила бы по возрасту, — заметил Леон. — Найти при этом беременную женщину — уже за гранью.
— Согласна, — кивнула Анна. — В истории Кристи Эвансы были переломным моментом, отказаться от них подражатель не мог, поэтому он довольствовался приблизительным сходством. Так вот, Эвансы согласились на аборт. Чтобы обеспечить себе алиби, Тимоти уехал, жены Кристи тоже не было дома. Берил осталась наедине с Джоном Кристи, который, смею предположить, давно уже хотел добраться до нее. Настолько, что пошел на риск, еще не будучи уверенным, что ему удастся все свалить на мужа, но уже планируя это. Я говорила, он был из тех, кем управляют страсти. Он избил Берил, изнасиловал ее и задушил. Вот поэтому я и хотела осмотреть труп.
— Я ведь упоминал в отчете, что ее избили!
— Избиение избиению рознь, — задумчиво произнесла Анна. — Посмотри на ее лицо! Джон Кристи избил Берил Эванс, потому что ненавидел женщин, его это возбуждало, иначе он просто не мог. А теперь взгляни, что сделали с Марией Гордейчик.
Леон, тоже стоявший рядом с телом, ничего уникального не видел. Лицо Марии выглядело именно так, как и могло выглядеть после домашнего насилия. А вот от Дмитрия нужная деталь не укрылась.
— Это грамотные удары, я бы сказал, профессиональные!
— Верно, — подтвердила Анна. — Он бил без ярости. Он думал лишь о том, что должен повторить действия Кристи. Ему было все равно, что и с кем он делает, он ориентировался на результат. Ничего личного — даже в избиении молодой женщины.
— Это вообще нормально? — нахмурился Леон. — Я сейчас не про закон или нормы общества, чисто психически…
— Нет, конечно, и я давно подозревала, что он страдает психическими отклонениями. Но, и это важно, совсем не такими, как у Джона Кристи. Этот человек холодней льда, это спасет его от ошибок, допущенных Кристи, и нервного срыва, приведшего к его поимке.
— Но сейчас он по той или иной причине повторяет историю Кристи, — напомнил Дмитрий. — Кто там у него был четвертой жертвой, чего нам ожидать?
— Думаю, на этом лучше не концентрироваться.
— Так кто же?
— Джеральдина Эванс, — признала Анна. — Тринадцатимесячная дочь Тимоти и Берил. Она оставалась в доме вместе с матерью, и Кристи задушил ее.
Дмитрий заметно побледнел, да и Леону было не по себе. Подражатель искал семью, похожую на Эвансов, не просто молодую пару, а молодую пару с ребенком. Значит ли это, что…
Дмитрий первым задал вопрос, который мучал сейчас их обоих:
— То есть, Денис Гордейчик?..
— Нет, — мягко прервала его Анна. — По крайней мере, не обязательно. Джеральдину нашли рядом с матерью, она была убита в тот же день. Но Дениса рядом с Марией не было. Многие убийцы, даже самые жестокие, не способны лишить жизни ребенка, будем уповать на это. Пока что наш мнимый подражатель не скрывал от нас тела, напротив, он выставлял их напоказ. Так что, если бы он собирался убить Дениса, он бы не делал это тайно. Есть все основания считать мальчика похищенным, а не мертвым.
— Хорошо, но если так, если он просто забрал Дениса оттуда живым… что этот псих будет делать с ним дальше?
* * *
Было странно приезжать в квартиру брата и думать о том, что брат сюда больше не вернется.
Дмитрий заметил, что с возрастом такие глобальные перемены даются ему все сложнее. Была семья — и нет ее, как с этим смириться? Хотя сегодня он лучше, чем в другие дни, понимал, что в развале этой семьи виноват не только Леон.
Он опасался, что Лидия не пустит его, но нет, она открыла сразу и казалась обворожительно милой. Он не дал себе обмануться этим. Он по-прежнему любил ее — но эта любовь не была индульгенцией для всего, что она творила.
— Он может не быть отцом твоего ребенка, но он мой брат, — холодно произнес Дмитрий. — И этому ребенку он не чужой.
— Не понимаю, о чем ты! — обиженно заявила Лидия.
Однако по ее взгляду было понятно: все она понимает. Она не ждала его, но она догадалась, из-за чего он пришел.
— Не играй со мной, Лида. Я ничего не сказал Леону, но могу сказать.
— Да? Что же ты ему скажешь?
— Что ты заходила ко мне, а почти сразу после этого на него и Анну напали. Ты выясняла, вместе ли они. Кто попросил тебя об этом? Я ведь не думаю, что это ты все организовала!
Дмитрий плохо понимал, что происходит на самом деле, что там за история с нападением.
Леон просто упомянул об этом, а подробности из него и клещами не вытянешь. Однако кое в чем Дмитрий был уверен: неожиданный визит Лидии в его квартиру — не совпадение!
— Димочка, общение с той сумасшедшей уже навредило Леону, — промурлыкала Лидия. — А теперь оно может свести тебя с ума. Разве ты этого не замечаешь? Ты знаешь, что она опасна.
Так не перекидывай с больной головы на здоровую, не втягивай меня в ваши разборки. Я же мать, забыл? Без пяти минут мать нашего малыша.
— Вот об этом я и думаю. Леон сказал, что люди, напавшие на него, были профессионалами.
Тебя с ними ничто не должно связывать!
Лидия не сдержалась, улыбнулась, и эта довольная улыбка служила лучшим доказательством его правоты.
— Димусик, а это уже не твое дело — с кем я связана, с кем не связана.
— Не ты ли мне только что говорила, что ты мать? Ради чего вообще все это? Если тебе нужны деньги — я дам денег! Если у тебя какой-то конфликт с Леоном, я поговорю с ним. Но не нужно ввязываться в историю, которая может по тебе больно ударить!
Она подошла к нему ближе, почти вплотную, но остановилась до того, как коснулась его.
Лидия была все так же красива, но он все равно замечал странную, капризную жестокость в ее взгляде. Она не просто знала, кто напал на Леона и Анну, она хотела, чтобы на них напали! Если ее что и расстроило, так только то, что никто серьезно не пострадал.
— Что мне сделать, чтобы ты прекратила это? — прошептал Дмитрий.
— Ничего. Причем не только для меня — ты в принципе ничего не можешь. Это стало понятно, когда ты испоганил все, что у тебя было, вот буквально все! Даже твоя заторможенная жена не смогла этого выносить.
— Хватит!
Ему впервые захотелось ее ударить — но он никогда бы не посмел. Сейчас дело было даже не в том, что это Лидия, перед ним была женщина, для которой любой стресс стал бы двойной угрозой.
А она, словно чувствуя это, не собиралась униматься.
— Что — хватит? Хватит вмешиваться в мою жизнь — вот единственное «хватит», о котором тебе стоит думать. Ты еще решил мне Леоном угрожать? Дожили! Я тебе советую не лезть в то, что происходит. Мне, конечно, страшно жаль Леона и эту психичку, но такая вот фигня иногда случается. Причем с кем угодно — с тобой тоже может случиться!
— Ты что… угрожаешь мне?
Дмитрий ушам своим поверить не мог. Может, он неправильно ее понял? Но нет, Лидия не поддавалась влиянию гормонов, ее угроза была продуманной и осознанной. Совсем недавно она финансово зависела от Леона, и это ее сковывало. До беременности она много лет не работала, а теперь никто бы ее не нанял. Но с кем она тогда пересеклась, как, где?
— Вон из моего дома, — процедила сквозь сжатые зубы Лидия. — И из моей жизни!
— Лида…
— Нет! Никакой больше болтовни. Я выслушивала тебя и Леона, когда у меня не было выбора. Теперь все по-другому!
— Послушай, люди, которые способны на такое, опасны не только для Леона — для тебя тоже!
Что если они сочтут тебя ненужной свидетельницей и захотят убрать?
— Тебе не надоело учить всех жизни? Особенно это наивно после того, как ты испоганил свою! Вон, я сказала. Еще одна глупость с твоей стороны — и сам узнаешь, кто там нападает по ночам.
— Лида!
— Это последнее предупреждение.
Он не такого ожидал, когда ехал сюда, а теперь не знал, что и думать. Но Дмитрий все равно поспешил уйти, чтобы она не волновалась, он боялся навредить малышу. Из-за захлопнувшейся за его спиной двери уже доносился довольный смех.
Дмитрий понятия не имел, что делать дальше. Рассказать все Леону? А если он сделает глупость? Как только он узнает, кто пытался похитить его обожаемую Анну, он может позабыть о том, что Лидия беременна… Да и занят он сейчас, расследование продолжается.
Так что, нравится это ему или нет, Дмитрию со всем предстояло справляться самому.
* * *
Вячеслав Гордейчик никогда раньше не думал о смерти. Он просто не знал, что надо. А потом взял — и умер.
Оказывается, для того, чтобы быть мертвым, не обязательно, чтобы тело умирало. Нужно потерять все, что делало тебя живым, а для него это были Маша и Дениска.
Ему в жизни как-то сразу повезло. Они с Машей познакомились, начали встречаться, а когда она забеременела, поженились. Славик не менял девчонок, как его друзья, не метался и не сомневался. Он предпочитал, чтобы все было просто. Вот его жена, можно больше никого не искать.
Он ведь любил ее, всегда. Не умел говорить об этом, да и не считал нужным, но любил. Она его — тоже, а иначе зачем ей быть с ним? Про них всякое болтали, особенно когда они только начали встречаться, но он в своем решении никогда не сомневался.
В их жизни случилось большое горе, когда подтвердился диагноз Дениски, однако даже тогда они не перестали быть счастливыми. Они не собирались расставаться или поднимать белый флаг, они просто приспособились к новой жизни, и это оказалось не так сложно.
Ссорились ли они? Да, наверно, со стороны казалось, что страшно ссорились — с криками и угрозами. Теперь его этим упрекали. А Славик никому не мог объяснить, что для них с Машей это и не были настоящие ссоры. Это вроде как игра, их традиция, которую могли понять только они. Он ее ревновал, потому что она многим нравилась, и мысль о том, что она может принадлежать кому-то другому, сжигала его изнутри. Но он верил Маше и любил ее, поэтому, выпуская злость такими скандалами, он никогда не собирался вредить ей.
Тем хуже ему пришлось, когда он вернулся домой и обнаружил ее мертвой. В пути он пытался позвонить ей, предупредить, как делал всегда. Но она не снимала трубку, и он даже обиделся: неужели она все проспала? Рейс в этот раз был долгим, она должна была соскучиться! Но Славику и в голову не могло прийти, что произошло нечто ужасное.
Он не помнил, во сколько поставил грузовик на парковку. Его потом следователи об этом сто раз спрашивали, а он не знал, что им сказать. Было темно — вот и все, что он запомнил. Потом он прошел в квартиру, открыл дверь своими ключами… и нашел ее.
Славик даже не понял сначала, на что смотрит. Маша лежит на диване, на лице что-то красное, да еще и лицо какое-то… большое. Маска, что ли? Все было как в тумане, он не соображал, что делает. Кажется, он пытался ее разбудить, кричал — или не кричал? Как узнать, кто скажет?
Он искал Дениса, это он точно помнил. Славик несколько раз обошел квартиру, все осмотрел, но напрасно. А Денис не мог уйти сам! Как? Его всегда выносили из дома на руках, не оставляли без присмотра. Они готовили его к самостоятельной жизни, но до этого оставалось много лет. Он, такой маленький, не готов был к встрече с миром, которого он не видит.
И все же Денис исчез. Славик спрашивал у всех, кого видел, где он, и никак не мог понять, почему это произошло с Машей. Но он винил во всем себя, он чувствовал, что мог ее спасти, должен был! Почему он не поторопился? Почему вообще согласился на этот дурацкий рейс? Ответа не было.
Вот тогда он и понял, что умер. Машу уже не вернуть, да и Денис, скорее всего, исчез навсегда. Кто он без них? Оболочка от человека — но не человек. Его время остановилось, Славик теперь все делал по инерции, не задумываясь и не чувствуя. Его спрашивали — он отвечал. С ним не говорили — он сидел молча. У него пытались узнать, кто мог желать его семье зла, а ему нечего было ответить. Никто! Маша была замечательной, Дениска — маленьким безобидным ангелом. У кого поднялась бы на них рука?
Он не знал, что будет дальше. Ему было все равно. Но когда дежурный открыл перед ним дверь камеры и отошел в сторону, выпуская его, даже сквозь апатию Славика сумела пробиться искра удивления.
— Свободен, — объявил следователь, стоявший рядом с дежурным.
Он был знаком Славику — именно он проводил допросы. Егор Валентинович, кажется…
— Почему? — еле слышно произнес Славик. — Я ведь убил их…
— Слушай, парень, завязывай с этим, а? Я понимаю, что у тебя горе, но соберись, ты ведь мужик! Пацана твоего мертвым не нашли, значит, он считается живым. Ты ждать его должен, помогать нам с поисками, а не слезы лить!
— Маша мертва…
— Это да, — кивнул следователь. — Сочувствую. Тем более ты пацану нужен!
— Все ведь считали, что Машу убил я… Почему меня выпускают?
— Все бы так не считали, если бы ты сам не орал, что убил ее. На твое дурное счастье, нашлась улика, которая тебя оправдала.
Оказалось, что хозяин компании, на которую работал Славик, установил на все свои грузовики следящие устройства, которые позволяли определить, где была машина, с точностью до метра и минуты. Именно это устройство показало, что на момент смерти Маши Славик еще не въехал в Москву.
Казалось, что о таком нужно было рассказать сразу, однако владелец фирмы долго не решался. Чтобы сэкономить, он закупил и установил оборудование нелегально, и это сулило ему крупный штраф. Поэтому он все ждал, что Славика оправдают другие улики и свидетельские показания. Но когда стало ясно, что ничего другого у следствия просто нет, он начал говорить.
— Ты и сам виноват, — укоризненно заметил следователь. — Сознался в убийстве, не говорил, во сколько вернулся домой… Мы-то считали, что ты был с трупом с самой смерти, пока тебя соседи не нашли!
— Не называйте ее трупом! Она Маша…
— Как скажешь, парень. Мне действительно жаль, но тебе нужно взять себя в руки и помогать нам. Иди домой, отдохни, завтра я свяжусь с тобой. И если это не очевидно, говорю прямым текстом: из города пока не уезжай.
Смешно! Какие отъезды, если он мертв?
Его действительно отпустили, вернули все его вещи, и он вышел из здания, куда-то пошел, потом — остановился посреди улицы, к немалому недовольству прохожих. Они ворчали и спешили, потому что знали, куда идти. Он — нет. Славик понятия не имел, куда податься, а возвращаться в квартиру, где так много Машиной крови и где уже нет Дениса, было слишком страшно.
Пока он раздумывал, в его кармане запиликал мобильный телефон. Все эти новомодные смартфоны давно разрядились бы, но старый-добрый кнопочный телефон не собирался его подводить. На маленьком экранчике отразился незнакомый номер, однако Славика это не удивило. Родных, которые хотели бы с ним поговорить, у него больше не было. Он решил, что звонят из полиции: они вдруг поняли, что нужно снова его подозревать, и хотят вернуть. Он не собирался пугаться этого, ему было все равно.
— Слушаю, — только и сказал он.
В ответ он услышал голос, от которого его жаром обдало посреди холодного весеннего дня. Славику показалось, что у него земля уходит из-под ног, исчезла Москва, исчезла спешащая толпа, был только этот голос — и больше ничего.
— Папа?
— Денис?! Дениска, где ты?
— Папа, я устал, — пожаловался Денис. — Мне тут надоело, я больше не хочу, забери меня домой! Папа!
Потом голос затих — а вызов не завершился. Кто-то все еще держал трубку, он не говорил, он просто слушал. Славик вдруг подумал, что там, на другом конце, не человек даже, а какая-то мерзкая, неземная тварь, совсем как в тех фильмах ужасов, которые они смотрели с Машей…
Но у этой твари был Денис, поэтому Славик не собирался скрываться от нее.
— Ты кто такой? — спросил он. — Где мой сын? Верни его! Я что хочешь сделаю, только верни!
И тварь ответила ему.
— Сделаешь. Я скажу тебе, что. Слушай внимательно, потому что попытка у тебя будет только одна.



Глава 8. Тимоти Эванс

Иногда Леону казалось, что весь мир сузился только до расследования, и, когда охота началась, прерваться уже невозможно. Но нет, остальные дела никуда не исчезли, и не каждый день можно было бросить все и ехать на очередную встречу, спешить, обсуждать… Иногда нужно было отвлекаться на то, что не было связано с чередой убийств.
Поэтому с утра пораньше Анна согласилась встретиться с журналистами — получив очередные ведра помоев со стороны родни Яна. А Леон собирался использовать это время, чтобы заскочить в офис и разобрать скопившиеся заказы. Правда, был у него и личный мотив: Ярослав уже написал ему, что нашел все, что нужно.
В отличие от него, Ярик относился к происходящему спокойней, но он ведь и не знал, что стоит на кону. Изначально он и вовсе воспринимал это как игру, а сейчас казался серьезным. Значит, нашел нечто такое, что пробилось даже через его беззаботность.
Теперь, когда Леон сидел за столом и просматривал документы, Ярик наматывал по кабинету круги и все никак не мог успокоиться.
— Нет, ну вот урод, — кипел он. — И дети его уроды! Я все понимаю, дети за отца не в ответе… Но они хоть бы пискнули об этом, хоть бы слово сказали! Так нет же, мы друзья, все друзья, одна Аня — зло во плоти…
— Успокойся, — посоветовал Леон. — Я понимаю, что ты сейчас видишь в Анне даму в беде и уже перешел в режим рыцаря, но она, поверь, не беззащитна. Она об этом деле знает побольше, чем мы.
— Это не отменяет тот факт, что они уроды! Подумать только, а я ж их жалел… Их все сейчас жалеют!
— У нас люди вообще такие — жалостливые. А теперь спрячь меч в ножны и давай по порядку.
Ему не слишком нравилась та симпатия к Анне, которой уже был преисполнен Ярик, но Леон решил пока закрыть на это глаза.
Кое-что Любовь Сирягина сказала верно: ее отец действительно был преуспевающим бизнесменом, женился вторым браком на женщине с ребенком, а после смерти жены стал единственным опекуном Яна Мещерского, который тогда носил фамилию Сирягин. У него все шло хорошо — вплоть до скандала, который Любовь считала происками конкурентов.
Сирягина обвинили в педофилии. Сразу несколько семей заявили, что уважаемого бизнесмена тянет к маленьким мальчикам. Нет, Сирягин их не насиловал, но совершал то, что в судебных протоколах называют действиями сексуального характера.
— По сути, он их раздевал и лапал, а сам передергивал на это, — процедил сквозь сжатые зубы Ярик. — Ур-р-род, ненавижу таких! Он, по ходу, знал, что на него могут заявить и подстраховался, следов не оставлял.
Такое «изнасилование», менее контактное, оставляло после себя серьезную психологическую травму. Мальчишки, уже достаточно взрослые, чтобы понимать неправильность происходящего, не могли никому пожаловаться, потому что у них не было доказательств. Правда, некоторых Сирягин бил — вид крови его особенно возбуждал. Но как доказать, что бил именно он, а не они сами с кем-то подрались?
И все же кто-то из мальчиков решился рассказать родителям, потом второй, третий. Семьи сумели договориться и выступили с коллективным иском. От такого скандала не смог откупиться даже влиятельный Дмитрий Сирягин. К тому же, одним из потерпевших неожиданно был заявлен его приемный сын Ян. При медицинском осмотре выяснилось, что мальчика избивали часто и сильно, он боялся взрослых мужчин, в весьма юном возрасте у него уже начался невроз.
Состоялся суд. Адвокаты Сирягина давили на то, что ни один из мальчиков не был изнасилован, медики это доказали. А все остальное дети могли выдумать или сказать под давлением родителей. Ключевыми должны были стать показания Яна — как очевидно пострадавшей жертвы.
Но…
— Он не дал показания, — вздохнул Ярик.
— Как это — не дал? — удивился Леон. — Отказался?
— Вроде того. Не смог говорить: просто замолчал и все. Естественно, Сирягин и компания тут же заявили, что это из любви к отчиму. Мол, Яна заставили соврать, а теперь он одумался и сожалеет. Органы опеки же указывали, что у Яна серьезные проблемы с психикой, он просто не в состоянии давать показания.
Так что Сирягин вышел из воды, но не совсем сухим. Потерпевшие отказались от обвинений, причем все одновременно. Дотошные журналисты выяснили, что перед этим родители получили солидные переводы на счет из неизвестного источника, а Сирягин в это же время распродавал активы своей компании. Но и журналистам быстро заткнули рот.
А вот Ян к отчиму так и не вернулся. Психологи доказали, что ребенок его панически боится. При появлении Сирягина у Яна начинались припадки — с судорогами и истерикой. Бизнесмена лишили родительских прав и запретили приближаться к воспитаннику, а Яна поместили на лечение.
Но Сирягин не сдался. Такие редко сдаются, Леон знал эту породу. Для него возвращение Яна стало делом принципа. Мальчик воспринимался как трофей, вещь, принадлежащая ему, его любимая игрушка. Сирягина не раз ловили в больницах, где проходил лечение его бывший воспитанник, и возле сиротских приютов. Бизнесмен ничуть не сожалел, он все это объяснял неудержимой любовью к сыну.
Стоило Яну начать восстанавливаться, как рядом мелькал Сирягин, и все — рецидив. Врачи били тревогу, просили полицию о помощи, но сдержать настойчивого бизнесмена было не так-то просто. Во время суда он лишился немалой части своего состояния, однако кое-что у него осталось, и он покупал себе билет туда, куда ему запрещал соваться закон.
А потом все это вдруг прекратилось. Дмитрий Сирягин, который казался наглым, как клещ, попал в больницу, потом уединился в своем загородном доме и запил. Он больше не интересовался бизнесом, его помощники разворовывали все, что могли, фирма обанкротилась. Сирягина пытались вернуть, объяснить ему, в каком он положении, но безуспешно, он потерял интерес к жизни. Он рисковал погрязнуть в долгах, но просто не успел: он погиб. Вышел пьяным ночью на дорогу, упал, оказался под колесами автомобиля.
Естественно, эта история заинтересовала журналистов, не могла не заинтересовать. Но единственное, что сделал перед смертью Сирягин, — это замел следы. Никто так и не сумел выяснить, почему он перестал преследовать Яна и поставил крест на собственной жизни.
— Знаешь, что меня бесит? — спросил Ярик. — Вот прям подбешивает так конкретно!
— Не знаю, но чувствую, что сейчас узнаю.
— Детки его! С ним все ясно — педофил конченый, с такими вообще разговаривать бесполезно. Он ведь реально педофилом был! В его доме коллекцию детского порно нашли, и один из его адвокатов уже потом, когда Сирягин скопытился, информацию журналюгам слил, что все обвинения были настоящими!
— Я в этом и так не сомневался. Ты собирался рассказать, что тебя бесит, — напомнил Леон.
— Так эти ж, наследнички! Сейчас они пузыри из соплей носом пускают, рассказывая, как они дружили с Яном и как он бы обязательно им помог. А вот ни хрена! Когда шел суд, они все, тогда еще без несчастных детей, прям из трусов выпрыгивали, как в камеру попасть хотели. Как они этого бедного Яна называли — ты бы послушал!
— И слушать не хочу.
Если его что и удивляло, то только само преступление Сирягина, такого он не ожидал. Что же до его детей, то их искусственность чувствовалась сразу. Но Леон все равно не понимал, как в эту историю влезла Анна. Она знала о прошлом Яна, должна была знать! Может, она согласилась на это замужество, потому что хотела его защитить? После того, как на них напали, Леон допускал, что Сирягины способны не только в микрофон рыдать.
Вот только почему она утверждает, что виновна в гибели Яна? Анна не лжет, для нее это вопрос принципа. Если она говорит, что стоит за этим пожаром, так и есть. Но зачем ей убивать своего мужа, зачем все это?
Его размышления прервала очередная гневная тирада Ярика:
— Знаешь, что я хочу сделать? Я хочу рассказать всем правду! Как можно это терпеть? Все, что они говорят про Аню… Я ж доказательства соберу, ты меня знаешь!
— Не смей, — нахмурился Леон. — Понял? Даже не думай об этом!
— Но почему? Они же оскорбляют ее!
— А похоже, что ее это задевает?
— Ну… нет, — смутился Ярик.
— Вот именно. Я попросил тебя разобраться в этом не для того, чтобы кого-то публично проклинать. Мне нужно было понять, могли ли Сирягины организовать то покушение.
Тут уже даже взбешенный Ярик задумался и перестал тянуться к топору войны.
— А фиг его знает! Хочется сказать, что да, но они ж и правда убогие. Журналисты уже проверили: у них мало имущества, живут в какой-то конуре. Баба эта не работает, хотя, думаю, ток-шоу ей приплачивают за откровения. С сыном Сирягина тоже непонятно, он перебивается разовыми заработками. Я допускаю, что какие-то деньги у них припрятаны за щекой. Но ты сам знаешь: таких наемников через объявление в интернете не находят. Тут кто-то четко все организовал!
— Вот и нужно понять, кто — заключил Леон. — Продолжай искать. На Сирягиных сейчас больше журналистов слетелось, чем мух на кучу навоза. Они сами не рискнули бы связываться с наемниками. Но кто в их окружении мог это сделать?
— Понял, шеф, отыщем, — широко улыбнулся Ярик.
— Не увлекайся только, Штирлиц. Мы не знаем, почему спился и погиб Сирягин-старший. Возможно, как раз детки что-то с ним сделали, чтобы он перестал сливать их наследство. Но вот незадача — все перешло к Яну, и тогда убили его. Остается только Анна, и ее мы как раз должны защитить.
Леон подписал последний лист в пачке документов и поднялся из-за стола. Перерыв на относительно мирную жизнь закончился — и нужно было снова возвращаться к расследованию.
* * *
Анна редко позволяла себе злость во время работы — злость отвлекает. Да и сейчас она сдержалась, хотя это было намного сложнее, чем обычно. Она снова и снова напоминала себе, что они не могли предугадать появление новых обстоятельств. Дима вроде как договорился со следователем, и тот должен был предупредить их! Но, видимо, не счел это достаточно важным.
Она и сама не сомневалась, что Вячеслав Гордейчик ни в чем не виноват. Но Анна считала, что отпускать его нельзя, просто на всякий случай. И она оказалась права: он исчез сразу же после выхода из отделения. Из-под стражи его освободили, но в квартиру он так и не вернулся, и никто не знал, где он.
Это было плохо. Вряд ли он сам, еще не оправившийся от шока, пошел искать сына. Скорее всего, убийца использовал мальчика, чтобы управлять им. У этого психа свой план, и Гордейчик нужен ему, без него история не выстроится так, как надо.
Ей казалось, что со стороны она выглядит спокойной. Посторонние и правда не заметили бы, что она нервничает, но Леон ведь не был посторонним.
— Тебя это действительно так задело? — удивился он.
Леон пришел к ней, чтобы сообщить эту новость лично. Он прекрасно знал, что рискует, вредит себе, так часто мелькая перед журналистами. Ему было все равно, он, кажется, даже хотел спровоцировать Сирягиных, заставить их снова напасть — и показать всему миру свою сущность. Анна была рада, что он пришел, его присутствие, тихое, спокойное, помогало ей подавить гнев.
— Меня задело то, что мы действуем по его сценарию, — пояснила она. — У нас есть все возможности не делать этого, испортить ему все, но нет, мы невольно подчиняемся!
— Ты утрируешь.
— Разве? Ему нужен был Гордейчик! Думаю, он не знал про следящее устройство в машине, но не сомневался, что рано или поздно этого парня выпустят. Ему не нужен был суд и приговор, потому что приговором точно не было бы повешение, у нас его вообще не практиковали! Он хочет, чтобы все было, как у Кристи, и возьмет дело в свои руки.
— Но мы ведь знаем, что он не подражатель, — напомнил Леон.
— Да, а еще знаем, что он расчетливый, холодный и дотошный ублюдок. Уж что-что, а главное достижение Кристи он не упустит!
— Главное достижение?.. По-моему, ты переоцениваешь это. Кристи ведь не убивал Эванса, он просто добился его казни.
Анна только вздохнула. Обыватели! Даже лучшие и умнейшие из них порой ляпают потрясающие глупости. Кому из них полагается быть экспертом?
Она не любила спорить просто так, ей было все равно, кто там что думает. Но сейчас обсуждение прошлого помогало Анне успокоиться. Ей нужно было срочно понять, что именно задумал подражатель. Он уже отошел от канона, когда не убил Дениса вместе с матерью. Может, и для Вячеслава он приготовил другую судьбу?
— Поверь мне, Эванс был для него тем трофеем, который вешают над камином и показывают всем. Это было не просто убийство, а убийство руками толпы. Кристи наслаждался возможностью управлять одной жизнью, отнимая ее. Теперь же он управлял многими жизнями, заставляя людей думать и действовать так, как ему хочется. Для человека вроде Кристи это был настоящий триумф, для британской судебной системы — провал, настолько грандиозный, что он вошел в историю.
— Почему провал? Только потому, что они поверили в ложь Кристи?
— Не только, — ответила Анна. — Просто они построили обвинение в основном на показаниях Кристи и его жены, хотя там хватало улик, которые оправдывали Эванса. Серьезно, разве что не было большого неонового знака с надписью «Этот парень невиновен!»
Она невольно вспомнила одну из самых известных фотографий Тимоти Эванса — уже судебных. Молодой парень, запуганный, сжавшийся, зажатый между полицейскими. Пожалуй, он еще надеялся, что справедливость, хоть какая-то, восторжествует и ему не придется умирать. Вот только верил в это он один.
Его жизнью управляли — точно так же, как теперь кто-то управлял жизнью Вячеслава Гордейчика. Прямо у нее под носом! Почему только этот чертов следователь не позвонил, отпустил подозреваемого, не предупредив их? Да, он не был обязан звонить, но… должен был, они договорились!
Она прохаживалась по квартире, чтобы хоть как-то избавиться от нервного перенапряжения. Леон сидел на одном из диванов и наблюдал за ней.
— Расскажи мне про тот суд, — попросил он. — Как именно Кристи этого добился?
Вот ведь лисица! Он изучил ее достаточно хорошо, чтобы знать: такие разговоры успокаивают ее. Но разве это так плохо? Анна решила не отказываться.
— Про начало истории ты уже знаешь: Берил была беременна, Тимоти согласился принять помощь Кристи и уехал. Естественно, Кристи понимал, что смерть Берил не останется незамеченной. Муж захотел бы увидеть тело — и понял бы, что умерла она далеко не из-за аборта. Поэтому, начиная эту авантюру, Кристи уже знал, что подставит Эванса. Тут нужно учесть несколько очень важных деталей. Помнишь, я говорила тебе, что IQ Джона Кристи оценивался в 128? У Тимоти Эванса показатель был около семидесяти, следовательно, мы говорим о человеке примерно в два раза глупее. А еще — в два раза моложе. У Кристи на момент их встречи был опыт, положение в обществе, репутация. У Эванса не было ничего, простой молодой работяга, приехавший в Лондон из Уэллса за лучшей жизнью. Плюс, в детстве Эванс много и долго болел, почти все школьное обучение прошло мимо него. В итоге перед нами предстает не слишком умный, полуграмотный, косноязычный молодой человек.
— Но все это не делает его убийцей, — заметил Леон.
— Нет, не делает, но это делает его существом, недостойным сострадания, в глазах толпы. Понимаешь ли, у коллективного сознания есть некий образ убийцы, набор черт, вроде как свойственных ему. И Эванс подходил под определение намного лучше, чем Кристи. К тому же, Эванс с детства любил приврать, чтобы привлечь к себе внимание, но в силу слабого развития делал это примитивно и постоянно попадался. На суде ему это припомнили, не зная о том, что Кристи врал еще больше, его просто не ловили на лжи.
Разговор помогал: она чувствовала, как напряжение постепенно ослабевает. Анна перешла к бару, просмотрела ряды бутылок, скрытых за резной дверцей, достала коньяк и повернулась к Леону:
— Ты за рулем или нет?
— Нет, Димкина калоша опять не завелась, я одолжил машину ему. Решил, что нам с собой все равно некуда ехать сегодня.
— Увы! Зато составишь мне компанию.
Алкоголь она пила редко и мало, очень мало — он мог замедлить мышление. Поэтому она точно знала, какую порцию может себе позволить, не отвлекаясь от работы.
Леону это показалось смешным, но иного она и не ожидала.
— Ты б еще пипеткой отмеряла! — фыркнул он.
— Мне хватит. Так вот, этот суд… Эванс находился под влиянием Кристи, он доверял ему во всем. Ему казалось, что только ум Кристи выведет его и Берил из этой истории. Он даже не догадывался, на что обрекает жену. Потом Кристи связался с ним и сообщил, что Берил мертва. Он сразу сказал, что не будет брать на себя ответственность за аборт — напоминаю, в те времена это была статья. Он убедил Эванса, что тот сам во всем виноват и лучше помалкивать. При этом Кристи заверил его, что Джеральдина жива. Якобы он отдал ее знакомой семейной паре, которая позаботилась бы о ребенке.
Скорее всего, Кристи догадывался, что долго Эванс молчать не сможет. Тимоти, при всех своих недостатках, любил жену. Берил, пожалуй, была главным достижением его жизни. Он провалился во всем, над ним смеялись, а она, молодая и красивая, все равно полюбила его и согласилась выйти за него замуж. Свидание вслепую, познакомившее его с Берил, было его удачей!
Мог ли он жить без нее? Вряд ли. Особенно под градом вопросов со стороны родственников, которые хотели знать, куда исчезла его жена. Поэтому Эванс сам сознался полиции.
Но обвинил он не Кристи, а самого себя, сказал, что он достал для Берил микстуру, которая должна была прервать беременность. Однако Берил умерла, и он, испугавшись, спрятал ее тело в канализацию у дома.
— Скорее всего, этому научил его Кристи, — уточнила Анна. — Ставка делалась на то, что это было не предумышленное убийство, а случайное, ну и статья за аборт добавляется, но она, в сравнении, уже не кажется такой страшной. Полиция выехала на Риллингтон-Плейс, однако в канализации тело не нашла. Я тебе больше скажу: чтобы сдвинуть люк и добраться туда, потребовались усилия трех взрослых мужчин. Уже намек на то, что Эванс несет ерунду, но этот намек проигнорировали. Провели обыск, однако не по правилам, абы как, потому что виновный уже казался очевидным. В одной из построек за домом нашли тела Берил и Джеральдины.
Вот тогда Тимоти Эванс узнал, что его дочь тоже мертва. К тому же, ему, скорее всего, сообщили, как именно была убита его семья. Теперь уже и речи не шло о несчастном случае во время аборта — обеих жертв задушили.
С глаз Тимоти спала пелена, он больше не пытался защитить Джона Кристи. Напротив, он прямым текстом указывал, кто убийца. Но было слишком поздно: и полиция, и толпа назначили виновного и не собирались отказываться от удобной версии.
— На том суде они отлично подходили на карикатурные роли плохого парня и хорошего парня, — пояснила Анна. — С одной стороны — Тимоти Эванс, который заикается, путается, не может трех слов связать. С другой стороны — Джон Кристи с его вечно тихим, вкрадчивым голосом, вежливой улыбкой и абсолютно внятными показаниями. Кому из них поверят скорее? К тому же, Кристи к суду натаскал свою жену, обучил ее давать показания. Она не знала об убийстве, поэтому поверила мужу, когда он говорил, что это Тимоти задушил Берил и девочку.
— Но зачем это Эвансу? — поинтересовался Леон. — Мотив какой?
— Да все тот же: нежелательная беременность. Они с Берил и раньше ссорились, в основном из-за безденежья. Кристи указывал на то, что Тимоти просто сорвался, когда узнал, что Берил ждет второго ребенка, избил ее и задушил.
— И изнасиловал?
— Это подходило образу сумасшедшего чудовища, которым выставляли Тимоти Эванса. Не забывай: он ведь потом якобы убил свою маленькую дочь. Это было куда более шокирующим преступлением, чем изнасилование жены. Его считали виновным с самого начала, остальное было лишь постановкой, соблюдением необходимых условностей. Чтобы ты понимал, как плохо велось расследование… Могилы, в которых Кристи закопал Рут Фуерст и Мюриэл Иди, были неглубокими, за годы их размыли дожди, порой в сад пробирались собаки. Так получилось, что потемневшая от времени бедренная кость подпирала теперь садовую изгородь. Бедренная кость человека, Леон! Да, издалека ее еще можно было принять за ветку из-за грязи. Но один внимательный взгляд — и любому человеку, даже далекому от медицины, все станет ясно. Только вот внимательного взгляда не было. В маленьком дворике при доме номер десять царил феерический бардак, никто за этим садиком не ухаживал годами, там накопились горы мусора. Полицейским не хотелось копаться в этом, и они просто прошли мимо костей, так ничего и не заметив. Как, впрочем, и все остальные жители дома номер десять. Вот тебе очередное доказательство: люди видят то, что хотят видеть, что им удобно и выгодно. На остальное очень просто закрыть глаза.
Она не сомневалась, что Леон понимает ее — чувствует то же, что чувствовала она, когда впервые изучала дело Эванса. От этого становилось чуть легче.
— Это было не единственным, что упустила полиция, — продолжила Анна. — Изначально Эванс понятия не имел, как была убита его жена и где труп. Но это списали на попытку запутать следствие. Его адвокаты тоже не сидели без дела, они раскопали прошлое уважаемого господина Кристи и указали на него суду. Мол, смотрите, у мистера Кристи были аресты, а у мистера Эванса — нет. Мистер Кристи проявлял агрессивное поведение, а мистер Эванс — нет. Мистер Кристи уже отсидел срок за избиение женщины, а мистер Эванс — нет. У мистера Кристи вообще ходок хватает, а мистер Эванс ни разу не нарушал закон. Разве это ничего не значит?
— Но не значило?
— Не для суда. Говорю же, там все решили почти сразу. Эванс не был преступником, но он выглядел преступником. Этого оказалось достаточно, его признали виновным и приговорили к повешению. Очень скоро приговор был приведен в исполнение.
Когда она изучала дело Эванса, страшнее всего было представлять, что чувствовал на том суде Тимоти Эванс. Он знал, что не виноват. Он знал, кто виноват! Убийца его семьи сидел прямо перед ним, наглый и уверенный, но все остальные отказывались это замечать. А у Тимоти просто не хватало слов, чтобы выразить свою боль, злость, обиду. Слова его не слушались, они всю жизнь плохо ему подчинялись, зато у мистера Кристи они текли рекой. Суд даже похвалил его за спокойный, детальный рассказ.
Какая красивая ложь!
Эванс, пожалуй, отчаялся еще до того, как взошел на эшафот. Уже в том зале суда он видел, что весь мир против него. Справедливости нет, надежды нет… А вот Кристи торжествовал. Он наверняка был среди толпы, которая собралась, чтобы услышать объявление о казни Тимоти Эванса. Он выиграл, обманул всех! Правда, из-за информации, обнародованной адвокатами Эванса, он лишился работы, но это было мелочью. Смертная казнь прошла мимо него и забрала другого, а работа… Тогда Кристи казалось, что все у него будет, все наладится. Раз он обманул систему, значит, он непобедим!
Если бы при рассмотрении дела Эванса хоть кто-то в полиции или суде позволил себе сомнение, занялся настоящим расследованием, вину Джона Кристи несложно было бы доказать, и жертв у него было бы вдвое меньше. Но история не дает права на исправление ошибок, даже самых страшных.
— Да уж, облажалась судебная система старушки-Британии, — вздохнул Леон.
— Ты не представляешь, насколько! Даже когда Кристи разоблачили, Эванса оправдали не сразу. Хотя мнение толпы меняется легко — флюгер повернулся под порывом нового ветра. Все громче говорили о том, что вряд ли под одной крышей одновременно жили два душителя. Но поначалу суд отказывался реабилитировать Эванса, потому что это означало бы признание собственной несостоятельности. Хотя сделать это все-таки пришлось. Эванса оправдали посмертно, его случай, вопиющий во всех отношениях, объединили с еще несколькими такими же делами и в шестьдесят пятом использовали для отмены смертной казни. Иными словами, настоящей справедливости Тимоти Эвансу пришлось ждать пятнадцать лет.
— Если бы еще живой остался, было бы проще!
— Но Вячеслав Гордейчик все еще жив, — указала Анна. — По крайней мере, я на это надеюсь.
Подражатель, изучая дело Кристи, не мог пропустить суд над Эвансом. Какую бы цель он ни преследовал, ему нужно было повторить это дело. И то, что он напал на семейную пару с ребенком, доказывало, что он намерен действовать жестко.
Знать бы еще, что он задумал! Где он собирается убить Гордейчика? Не в квартире так точно, хотя мог бы. Куда он их направляет, что ему нужно?
До этого Анна хотела сосредоточиться на смерти Евы Майковой. Она чувствовала: что-то там есть, что-то они просмотрели, да еще и муж этот ведет себя подозрительно. Он не все сказал! Может, из-за неприязни к следствию. Но что если у него другая причина?
Сейчас Майкову придется подождать. Анна злилась из-за того, что они упустили Гордейчика, но еще надеялась все исправить. Центром внимания должно было стать дело этой семьи. Если удастся определить, кто следил за ними, будет проще, даже если это не убийца.
— Мы можем рассчитывать на помощь следователя, который ведет это дело? — спросила она.
— Макеева? Думаю, да. Он и сам чувствует себя виноватым из-за того, что Гордейчик пропал. По крайней мере, Диме так показалось.
— Думаю, Диме именно показалось, но это не важно. Пусть попросит этого Макеева собрать соседей, живущих в одном подъезде с Гордейчиками.
— Всех сразу, что ли?
— Да, — кивнула Анна. — У нас нет времени опрашивать их по одному.
— Так с ними уже говорили!
— Но не я. Я понимаю, что они будут недовольны, да и вряд ли я узнаю что-то принципиально важное. Но попробовать нужно! Других зацепок у нас все равно нет. Надеяться остается лишь на то, что нам очень-очень повезет!
Читая дело Эванса, она в свое время думала, что было бы неплохо оказаться там и что-то изменить, переубедить суд до того, как на шею молодому мужчине накинули петлю. Она бы смогла, это точно!
Но вот похожий шанс у нее появился. А уверенности в том, что у нее все получится, почему-то не было…
* * *
Он так ничего и не сказал.
Дмитрий понимал, что стоило бы. Лидия влезла в непонятную историю и, судя по наглости, не собиралась отступать. Это могло привести к чему угодно! И все же, когда они встретились с Леоном из-за машины, Дмитрий не сказал ни слова.
Его гнев уже остыл, и он придумал для Лидии немало оправданий. Она беременна, а это влияет на женщину. Она чувствует себя одинокой и несчастной, вот и пытается привлечь к себе внимание. А Леон порой бывает жестоким, не нужно рисковать. Поэтому Дмитрий решил, что со всем справится сам: он присмотрит за Лидией, не даст ей наделать глупостей. В конце концов, вряд ли эта история началась именно с нее! Если разобраться, наверняка выяснится, что у истока как раз стоит Анна Солари, а все остальные — просто случайные жертвы.
С этим можно было разобраться позже, сейчас они оба были заняты. Леон умчался обсуждать с ненормальной, что делать с Гордейчиком. А Дмитрия ждали за городом для осмотра тела — мир не сводился к одному лишь подражателю, были и другие преступления.
Поэтому ему и понадобилась хорошая машина. Правда, у Леона она была, пожалуй, слишком хорошей, Дмитрий к таким не привык: она слишком быстро разгонялась, передачи переключались слишком легко, тормоза заставляли ее чуть ли не мгновенно замереть на месте. Это вроде как хорошо, но его раздражало. У Леона даже это не как у нормальных людей!
Дмитрий подозревал, что отвратительное настроение у него далеко не из-за машины, но отказывался признаваться себе в этом. Даже так, он был уверен, что день пройдет неплохо, как надо, у него были свои планы, и он не ожидал, что в эти планы кто-то влезет. Но вышло иначе.
Предупреждения не было. Красный свет сменился на зеленый, и он выехал на перекресток. Он не оглядывался по сторонам, потому что знал, что здесь никто просто не может в него врезаться, это постараться надо! Дмитрию и в голову не пришло бы, что кто-то постарается. Серый автомобиль, стоявший на другой стороне перекрестка, сорвался с места и на скорости влетел в него. Несмотря на шок, Дмитрий успел подумать, что так просто не бывает, не может быть… Предыдущую машину будто специально пропустили, чтобы врезаться в него! Хотя какое тут «будто»? Это было нападение, прямо в городе, в разгар рабочего дня!
Вот только возмущаться он мог сколько угодно, от него уже ничего не зависело. Машину понесло, развернуло, и это опьяняющее кружение остановил лишь фонарный столб. Звук был оглушительным, Дмитрий почувствовал удар, боль, но сознание, как ни странно, не потерял. Машина и правда была великолепной: она защитила его там, где в другом автомобиле водителя уже раздавило бы.
Но ему все равно было тяжело. Перед глазами у него все плыло, он едва чувствовал свое тело, пытался двинуться с места, но получалось резко, конвульсивно, и все его попытки ни к чему серьезному не приводили. Звуки доносились до него издалека, свет казался приглушенным. По лбу стекало что-то горячее и тяжелыми каплями закрывало глаза. Он часто моргал, однако зрение пока не восстанавливалось.
Авария не осталась незамеченной — да и не могла остаться. Где-то далеко, за пределами его глухого мира, кричали люди, сигналили машины, кто-то куда-то звонил. Возле него остановились автомобили — среди которых был и тот, серый. Пока случайные свидетели паниковали, его водитель не растерялся. Он вышел из машины, черный силуэт, еще неразличимый. Он был темным пятном, вторгшимся в мир Дмитрия. Он был рядом, он не сумел открыть искореженную дверцу, но выбил остатки свекла.
Даже так Дмитрий не мог рассмотреть его, зато он очень четко почувствовал, как его лба коснулось что-то холодное и круглое.
Дуло пистолета.
Это было дикое ощущение, безобидное на первый взгляд, но все равно отзывающееся ужасом в душе. Прикосновение самой смерти! На столе перед Дмитрием не раз лежали жертвы выстрела в упор, и он прекрасно понимал, что его ждет. Входное отверстие будет небольшим, чуть обожженным из-за того, что пистолет был так близко. Но дальше… Пуля за секунду пройдет через мозг, уничтожая уязвимые ткани, и раздробит затылок, оставив после себя кровавую дыру. И все — не будет его. Все, чем он был, будет прервано и исчезнет. На одной чаше весов оказались все его достижения, бывшие и будущие, на другой — легкое движение пальца, нажимающего на спусковой крючок.
Он не хотел, чтобы все заканчивалось вот так! Его жизнь покатилась под откос… Но он ведь не сдался! Он не хотел умирать сегодня, так бездарно, непонятно за что, он еще столько мог сделать! Дмитрий попытался сказать об этом, но губы едва двигались, он не мог произнести ни слова. Он потерял возможность влиять на собственную судьбу, ему только и оставалось, что беспомощно ждать гром выстрела. Успеет ли он услышать это до того, как все завершится?
Нападавший не должен был его щадить. Он потратил немало сил на то, чтобы все получилось. Такое нападение — это огромные деньги, риск, на такое не идут, чтобы запугать, только ради убийства! И пистолет давит так сильно, зло… Почему нет выстрела?
Однако последний гром не прозвучал. Дуло пистолета, давившее на его лоб с такой силой, что на коже наверняка остался отпечаток, вдруг исчезло. Дмитрий услышал злой шепот где-то близко, рядом с ним, на границе его мира.
— Твою мать! Это не он!
Вряд ли убийца обращался к нему. Похоже, у него был спутник, сообщник, кто-то, кто следил за толпой, пока он готовился убить Дмитрия. Хотя нет, не Дмитрия! Леона…
Вот кто им нужен. Они охотились за его машиной, не подозревая, что за рулем сидит кто-то другой. Они могли убить Дмитрия из злости… Но они профессионалы. Они не будут нарываться на солидный тюремный срок просто так. Где-то вдалеке уже завывали сирены — сюда вызвали «скорую».
Им нужно было бежать, и они бежали, бросив серую машину — и Дмитрия. Потому что он был не важен. Того, кому действительно предназначалась эта пуля, судьба уберегла.
С этой мыслью Дмитрий потерял сознание.



Глава 9. Гарольд Уэйн Ловелл

Многие были недовольны, но собрать удалось всех. Этим следователь удивил Анну и почти реабилитировал себя в ее глазах после того, как упустил Гордейчика. Обычно люди, которые не обязаны что-то делать, мгновенно вспоминают свои права и начинают угрожающе потрясать ими к месту и не к месту. Да и сейчас соседи Гордейчиков по подъезду ворчали, возмущенные тем, что их отвлекли от вечернего просмотра телевизора и заставили собраться в одной из квартир.
Анне было несколько неловко из-за того, что основную работу она передала Леону. Она знала, что ему тяжело сейчас: он мог ссориться с братом, не всегда понимал его, но новость об этой аварии подкосила его. Там дело было странное, это чувствовалось. Анна догадывалась, что речь идет вовсе не о случайном столкновении, однако от этого ей было лишь труднее. Ведь если она не ошиблась, Дима пострадал из-за нее — а должен был пострадать Леон, мишенью стал его автомобиль!
Но пока она ничего не могла изменить, поэтому заставила себя не думать об этом. Врачи сказали, что состояние Димы стабильно, серьезных последствий не будет, сейчас ему просто нужно отдохнуть. Так что и Леону неплохо было бы отвлечься, а не мучиться угрызениями совести.
Поэтому на встрече с соседями он был главным следователем — так его представили. Ему предстояло вести допрос. Анна попросила его об этом, потому что ей хотелось понаблюдать за ними со стороны. В истории Кристи и Эванса то, что они соседи, было решающим моментом. Может, и здесь так? Хотя вряд ли, конечно. Если бы речь шла об истинном подражателе — да, скорее всего, он не упустил бы такую тонкость. Но в их случае убийца был слишком умен, чтобы откровенно подставиться.
И все же кто-то наблюдал за Гордейчиками, знал их привычки, график работы мужа. Знал, в какой день вернется Вячеслав, и убил его жену строго накануне, чтобы именно он нашел тело! Что если убийца сделал это не сам, а приплатил кому-то за информацию?
Поэтому теперь Анна была тихой мышкой-практиканткой, которой только предстояло научиться искусству допроса. Она сидела в углу, смущенная, неловкая, в длинном сером платье и больших несуразных очках. Волосы заплетены в косу, на щеках — стыдливый румянец, и непонятно, что она вообще забыла и здесь, и в полиции.
Рядом с ней устроился Макеев, пожилой следователь, который вел дело Гордейчиков. Он был не из тех, кто ревностно защищает профессию, запрещая посторонним заниматься расследованиями. Может, это его и раздражало, но он готов был пойти на уступки, если все лавры потом доставались ему.
Леон держался отлично. Глядя на него, невозможно было угадать, что у него проблемы и ему тяжело. Перед этими людьми он предстал следователем с плаката, идеальным полицейским, привлекательным и строгим — да по таким Голливуд плачет! Это невольно внушало им уважение, потому что в их представлении именно такими должны быть хорошие полицейские. Анна давно усвоила, что первое впечатление имеет огромную власть, и не собиралась спорить с природой: люди верят тому, что видят, удручающе легко, вот и вся история.
— Спасибо, что согласились прийти, — обратился к соседям Леон. — Для нас это очень важно, потому что ситуация с семьей Гордейчик изменилась.
— Я слышала, что Славика освободили, — заметила молодая женщина, казавшаяся бесконечно уставшей, словно она только что вернулась с каменоломни.
Анна, которая перед этой встречей расспрашивала Макеева обо всех соседях, знала, что ее зовут Юлия, она одна воспитывает маленького ребенка. Для следствия это значило, что она часто выходила на улицу и многое замечала.
— Освободили, — кивнул Леон. — Но он воспользовался этой возможностью, чтобы сбежать, и это снова делает его подозреваемым, а не свидетелем.
— Почему — сбежать? — подозрительно прищурилась сухонькая, бодрая пенсионерка Антонина Павловна. — Похититель его ребенка все еще не найден! Что если это взаимосвязано?!
Анна сдержала улыбку, хотя на нее все равно не обращали внимания: кто будет смотреть на убогую практикантку, когда в центре зала стоит красавец следователь?
— Мисс Марпл, — тихо хмыкнул Макеев. — Вот что я тебе скажу: пока другие бабки в огороде кабачки растят, эта детективы читает, сейчас она вам быстренько расскажет, кто убийца!
— Дворецкий, надо полагать, — отозвалась Анна.
— Мы рассматриваем и такую версию, — кивнул Леон. — Поэтому мы и попросили вас собраться вместе, дать показания одновременно, чтобы вы дополнили их.
— Как-то это непрофессионально! — хмыкнул мужчина лет пятидесяти. Бледность и глаза навыкате делали его похожим на сушеную воблу. — Только время мое зря тратите!
— Вася, ты вообще молчи! — заявила Антонина Павловна. — Тебе сейчас дергаться нельзя, ты из нас всех — главный подозреваемый!
— Почему это? — возмутился мужчина-вобла.
— Так ты их терпеть не мог и не скрывал этого!
— Ну и что? Я из-за этого убил бы Машку и увел куда-то слепого мальца? Да щас!
О конфликте Василия Богачева и Гордейчиков Анна как раз знала. Когда от Богачева решила уйти жена, замученная постоянными придирками и клиническим занудством мужа, Мария была первой, кто ее поддержал. Василий, естественно, решил, что это она во всем виновата — кто угодно, только не он. Якобы Мария сбила его супругу с пути истинного и заставила забыть, какой поразительный мужчина ей достался.
Это соседский конфликт — но это не повод для убийства, тут Василий прав.
— Вообще, что я, что я? — громыхал Василий. — Спросите, вон, наркоманов, они здесь самые подозрительные!
— Эй, дядя! — нахмурился тощий студент, сидящий напротив Василия. — Хорош, эта фишка с наркоманами уже ни хрена не смешная!
— Не заставляй на тебя заяву писать, — добавил его спутник, который не был ни старше, ни солидней.
Два претендента на высшее образование жили прямо над Гордейчиками. Пару раз у них случались конфликты с молодой семьей — из-за музыки и ночных вечеринок. То есть, из-за того, с чем сталкиваются почти все соседи страны, вот только никто из-за этого резню не устраивает.
Анне эти двое были интересны другим. В ночь убийства Юрчик и Никитос, как они сами себя называли, были дома, но они не слышали ни звуков борьбы, ни криков Вячеслава, вернувшегося домой. При таких стенах это сложно, так что они, скорее всего, соврали. Но почему? Из трусости… или из-за чувства вины?
— Да не наркоманы они, хватит уже, — поморщилась Юлия. — Не надо следствие сбивать!
— Я буду сбивать следствие, если оно смотрит на меня подозрительно, — гордо объявил Василий.
— Следствие на вас пока вообще не смотрит, — вздохнул Леон. — Ни подозрительно, ни как-либо еще. Следствие просто пытается понять, что случилось. Начнем с главного… Кто из вас думает, что Вячеслав Гордейчик мог убить свою жену?
— Только если он — тайный серийный убийца, который вдруг сорвался, — с важным видом сказала Антонина Павловна.
Вряд ли она подозревала, насколько близка к истине.
— Антонина Павловна, вы же взрослый человек, в школе работали, — укоризненно заметил мужчина, стоящий у окна. — Какие серийные убийцы, о чем вы?
Он был из тех, кто, добравшись до среднего возраста, внезапно пугается старости и начинает отчаянно молодиться. Олегу Галахову, жильцу квартиры на верхнем этаже, это удавалось с переменным успехом. Он ходил в тренажерный зал и это чувствовалось, носил молодежную одежду, наведывался к парикмахеру, чтобы поддерживать на длинных пшеничных волосах стильную стрижку, так что издалека или со спины его вполне можно было принять за юношу лет двадцати пяти. Но подойди к нему поближе — и станет видно, что время все равно побеждает. Привлекательные от природы черты были тронуты возрастом, да и в серых глазах сквозила усталость, которой в начале жизни просто нет.
Несмотря на наивное противостояние с ходом часов, Галахов был человеком вполне адекватным, директором центра дополнительного образования, и его мнение было любопытно Анне.
— Я видела тело Машеньки, когда ее выносили, — указала Антонина Павловна. — Нормальный человек такого сделать не мог!
— Не сказал бы я, что Славик — нормальный, — поежился Василий.
— То, что он пригрозил тебя с лестницы спустить, когда ты варежку на его жену раззявил, еще ничего не значит, — фыркнул Юрчик.
— Да тебя тут половина подъезда мечтает с лестницы спустить, — добавил Никитос. — Что мы, все маньяки?
— Я прошу занести это в протокол! — взвизгнул Василий.
— Нет здесь никакого протокола, вы не в суде и не на допросе, — напомнил Леон. — Вы помогаете следствию. Ссоры с соседями случаются, но ни одна из них не стала бы мотивом для убийства.
Тут он был прав. У каждого есть своя история про безмозглого соседа. У кого-то — про нескольких соседей или всех без исключения. Со студентами Гордейчики не ладили из-за музыки, с Юлией не поделили место для коляски в подъезде, с Антониной Павловной поссорились из-за голубей, которых она кормила под окном, а с Василием в принципе невозможно общаться по-человечески.
Но если бы из-за такого убивали, апокалипсис бы уже наступил.
— Если вам действительно жалко своего времени, то даже не рассматривайте Славика как подозреваемого, — посоветовал Галахов. — Ищите его сразу как жертву.
— Почему вы в этом так уверены? — спросил Леон.
— А я совсем недавно общался с Машей, заходил к ней. Она меня сама попросила: хотела узнать, есть ли у нас хорошие студии для слепых деток.
— Уж не из-за тебя ли муж ее так приревновал, что зарезал? — окрысился Василий.
— Ее задушили, а не зарезали, — уточнила всеведущая Антонина Павловна.
— По делу! — велел Леон. Он повернулся к Галахову: — Продолжайте, прошу.
— Ну, продолжение будет недолгим. Мне стало так жалко ее пацана, что я даже сам задумался об открытии специального кружка для таких детей в моей школе. Это было бы трудно, но Маше так понравилась моя идея, что она хотела пойти туда воспитателем. Ей как раз не хватало работы… И если какой-нибудь баран все еще меня подозревает, имейте в виду: Славик знал, что я заходил к ней!
Он бросил вызывающий взгляд на Василия, но тот промолчал. Как и все люди с гнильцой внутри, он боялся идти на открытый конфликт с тем, кто сильнее.
— Так что не Славик это сделал, — продолжил Галахов. — Его ревность была шумной, но безобидной. Я еще специально спросил Машу: тебе точно не нужна помощь? Но она сказала, что муж ее и пальцем не тронет, а крики ей даже нравятся. Кстати, я и на первом допросе об этом говорил!
— Да мне каждый друг убийцы говорит, что тот невиновен, — проворчал Макеев. — Что мне теперь, верить каждому честному слову?
— Не обращайте внимания, — посоветовала Анна. — Поверьте, Леон сейчас далек от того, чтобы возмущаться из-за вашего непрофессионализма.
Леон работал следователем, он не хуже Макеева знал все, что обычно говорят на допросах. Он и сейчас оставался невозмутим, хотя соседи волновались все больше. Но в этом был риск любого коллективного допроса — чарующая атмосфера базара.
К счастью, Леон умел это пресекать:
— Достаточно, своих собственных подозреваемых, прошу, обсудите потом. Сейчас мне нужно знать, как убийца получил информацию о Марии Гордейчик. Если кто-то расспрашивал вас о них, пожалуйста, не скрывайте это. Ваши ответы не считаются преступлением, вас никто не накажет, но вы поможете следствию.
— Вот его и расспрашивайте! — Василий мстительно покосился на Галахова. — Он же был близкий знакомый и друг семьи!
— Семьи, а не всех, кто о них спрашивает, — парировал Галахов. — У меня нет времени трепаться со всеми подряд, я работаю, в отличие от некоторых!
— Я инвалид, я не обязан!
— Мы сейчас не об этом, сорвались уже! — вмешалась Антонина Павловна. — Думаю, если бы кто и спрашивал о Маше и Славике, то подошел бы ко мне. Во-первых, я часто бываю на улице, отдыхаю у подъезда. Во-вторых, нас, пенсионерок, считают такими безмозглыми сплетницами, вы уж простите! Но я не помню, чтобы ко мне кто-то подходил, а память у меня хорошая, вы Олежку спросите, мы с ним какое-то время даже вместе в школе работали!
— Подтверждаю, — слабо улыбнулся Галахов. — Память у Антонины Павловны почище, чем у слона.
— Так может, кто-то нашу «я же мать» выловил, — Василий кивнул на Юлию. — Она целыми днями круги вокруг дома наматывает, ей скучно, болтает со всеми, даже с теми, кто просто дорогу до магазина спросил.
— Не придумывайте, а! — разозлилась Юлия. — Что, я с незнакомыми людьми сразу бы начинала Гордейчиков обсуждать? Да я даже не знала их толком!
— Но это мог быть посторонний, — заметила Антонина Павловна. — Ведь правда?
— Мог, — подтвердил Леон. — Так что если вы заметили тут кого-то подозрительного, самое время сообщить.
— Нормальные все, — хором заявили студенты.
— Нормальные? Да тут сплошь подозрительная шваль шатается, — поджал губы Василий.
— Не слушайте его, — сказала Юлия. — У нас хороший двор и хороший район!
— Юль, так у тебя же недавно конфликт был с каким-то посторонним, — подсказал Галахов. — Помнишь, я тогда на ваши крики вышел?
— Так это же не из-за Гордейчиков, — отмахнулась Юлия. — И это один раз и все!
— Что за конфликт? — заинтересовался Леон.
Но оказалось, что конфликт был типичной дворовой проблемой. Один из покупателей магазина, не найдя места на парковке, воспользовался классическим принципом «не мое — не жалко». Он въехал на газон и решил, что его красивой машине самое место на красивых цветах.
С этим была категорически не согласна Юлия, которая в это время прогуливалась с коляской.
— Типичный хам подзаборный, — презрительно бросила Юлия. — Думает, что если «Ауди» купил, то ему все можно! Еще и на меня наезжать попробовал, козлина, ребенка мне напугал…
Да, он тогда стоял под окнами Гордейчиков. Ну и что? Стал и уехал. Думаете, Славик вышел мне помочь? Ага, щас же! Спасибо Олегу, что мимо не прошел.
— Вы помните водителя? — спросил Леон.
Юлия задумалась, ответила только после паузы:
— Нет, никак не могу вспомнить. Да мне тогда не до разглядывания было, злилась очень! А он — обычный, ничего такого, чтоб прям «Вау!» Но машина у него красивая, я в них не разбираюсь, но точно «Ауди», новая, и цвета еще такого офигенного: серебристо-голубого, на солнце прям переливается вся. А за рулем — чмо! Обидно, да? Главное, когда я с ним заговорила, он еще такой ласковый был, мур-мур-мур, видно, думал, что если он со мной пококетничает, я отстану. А как понял, что на меня это не действует, орало открыл почище Васи.
— Эй! — возмутился Василий.
— Как есть!
Леону снова пришлось поспешно вмешаться, чтобы не завязался бессмысленный спор обо всех недостатках Василия.
— С этим все понятно. Больше никого подозрительного не было? Не обязательно, что он говорил с вами. Он мог стоять в стороне и наблюдать, просто мелькать рядом, даже часто заходить в ближайший магазин.
— Нет, такого не было, — уверенно ответила Антонина Павловна. — Я слежу за нашим двором!
— Древняя стража не спит, — хмыкнул Юрчик.
— Но зловещих теней тут и правда не было, — отметил Никитос. — Мы в разное время домой возвращаемся, и ничего!
— От авторов бессмертного произведения «В ночь убийства в квартире было тихо», — язвительно заметил Василий.
— Да там и правда было тихо!
— Если тебе есть, что сказать, умник, давай, говори открыто!
— Достаточно, — прервал их Леон. — Всем спасибо за сотрудничество. Если еще что-то вспомните, немедленно обращайтесь в полицию. И, пожалуйста, не бойтесь. Напоминаю еще раз: вас ни в чем не обвинят, но не скрывайте информацию, она может спасти две жизни!
Они спешили разойтись. Вряд ли у них были такие уж срочные дела, просто здесь рисковала вскрыться враждебность, накапливавшаяся уже давно, а этого мало кому хотелось. Особенно Василию, который скоростью и ловкостью побега превзошел, пожалуй, даже тараканов. Он хотел уйти, пока рядом полицейские, чтобы его точно не избили те, в ком он видел врагов — то есть, все жители дома.
Макеев тоже рвался ускользнуть, но его перехватила Антонина Павловна. Чувствовалось, что ей не терпится поделиться своими детективными изысканиями, но Леон ее смущал, а вот следователь постарше — нисколько. Именно это позволило Анне и Леону не задерживаться.
После душной квартиры прохлада весеннего вечера приятно бодрила. Еще не было поздно, однако уже стемнело, и деревья старых дворов шелестели вокруг них молодыми листьями. Здесь хватало углов, из-за которых убийца часами мог наблюдать за нужными окнами. Но вот остался ли он при этом незамеченным, мог ли остаться?
— Что думаешь? — поинтересовался Леон.
Они неспешно прогуливались по улице, им некуда было торопиться. Машины у них пока не было, а связываться с такси Анна не рисковала — ей не нужны были свидетели того, что она покидает квартиру, где ей полагалось быть под домашним арестом. Поэтому возвращаться она планировала на общественном транспорте и не сомневалась, что Леон ее проводит. Она бы не нашла способ помешать ему, даже если бы очень захотела!
— Насчет соседей? На первый взгляд, никто из них не причастен к этому, но первый взгляд мало что значит. Особенно когда они вот так собраны вместе и отвлекают внимание друг от друга. Если бы среди них был убийца, он бы все равно адаптировался под привычное окружение. Тот, кто выдаст себя в допросе один на один, никогда не ошибется, если рядом знакомые лица, которые дарят ему чувство уверенности. Но это так, теории, которые нам пока не нужны.
— Я, вообще-то, имел в виду «Ауди». Ты ведь думаешь о том же, о чем и я?
Новенькая серо-голубая «Ауди» стояла на служебной парковке возле салона, которым управлял Евгений Майков. Сам он был внешне непримечательным, пусть и ухоженным типом. Он привык к тому, что обаяние — его лучшее оружие, однако когда этого оказывалось недостаточно, не сдерживался в интонациях и выражениях.
Он вполне мог быть тем, кто приезжал в магазин и остановился под окнами Гордейчиков. Леону это казалось чуть ли не красным флагом посреди заснеженного поля. Анна была вынуждена разочаровать его, пусть и неохотно:
— Это значит меньше, чем ты думаешь.
— Да ну? Серьезно? Подозреваемый по одному делу оказался рядом с местом другого преступления случайно? В многомилионном городе?
— Он не подозреваемый по делу Евы, бывают совпадения и посерьезней.
— Например?
Она не хотела, чтобы все это превращалось в спор ради спора. Ей нужно было показать, почему им обоим стоит отнестись к версии с «Ауди» с подозрением, но не дать ей ослепить себя очевидностью, не сделать единственно возможной.
— Был когда-то такой юноша, Гарольд Ловелл — не особо положительный, не сильно отрицательный, самый обычный. Внимание он привлек лишь своим исчезновением: ему не было и двадцати, когда он пропал. А позже его вещи нашли в доме Джона Гейси, который нанял Ловелла, чтобы почистить бассейн. Гейси, если что, был известным серийным убийцей, и убивал он как раз молодых мужчин. Естественно, Гарольда сочли одной из его жертв, ведь не бывает таких совпадений. Все сошлось! Семья оплакала Ловелла и похоронила его, так и не получив тело — похоронила память о нем. А тридцать четыре года спустя Ловелл нашелся, живой и здоровый. Все это время он мотался по стране, перебивался случайными заработками и знать не знал о том, что его, оказывается, убил Гейси. Он просто решил уйти из дома именно тогда, склонность к бродяжничеству проявилась. Полиции он лепетал: не думал я, что меня сочтут мертвым, простите-извините. Это, конечно, была ерунда, попытка оправдаться. Нам тут важно другое: он оказался не в том месте не в то время и все равно не был связан с преступлением.
— Хочешь сказать, что с Майковым та же история?
— Нет. Но допускаю, что может быть та же. Поэтому за ним нужно следить, не закрывая глаза на других подозреваемых.
А еще — не забывая о том, что человек, напавший на Диму, вряд ли угомонится. Но об этом она говорить не стала.
* * *
Леон не ожидал, что она пойдет с ним. В последнее время Анна старалась быть особенно осторожной: журналисты использовали любую возможность, чтобы заснять ее, добиться очередного интервью, выставить ее мошенницей, убившей известного во всем мире музыканта. Леон подозревал, что такой интерес вызван не только преклонением перед талантом Яна, скорее всего, у семейства Сирягиных были нужные связи, чтобы подкармливать стервятников.
Так что Анна ходила по краю каждый раз, когда покидала квартиру. Но ее это не пугало, и, решившись на очередную вылазку, она казалась спокойной. Леон пока не решил, как относиться к этому. С одной стороны, ему было приятно, что ей не все равно. С Димой они никогда толком не ладили, и понятно, что в больницу она выбралась ради младшего из братьев. С другой стороны, он подозревал, что все это связано с историей, которую она так и не рассказала ему.
Он не винил Анну за то, что сделали Сирягины. Но его раздражала эта скрытность — почему нельзя сразу все объяснить? Ведь тогда он помешал бы им, остановил это и ничего бы не случилось!
Но упрекать ее было бесполезно, он знал, что она достаточно упряма, чтобы замкнуться в себе. Просто доверять ей становилось все сложнее.
Устраивать скандал при Диме он не собирался. Брату и так досталось: в больничной постели он казался старше своих лет, синяки и ссадины заметно выделялись на побледневшей от потери крови коже. Как бы Дима ни бодрился, он не мог скрыть, что ему тяжело сейчас.
— Извини за машину, — с показательной беззаботностью улыбнулся Дима. — Полировка за мой счет!
— Меня не машина беспокоит, — тихо отозвался Леон.
К Диме, как и к любому врачу, в больнице было особое отношение. У медиков отлично развита круговая порука, а его еще и особенно уважали. Поэтому ему досталась одиночная палата, к нему постоянно заходили, интересовались его состоянием. Но это, увы, не могло мгновенно поставить его на ноги.
Когда они пришли, Леон занял стул рядом с кроватью. Анна осталась в стороне, у окна. Она пришла в белом пальто, которое издалека смотрелось халатом, и многие, похоже, принимали ее за медсестру. Парик и макияж делали ее совсем не похожей на женщину, которую многие теперь каждый день видели по телевизору.
Она не приближалась и не говорила, чтобы не раздражать Диму своим присутствием, да и он пока не смотрел на нее, хотя наверняка заметил.
— Серьезно, от машины что-нибудь осталось? — спросил он.
— Осталось, и на то, что осталось, сейчас с любопытством смотрят механики. Послушаю, что они наплетут, и решу, заменять ее или чинить.
— Извини.
— Не за что тут извиняться, — отмахнулся Леон. — Я и так подумывал сменить ее!
— Не свисти, тебе нравилась эта машина.
— Да, но меня и брат вполне устраивает. Брата заменить сложнее.
— Уж надеюсь, — рассмеялся Дима, но быстро посерьезнел. — И все же кое за что я обязан извиниться.
— Что еще ты там придумал?
— Да я до сих пор не знаю, как тебе сказать. Ты, понимаешь ли, склонен делать глупости, а я этого не хочу. Особенно сейчас, когда я не могу за тобой проследить!
Если кто из них и должен извиняться, то только он. Понятно же, что охотились на него, на Леона! Дима вообще пострадал случайно, и все же его что-то мучает, это чувствуется. Леон, как ни старался, не мог понять, что это может быть.
Дима же после долгой паузы перевел взгляд на Анну.
— Эй, чудовище, подойди сюда, пожалуйста.
— Как меня умиляют «чудовище» и «пожалуйста» в одном предложении — словами не передать, — усмехнулась Анна, но ближе все-таки подошла.
— Ты на него влияешь, — задумчиво произнес Дима. — Больше, чем я влиял когда-то.
— Было бы странно, если бы от разной природы отношений был одинаковый результат, — заметила Анна.
— Вас не смущает, что я здесь стою и все слышу? — удивился Леон. — Не нужно на меня влиять, сам как-нибудь со всем разберусь!
— Осторожность не повредит, — настаивал Дима. Он снова посмотрел на Анну. — Следи, чтобы он не наделал глупостей.
— Обычно в нашем тандеме все наоборот, но я постараюсь — в меру своих чудовищных возможностей. Так в чем дело?
— С тем, что случилось, как-то связана Лидия.
Такого Леон точно не ожидал. С бывшей женой он давно уже не пересекался, а в свете последних событий и не думал о ней. Она сейчас должна готовиться рожать, а не лезть непонятно во что!
Да и Анна, кажется, в кои-то веки была застигнута врасплох.
— Лидия?..
— Да, — кивнул Дима. — Я не знаю, с кем она связалась, но она следила за вами. Не с нее это началось! Но она… Кажется, она сделала глупость.
— Да твою ж мать, — процедил сквозь сжатые зубы Леон. — Лиды мне только не хватало!
— Об этом я и говорю: агрессия!
— А чего ты от меня ожидал? Что я пойму и скажу: «Да, каждый бы на ее месте так поступил»? Я не представляю, что у нее в башке творится, если она действительно связалась с этими людьми!
— Я тоже не знаю, — вздохнул Дима. — Но я беспокоюсь за нее. Она увлеклась тем, что считает местью, и не понимает, что может очень серьезно навредить себе и ребенку. Поэтому я прошу тебя: будь снисходителен. Помни о ее положении!
О таком сложно забыть! Это положение должно было хотя бы ненадолго ее угомонить, так нет же, она умудрилась сунуться в самое пекло!
Если задуматься, объяснить связь Лидии с Сирягиными не так сложно. Они постоянно ошиваются возле дома, видели, что он ходит к Анне, но сообразили, что договориться с ним не смогут. Тогда они решили использовать его, но не напрямую, и вышли на его бывшую жену. Они предположили, и вполне справедливо, что беременная женщина, оставленная им незадолго до родов, будет настроена враждебно — и вот уже у них есть свой маленький секретный агент, рассказывающий им, какой номер у машины Леона, где он живет, как его найти.
Оставалось непонятным, как Лидия все это выяснила, но тут уже Димин виноватый взгляд можно воспринимать как намек. Ничему его жизнь не учит!
Они еще ненадолго задержались возле палаты, но провести там весь день не могли: Диме нужен был отдых, а их ждала работа. Однако притворяться Леон больше не мог, он едва дождался, когда они выйдут из больницы, чтобы задать вопрос:
— Может, расскажешь уже все?
— Ты ведь знаешь, что не могу.
— Но не знаю, почему!
— Я не собираюсь возвращаться к этому, — пожала плечами Анна.
— А не мешало бы! Тем более что не нужно это молчание уже. Я и так знаю, кем на самом деле был Дмитрий Сирягин — отчим года, конечно! Если ты думаешь, что я жалею его деток, то нет. Я на твоей стороне и даже на стороне Яна, хотя не могу сказать, что теперь я от него в восторге. Зачем тебе молчать?
Он признавался во всем этом вполне свободно. Он обещал Анне верить ей — но не обещал бездействовать. Он всего лишь провел собственное расследование; после всего, что они делали вместе, это было не так сложно.
Анна не выглядела возмущенной. Она окинула его оценивающим взглядом, и на секунду ему показалось, что уж теперь-то она заговорит.
Но нет, что-то по-прежнему вынуждало ее молчать.
— Подозреваю, следователь в тебе еще жив, — усмехнулась она. — Хотя на клане отважных Сирягиных клеймо ставить негде, не так сложно увидеть их истинную суть. Просто целевая аудитория слишком занята, им больше нравится поливать грязью меня. Это куда веселее, чем задать интернету пару вопросов про нынешних обиженных жертв. В одном углу ринга у нас несчастная мать-одиночка и безработный паренек, в другом — проклятая содержанка, настолько алчная, что сожгла собственного мужа заживо. На кого будет делать ставку жалостливый народ? Но мнение толпы меня никогда не волновало, я рада, что ты понемногу протираешь глаза. С Сирягиными ты уже разобрался, а до Виталия Малинова дошел?
— До кого? — смутился Леон.
— Значит, не дошел. Копай дальше, детектив!
Казалось, что она снова не сказала ничего толкового, однако Леон не позволил себе так заблуждаться. Она только что дала ему подсказку, которая была лишь немногим хуже, чем прямой ответ.
Виталий Малинов, значит… Что ж, похоже, у Ярика теперь новая цель.
* * *
— All the leaves are brown… — напевали мелодично переплетающиеся голоса в динамиках радио.
— Ол зэ ливс а бра-а! — вторил им куда менее слаженный дуэт в машине.
Волнение понемногу отступало, и Ира чувствовала себя прекрасно. Водительское удостоверение она получила еще зимой, а потом много месяцев не решалась сесть за руль. Ей казалось, что одна, без инструктора, на своей новой машине, она обязательно попадет в аварию. Она забудет все на свете! Волнение не давало ей покоя, и маленький синий автомобильчик дни напролет простаивал во дворе.
Решиться на первую поездку ее уговорила Светка. Подруга получила права в прошлом году и прошла через те же сомнения. Только вот Светка от природы была намного смелее, ей помощь не понадобилась. Зато она согласилась быть ангелом-хранителем для Иры.
Под ее несколько взбалмошным руководством Ира постепенно привыкала к машине и дороге. Правда, ездить по городу она все равно не могла, там за рулем сидела Светка. А она занимала водительское кресло, когда они оказывались за пределами Москвы.
Зато уж на этих трассах, широких, ровных и свободных, она понемногу училась ценить ту свободу, которую дарил автомобиль. Сначала Ира была напряжена, она испуганно цеплялась за руль и ползала по крайней правой полосе с черепашьей скоростью, а другие водители казались ей безумными кометами, непонятно как попавшими сюда из космоса.
Но время шло, появлялся опыт, и она рисковала ездить со скоростью выше пятидесяти. Да и потом, весна все больше вступала в свои права. На дорогах уже не было серого льда, унылые пейзажи сменились сочной зеленью, и каждая поездка напоминала маленькое путешествие в сказочный мир. Ира расслабилась настолько, что могла вторить Светке, громко подпевавшей радио.
Но уверенным водителем она еще не была. Они свернули на узкую дорогу через лес, неплохую, но незнакомую ей. Ира не знала, что увидит за очередным поворотом, и это напрягало.
А увидела она грузовик, небрежно брошенный у обочины.
— Ой, ну вот что он делает? — возмутилась Ира. — Там ведь даже останавливаться нельзя, а он мотор заглушил!
Светка ее удивление не разделяла:
— Что такого? Захотелось мужику поссать, вот и пошел!
— Фу!
— Что — фу? Природа!
— Но есть же правила, — попыталась спорить Ира.
Однако спорить со Светкой всегда было бесполезно.
— Если ты собираешься ездить только по правилам, то сразу продавай свою карету. Никто и никогда в России не ездит по правилам! Ты что, останавливаться вздумала?!
— Просто снижаю скорость, — примирительно сказала Ира.
— Зачем?!
— А вдруг он выйдет на дорогу из-за своего грузовика?
— Он выйдет — его проблемы!
— Ну уж нет! Мне даже комары на лобовом стекле не нравятся, а мужик какой-то — и подавно!
Пусть Светка своей машиной распоряжается — которая уже, кстати, вся битая. А своим авто Ира рисковать не собиралась, она готова была стерпеть все насмешки, лишь бы не было беды. Впрочем, она не верила, что риск действительно есть. Просто так ей было спокойней, она собиралась проехать мимо громоздкого грузовика и снова разогнаться.
Но ее осторожность окупилась сполна, когда прямо под колеса ее машины шагнул маленький мальчик.
У Иры была всего секунда, чтобы среагировать. Когда она размышляла о таком, ей казалось, что в минуты стресса она обязательно будет кричать, закроет глаза и сделает какую-нибудь глупость. Но в решающий момент все оказалось совсем иначе: она нажала на педаль тормоза и, зная, что этого недостаточно, увела автомобиль в сторону с такой ловкостью, будто полжизни провела за рулем.
Все получилось автоматически — она даже не знала, что так умеет! Когда настало время действовать, мысль осталась всего одна: не сбить ребенка. Светка со своими шутками только завизжать и успела, а Иру трясло, но она постепенно понимала, что того зловещего звука, с которым тело бьется о капот, не было. Она не задела мальчика!
Она поспешила включить аварийку — знания, вдолбленные в память сотней повторений перед экзаменом, теперь проявились. После этого Ира отстегнула ремень и вышла из машины. Лишь ее уверенность привела перепуганную Светку в себя, и подруга последовала за ней.
Мальчик все еще стоял на дороге — там, куда и шагнул. Он не кричал, не плакал, просто замер, низко опустив голову, и смотрел только на асфальт. От этого становилось совсем уж жутко.
— Эй, малыш, привет! — Ира старалась улыбаться, но получалось плохо, да и голос предательски дрожал. — Что ты здесь делаешь? Где твоя мама?
Мальчик вздрогнул, словно только сейчас понял: рядом кто-то есть. Он повернул голову к Ире, собираясь на нее посмотреть, однако она быстро сообразила, что этого не случится. Его глаза были непривычно мутными, взгляд ни на чем не фокусировался. Она такого никогда раньше не видела, и все же без труда догадалась, что он ничего не видит.
— Боже мой, — охнула Света.
— Вызывай «скорую», — велела ей Ира.
Она по-прежнему чувствовала уверенность, обычно несвойственную ей. Она подозревала, что, когда все это закончится, у нее будет нервный срыв — с истерикой и слезами на несколько часов. Но не здесь, не в этом незнакомом лесу, не перед ребенком, который только что чуть не погиб.
— Где папа? — тихо спросил он.
— Где папа? — растерянно повторила Ира. — А где он был?
— Нет… — всхлипнул мальчик. — Папа!
Он был слишком мал, чтобы что-то объяснить, а слепота лишь усложняла его положение. Но не мог же он оказаться здесь случайно! Рядом не было ни жилья, ни пешеходных дорожек, только трасса и довольно густой лес, в котором такой кроха и часа бы не продержался.
Единственной подсказкой оставался грузовик — в котором никого не было. Но дверца со стороны водителя осталась приоткрытой. Неужели он действительно пошел в лес «отдохнуть» и бросил малыша?!
Ира подошла к мальчику и осторожно взяла его за руку. Она старалась действовать медленно, чтобы не напугать его, но он все равно вздрогнул.
— Не бойся, все будет хорошо, — пообещала Ира. — Я оставлю тебя с тетей Светой и пойду искать твоего папу. Хорошо?
— Папа! — хныкал мальчик.
— Потерпи чуть-чуть. Как тебя зовут?
— Папа!
— Ясно… Просто подожди, ладно?
Она подвела мальчика к Свете, ждавшей у машины, и вложила руку ребенка в руку подруги.
— «Скорую» я вызвала, сейчас буду в полицию звонить, — тихо сказала она. — Не знаю, что за мужик такой, но сам виноват!
— Звони, — кивнула Ира. Ей было не по себе от того, что на дороге только они — между двумя высокими темными стенами из деревьев. — А я пока его поищу.
— Зачем? Что если он псих?
— Ага, псих и мальчик, так обычно и бывает! Я боюсь, что ему стало плохо, вот он и остановил машину где попало. Вышел подышать — и упал! Жди здесь.
— Да ну его, Ир, пусть полиция ищет…
— Я так не могу.
Ира была бы рада подождать здесь, в безопасности, но она смотрела на мальчика и понимала, что не может так — она сама от себя этого не ожидала! Возможно, жизнь его отца решается в эти самые минуты, и полиция приедет слишком поздно. Как она могла жить с мыслью, что почти добровольно оставила кого-то сиротой?
Поэтому Ира пошла в лес. Она не собиралась уходить слишком далеко, для себя решила, что осмотрит ближайшие ряды деревьев и тут же вернется. Она звала — и для того, чтобы привлечь внимание потерявшегося водителя, и чтобы Светка знала, где она сейчас находится. Она отдалилась от дороги и почти поверила, что мужчина попросту ушел, бросив здесь ребенка одного. Должно быть, действительно псих!
А потом она посмотрела в сторону и увидела то, что в один миг впечаталось в ее память, как фотография. Такое редко, но бывает: ты ничего не ждешь, ни к чему не готовишься и уж точно не стремишься запомнить такое, однако оно просто обрушивается на тебя, прожигает, чтобы потом годами не отпускать, проникая в каждый ночной кошмар.
Высокое старое дерево с крепкими ветвями. Ослепляющее золото солнца среди листвы.
Лучи, окружающие каждую линию ореолом света. Веревка, натянутая в воздухе.
И тело висельника, мягко покачивающееся под порывами ветра.



Глава 10. Джеральдина Эванс

Без Димы попасть в морг было куда сложнее, но у них получилось — помогли как раз его связи. Анне хотелось самой осмотреть тело Гордейчика, хотя вряд ли это могло чем-то помочь. Пока все, что они видели перед собой, лишь подтверждало заключение экспертов.
— Никаких следов борьбы нет, — заметила Анна, обходя вокруг стола. — Все синяки и ссадины — типичное для дальнобойщиков дело, ничего особенного. В петлю он залез сам.
— Но это был не суицид, — заметил Леон. Ему не нужно было спрашивать об этом, он и сам все знал наверняка.
— Конечно же нет.
В это пока верили только они. По официальной версии следствия, Вячеслав Гордейчик совершил самоубийство. То, что рядом с его телом не нашли никакой прощальной записки, дело не меняло. Все указывало на то, что он сам скрутил петлю, забросил ее на дерево, сам забрался на пень, чтобы накинуть петлю на шею — и сам шагнул вниз. Смерть от сломанных шейных позвонков была быстрой.
Но никто ведь не мог сказать, что он хотел это сделать. Скорее всего, ему просто не оставили выбора. Там был его сын — которого никто не сумел найти после смерти Марии. Похититель мог связаться с Гордейчиком сразу после освобождения, заманить его туда, где нет видеокамер и свидетелей, и покончить с ним. Ради собственного ребенка отец и не такое бы сделал.
— Многие сейчас считают, что им двигало чувство вины, — признала Анна. — Что жену все-таки убил он.
— А то, что он в это время был в другом месте, никого не смущает?
— Да нет, глупости болтают — то ли датчик в машине дал сбой, то ли эксперты ошиблись со временем смерти.
— Ну а Денис?
— Денис молчит.
В первое время мальчик еще требовал привести к нему маму и папу. Но когда родители не появились, он замкнулся в себе, он ни с кем не желал разговаривать. С ним работали психологи, да и Анна навещала его, чтобы задать пару вопросов. Все было бесполезно: он сидел с опущенной головой и делал вид, что их не слышит.
Леон мальчишке не завидовал. Родители были для Дениса всем миром — потому что он еще не научился узнавать мир без них. Сможет ли он оправиться после такого? Его собирались забрать себе бабушки и дедушки — родня с двух сторон дружила, а еще мальчику должны были назначить специального педагога. Но заменит ли это все, что он потерял?
В любом случае, для следствия он был бесполезен. Приходилось довольствоваться результатами осмотра врачей и изучением одежды Дениса.
Никто не знал, где он провел несколько дней, но ему это почти не повредило. Мальчика не били, о сексуальном насилии и речи не шло, все указывало на то, что его забрали из дома и оставили… где-то. Теперь им нужно было узнать, где.
Там Денису было тепло, он не простудился, его кормили. Врачи обнаружили лишь легкое обезвоживание, но это, скорее всего, из-за стресса. Похититель был уверен, что отпустит мальчика: с теми, кого собираются убить, так не обращаются.
Но отпустит, конечно же, не просто так. Леон не знал, как он повел бы себя на месте Гордейчика. Стал бы сражаться? Или позвал бы кого-то? Или тоже подчинился бы? Вячеслав не просил о помощи, он выполнил все условия, даже самое страшное. Но убийца наверняка знал, что управлять им будет несложно. Гордейчик только что потерял любимую жену, его многие считали преступником, он почти не спал и ничего толком не ел несколько дней. Он был измотан, в таком состоянии ломаются люди посильнее, а он изначально не был готов к этому противостоянию.
— Думаешь, это конец игры? — спросил Леон. — Он добился своей цели…
— Ни в коем случае, — покачала головой Анна. — Это лишь промежуточный этап.
— Почему ты так уверена, что его целью не было убийство Гордейчика?
— Я, знаешь ли, сейчас сижу под домашним арестом, а это оставляет немало времени для чтения. Среди недавно прочитанного — все, что удалось собрать на семью Гордейчиков. Они были безобидны, Леон. Самая обычная семья, в которой из примечательного был лишь особенный ребенок. Они ни с кем не враждовали, в их истории не было темных пятен вроде убийства по неосторожности. Думаю, единственная причина, по которой выбрали их, — то, что они похожи на Эвансов.
— Но ведь ради них он нарушил канву собственной истории, — указал Леон.
— В смысле?
— Он не убил Дениса Гордейчика. То есть, повел себя так, как подражатель не смог бы. Поэтому я и подумал, что он добился своего, нет больше смысла убивать!
— Нет, тут другое. Пойдем отсюда, я уже мерзну!
Она первой направилась к выходу из зала, и Леон последовал за ней. Странно было не видеть здесь Диму, не говорить с ним, не предупреждать, что они уже уходят. Он сейчас старался не думать о том, почему его брата нет на работе. Для этого еще будет время! Вроде как Ярику удалось накопать что-то на Виталия Малинова, но об этом Леон собирался поговорить с ним позже.
Они вышли из морга, и свежий весенний воздух показался непривычно теплым после искусственной прохлады.
— Он не убил ребенка, потому что не смог, — пояснила Анна. — Убийство детей — это вообще особая лига. По-своему, это дно. У нормального человека в подсознании заложено: не трогай детей. Даже наше животное начало, самое примитивное, что есть в нас, намекает, что детенышей обижать нельзя. Серийные убийцы — люди с определенным психологическим сбоем, это правда. Но он не всегда отменяет всю связь с людьми. Ты должен знать это хотя бы потому, что твой отец не перестал тебя любить.
— Не будем о нем, — помрачнел Леон.
— Как тебе будет угодно, хотя он — удачный пример убийцы, еще способного на некую, пусть и извращенную, эмпатию. Наш подражатель — человек холодный, расчетливый и безжалостный. Ему ничего не стоит убить мужчину или женщину, даже совсем молоденькую девушку вроде Алины Кисловской. Думаю, он находит себе сотню оправданий для этого: что они грешные, заслуживают смерти, сами напросились. Серийные убийцы обычно повторяют примерно одно и то же. Но убить ребенка — это выше его сил. Ребенок в его глазах безвинен. Значит, он не лишен чувств и эмоций. Это повышает шансы на то, что однажды он допустит ошибку, именно поддавшись страстям, так чаще всего и бывает. Он уже пошел на риск, когда отпустил Дениса.
— Не такой уж большой риск: мальчик ведь его не видел!
— Но мог слышать и запомнить его голос. Да и потом, вместе с Денисом мы получили кое-какие улики, которые позже могут оказаться бесценными. Подражатель это допустил.
Под ногтями Дениса удалось обнаружить чернозем — плодородную землю, которой не было ни в лесу, ни на одежде или теле Вячеслава Гордейчика. Получается, что бы там ни придумали следователи, сын был где-то без отца, и встретились они только в лесу.
На ботиночках ребенка нашли ту же землю, а в ней — следы сухих стеблей и листьев. Оказалось, что это помидоры — точнее, сухие остатки помидоров, причем даже не прошлогодних. На курточке Дениса обнаружили розовые шипы. Все указывало на то, что мальчик был в старом саду, заброшенном или просто неухоженном.
А точнее, в доме рядом с этим садом, потому что иначе он замерз бы. В будущем это могло стать намеком, но пока ничего не значило. Мало ли вокруг Москвы садов и огородов!
— Хорошо, допустим, он не смог убить ребенка, — кивнул Леон. — Но из-за этого он перестал быть подражателем Кристи. Разве это не разрушило его план?
— Не обязательно.
— Почему?
— Потому что он просто выбрал ту версию событий, которая ему удобна, — отозвалась Анна.
— Понимаешь ли, Джону Кристи приписывают восемь официальных жертв, хотя лично я подозреваю, что их было намного больше. Но сейчас это не принципиально, восемь и восемь. А признался он только в семи убийствах.
— Ты хочешь сказать?..
— Думаю, ты уже знаешь, что я хочу сказать. Джон Кристи никогда не признавался в убийстве Джеральдины Эванс. До самой смертной казни он утверждал, что малышку убил ее отец, Тимоти Эванс.
— Может, так и было?
— Не было. Тело Джеральдины нашли рядом с телом матери, они были убиты одинаковым способом. Тут я солидарна с британской толпой: маловероятно, что в одном доме жили два душителя.
— Но почему тогда Кристи не признался? — удивился Леон. — Мне казалось, что маньяки любят потрепаться о своих достижениях!
— Не все и не всегда. Я уже говорила тебе, Кристи надеялся на оправдательный приговор ровно до тех пор, как на его шее не захлестнулась петля. Точнее, не оправдательный приговор, а признание его сумасшедшим и нуждающимся в лечении, для таких, как он, это последняя надежда. Ему нужно было давить на жалость, всеми силами показывать, что он сожалеет, что не мог остановиться. Ему нужно было, чтобы ему сочувствовали, а убийство ребенка уничтожает любую надежду на жалость. Поэтому он не признавался ни в каких других жертвах, кроме тех, чьи тела нашли в его доме. Поэтому он отрицал, что убил Джеральдину. Наш подражатель мог ухватиться за эту возможность. В любом случае, на его счету уже четыре жертвы, а будет восемь, если он не остановится.
— Значит, возвращаемся к тому, над чем работали раньше?
— Именно.
Они отвлеклись на дело Гордейчиков, когда пропал Вячеслав. Они надеялись спасти его — но ничего не получилось. Леон чувствовал: это задело Анну больше, чем она готова была показать. Ведь она догадывалась, что так будет, и не успела предупредить Гордейчика, потому что его выпустили слишком рано и неожиданно!
Но этого было недостаточно, чтобы остановить ее. Раз Гордейчика больше нет, они могли возвращаться к самому странному и вместе с тем многообещающему следу — убийству Евы Майковой.
* * *
В паркинге опять были проблемы с освещением. Темные залы и ряды машин тонули во тьме, и полагаться приходилось только на свет фар. Особенно неудобно это было на лестнице, но Виталий Малинов уже почти привык. Тут такое часто бывало: парковку построили с нарушениями, поэтому проводка выходила из строя не реже двух раз в месяц.
Его волновало лишь то, что из-за этого дефекта место ему досталось по дешевке. Он любил деньги и ради возможности их сэкономить был готов пойти на многое. А уж ради возможности их получить… Сложно сказать, на что он не пошел бы!
Теперь перед Малиновым маячили очень большие деньги. Поначалу они казались такими легкими, что он уже прикидывал, на что их потратит. Но дальше начались сложности, и боль в заживающем плече не давала забыть, сколько планов уже сорвалось и сколько ошибок было допущено.
Он все равно не собирался отступать. Малинов считал себя охотником, хозяином жизни, он знал, что сумеет получить свое — а эти деньги он уже считал своими. Поэтому в истории с наследством он собирался вести себя точно так же, как в этом темном паркинге: терпеть любые трудности, чтобы стать богаче.
Однако это все потом, не сегодня. Он вымотался и хотел провести вечер в тишине и покое. Поэтому он оставил машину на привычном месте, закрыл ее, но дальше пары шагов пройти не успел.
На него напали — тихо и быстро, он даже не догадывался, что рядом кто-то есть! Не было ни шороха, предупреждающего об опасности, ни подозрительного движения. Просто в один миг его окружали тишина и покой, а в следующий на него налетели со стороны, сбили с ног, поставили на колени. Малинов и опомниться не успел, как руки ему зафиксировала за спиной пластиковая стяжка, волосы сжимали чьи-то сильные пальцы, а лицо было прижато к грубой штукатурке стены, болезненно царапающей щеку.
Он и сам бы не смог все сделать настолько профессионально и грамотно. Виталию Малинову доводилось нападать не людей — и не раз. Он мог уверенно сказать, что умеет это делать, и многие из тех, кто был близко с ним знаком, его боялись. Но он никогда бы не смог провернуть нечто подобное! Ему даже показалось, что на него напала целая банда, действовали несколько человек, окруживших его. Лишь когда снова наступил покой, он сообразил, что нападавший только один — просто очень ловкий и сильный, намного сильнее самого Малинова.
— Ты что делаешь, тварь? — с трудом произнес он. Каждое слово сейчас сулило новые царапины на лице. — Ты хоть знаешь, на кого руку поднял?!
— Знаю, — невозмутимо отозвался нападавший. — Малинов Виталий Сергеевич, семьдесят девятого года рождения, отслужил два года в армии, пошел работать в полицию, тогда еще милицию, но надолго там не задержался и был уволен за взятки. Потом «крышевал» в годы, когда это было почетно, а после присоединился к тем, кто из бандитов переименовался в бизнесмены, не меняя при этом свою суть. Ну что? Отпали сомнения, что я обознался?
Малинов даже не знал, что поразило его больше: осведомленность нападавшего или то, что он знал этот голос.
Леонид Аграновский! Его жертва… Точнее, человек, которого он назначил своей жертвой. Теперь уже непонятно, кто кого.
Ирония заключалась в том, что сам Аграновский был ему не очень-то и нужен. Все сводилось к Анне Мещерской — и деньгам, которые маячили за ее надгробьем. От Виталия требовалось просто обеспечить скорейшую установку этого надгробья, и Леонид Аграновский должен был стать инструментом, способом добраться до девки. Малинову сказали, что они как-то связаны, что именно Аграновский помогает ей сбегать из-под домашнего ареста непонятно как.
Поэтому Малинов и не воспринимал его всерьез, хотя при прошлом столкновении убедился, что мужик там непростой, тоже с военным прошлым. Ну и что? Он не должен был понять, кто за ним охотится, не должен был вычислить его!
— Не понимаю, о чем ты! — прохрипел Малинов. Он отчаянно пытался сообразить, как выкрутиться. Он, всегда гордившийся своей силой, сейчас не мог освободиться!
Аграновский не стал отвечать сразу. Все еще удерживая Малинова за волосы, он надавил на только-только поджившую рану на плече, оставленную их предыдущим столкновением. Виталий не удержался, крикнул, он не умел терпеть боль.
— Заработала память? — поинтересовался Аграновский. — Или повторить?
— Да пошел ты! Чего тебе нужно?
Малинов не привык, чтобы с ним так обращались. Обычно те, на кого он объявлял охоту, пытались с ним поговорить, приводили адвокатов или даже полицию. Он находил это забавным: никакие законники не могли защитить этих трусов от самого обычного удара арматурой, ломающего череп.
Но Аграновский оказался из другой породы. Он говорил с Виталием Малиновым на одном языке.
— Мне нужно, чтобы ты кое-что запомнил раз и навсегда, — пояснил Аграновский. — А поскольку ты у нас путешественник во времени, застрявший в девяностых, я и объяснять тебе буду соответствующе. С этого дня ты оставляешь Анну Мещерскую в покое.
— Не знаю никакой Мещерской! С чего бы мне нападать на нее?
— Идиота строишь? Получается убедительно, не скрою, у тебя талант. Но я прекрасно знаю, как ты надеешься получить ее деньги.
А ведь все Любка виновата, если задуматься… Она его в это втянула. Но тогда Виталий думал, что ему придется немного поработать и получить за это огромную награду, он не ожидал, что он вынужден будет стоять на коленях перед каким-то психом!
С Любкой Сирягиной он когда-то встречался. Она, наверно, назвала бы это любовью. А Виталий и сам толком не понимал, что в ней нашел, страшная же баба! Но в постели хороша, лучше, чем он предполагал. Поэтому он и оставил ее при себе.
Хотя там ни о какой свадьбе и речи не шло. Зачем ему эта здоровенная корова, уже родившая двух детей от двух разных мужиков? Он придержал ее при себе, а потом отпустил — ему тогда казалось, что навсегда. Но Любка уходить навсегда не захотела, она то и дело мелькала рядом с ним. Он иногда спал с ней развлечения ради, однако не собирался пускать ее в свой дом.
Все изменилось, когда она пришла к нему с деловым предложением. Она рассказала, что у нее есть больной младший брат, наследник огромного состояния, которое перейдет к ней, если этого доходяги не станет. Она еще притащила с собой стопку журналов, в которых были описаны дома и квартиры Яна Мещерского, его счета, его награды.
Виталию это все понравилось. Если бы речь шла об убийстве обычного человека, здорового, нормального, он бы, конечно, отказался. Не хватало еще с этими знаменитостями связываться! Но Мещерский и так на ладан дышал, им нужно было даже не убить его, а ускорить его смерть, разве это так трудно? Деньги-то немалые!
Потом был пожар, упростивший им жизнь — и неожиданная жена, все усложнившая. Но отступать Виталий не собирался, он уже настроился на эти деньги, поверил, что они вот-вот окажутся на его счету. Он не готов был к такому разочарованию!
Поэтому они с Любкой начали действовать одновременно. Она настраивала против той тощей девки толпу, приплачивая знакомым журналистам. А он пытался найти способ избавиться от наследницы. Если бы Анна Мещерская вдруг пропала, разве это не было бы чудесно? Толпа, уже прикормленная ложью, сочла бы это лучшим доказательством того, что она убила собственного мужа! Все поверили бы, что она отдыхает где-нибудь на Бали, как типичная гламурная киса. Зачем им знать, под какой березкой было бы на самом деле закопано ее тело?
Причем один раз избавиться от нее почти получилось! Помощь Лидии Аграновской позволила отследить ее, устроить засаду, напасть… Да, Аграновский сопротивлялся лучше, чем они ожидали. Но не он ведь был целью! Они отвлекли его и почти дотащили Анну до машины, а потом появился еще кто-то и все испоганил. В итоге Виталий получил травму плеча, перессорился со знакомыми, которые пошли с ним на дело, и еще больше обозлился.
Но отказываться от денег он не собирался. Только не теперь! Если раньше он просто помогал Любке за щедрую плату, то отныне он считал, что Анна Мещерская должна лично ему — вроде как компенсация за все, что он пережил.
Компенсация за неудавшуюся попытку ее убийства.
Поэтому он и решил убрать главную преграду на пути к девке. Организация убийства Аграновского через аварию была долгой, дорогой и… ни к чему не привела. Пострадал какой-то непонятный мужик, деньги были потеряны, проблемы — приобретены, и ничего не изменилось.
Все это Аграновский каким-то образом узнал и пересказал прямо здесь, на темной парковке, где он был хозяином положения. Да, некоторые детали ему были неизвестны, но они были не так уж важны. Он отследил связь между Малиновым и Любкой, а через нее — и все остальное.
— Как ты узнал? — не выдержал Малинов. — Кто меня сдал?
— Да никто тебя не сдавал, очнись уже, придурок. Мы живем в век, когда есть интернет, архивы, базы данных. Чтобы узнать твое прошлое, не нужно шуршать бумажными карточками. У моего друга ушло всего часа два-три, чтобы выяснить о тебе все.
— Ты ничего не докажешь!
— Что, твое намерение напасть на Анну? Да я и не буду доказывать. Мог бы, кстати, но это сложно и долго, а у меня сейчас, поверь, дела поважнее, чем ты. Поэтому я делаю тебе одолжение и просто говорю: прекрати. Все, точка. Ты ничего не получишь, это не твои деньги, смирись с этим, и Любаша твоя ничего не получит, так что прекращай выполнять ее команды. Если я снова увижу тебя или кого-то из твоих шавок рядом с Анной, я таким добрым не буду.
Малинову многое хотелось бы ему сказать — но он прикусил губу и не произнес ни слова. Он сейчас был в унизительном положении слабого, и ему приходилось выслушивать весь этот бред.
Но Аграновский не ждал от него ответа. Закончив говорить, он отстранился и исчез так же беззвучно, как и появился. С трудом поднявшись на ноги, Малинов обернулся и обнаружил, что он снова один на темной парковке. Об этой встрече теперь напоминали разве что царапины на щеке и связанные за спиной руки.
Может, кто-то другой и воспринял бы это предупреждение всерьез и отказался, но только не Виталий Малинов. Да, он понимал, что Аграновский сильнее его, опытней, но ведь это в схватке один на один! Нужно просто привести с собой побольше людей — и все. Да и потом, никакая боевая подготовка не спасет от старой-доброй пули между глаз.
Сдаваться он не собирался.
* * *
Им нужно было поговорить с Оксаной Майковой, но Оксаны Майковой нигде не было.
Показания новой жены были единственным алиби Евгения Майкова на день убийства Евы. Если откинуть их, не осталось бы ни одного доказательства, что он не мог быть там, не мог отравить ее газом и задушить. Но Оксана утверждала, что они вместе отправились в свой загородный дом и провели там несколько дней.
Обнаружились и другие любопытные детали. Оказалось, что в день смерти Алины Кисловской Евгения тоже не было на работе. Когда его вызвали на допрос к следователю, он зло объявил, что у него был выходной и он не помнит, где провел его. Это ж было аж в декабре! И да, с женой. Только с женой. С кем еще ему быть, если его дома ждет роскошная женщина?
— Дай догадаюсь… в день убийства Марии Гордейчик он тоже был с роскошной женщиной? — спросила Анна.
Ей не нравилось, к чему все шло. Дурное чувствие уже появилось, крепло, набирало силу. Речь шла не об интуиции, Анне не нравилось, как выстраиваются факты. Но пока она просто слушала Леона, который уже успел поговорить со следователем и знал намного больше, чем она.
— Естественно, он раз двадцать повторил, что любит жену и старается проводить с ней каждую свободную минуту, — кивнул Леон. — Есть и еще один любопытный факт… Евгения Майкова на работе жалуют далеко не все. Те, кто не жалует, на условиях анонимности сообщили, что он, невзирая на роскошную женщину дома, и к проституткам наведаться не дурак. Слушай, мне кажется, или это как раз то, что мы ищем?
— Да, идеальный портрет. Может, даже слишком идеальный.
У Евгения Майкова не было толкового алиби на дни убийств. Он подходил под то скудное описание, что проститутки дали Тете Розе — обеспеченный, не старый, не отталкивающей внешности, для них и это было приятным разнообразием. Он был умен и неплохо себя контролировал. Он знал вторую жертву. Его машину видели возле дома третьей жертвы. При таком «послужном списке» сложно было назвать это случайностями.
На многое могла бы пролить свет Оксана Майкова, однако никто, включая ее мужа, не знал, где она. Евгений заявлял, что она уехала пару дней назад к какой-то подруге, к какой — он не знает. У них с женой полное доверие, он за ней не следит! Телефон Оксаны молчал, ее машину не могли найти, а еще…
— Пятой жертвой Джона Кристи была его жена, — сказала Анна.
— Да, я читал об этом, — подтвердил Леон. — Но он… он не может действовать так нагло! Это почти равносильно чистосердечному признанию. Если бы он был настоящим подражателем, увлеченным, я бы еще поверил, что он способен на такую глупость.
— Мы до сих пор не знаем, что именно нужно убийце, мы только предполагаем. Возможно, я ошиблась во всем и это действительно подражатель.
— Ты не ошибаешься во всем.
Леон не пытался ей польстить, он действительно верил в это, и Анна еле сдержала улыбку. Ситуация сейчас не позволяла ни на что отвлекаться.
— Гадать бесполезно, нужно ехать к нему, — указала она.
— В смысле — к нему? Куда?
— Не важно, куда, важно, чтобы он был там, я хочу еще раз его допросить.
— Да не будет он с нами говорить!
— Придется, — настаивала Анна. — После смерти Марии Гордейчик еще и двух недель не прошло, все ускоряется, мы не можем сидеть без дела.
— Ладно, я свяжусь с Макеевым…
Анна не готова была признаться в этом, но перед подражателем она чувствовала определенную беспомощность. Нет, она не боялась его — она не научилась бояться тех, за кем охотилась. Однако на этот раз у нее был шанс предугадать события, спасти жертв… а она не справилась. Получается, их смерти и на ее совести?
Егор Макеев сотрудничал с ними все охотней. Должно быть, он чувствовал, что не разберется с этим один, и на вопросы он отвечал без промедления. Благодаря ему они знали, куда ехать.
— На работе Майков сегодня не появлялся, — сказал Леон. — Возле дома его машины нет. Велика вероятность, что он в том самом загородном доме.
— Это отлично, идеальное место для нас.
— Не уверен, что все так уж идеально — он, скорее всего, заметает следы!
— Тем больше причин его навестить.
Анна не любила ошибаться, однако на сей раз ей хотелось, чтобы ее догадки не подтвердились. Пусть там их встретит Оксана Майкова, живая и здоровая, пусть подтвердит, что была у подруги, а Евгений ни в чем не виноват. Это замедлит расследование, но докажет, что убийца их еще не опередил, не в этот раз!
Они отправились за город на новой машине Леона — он все-таки не захотел возвращать ту, в которой едва не погиб его брат. За историю с Димой Анне до сих пор было стыдно, но изменить она ничего не могла. Леон больше не задавал ей вопросов, и она догадывалась, что он занялся собственным расследованием.
Это к лучшему. Так он, возможно, узнает правду, а ей не придется нарушать свое слово.
Поездка прошла в тишине. Анна была напряжена, и Леон чувствовал это, он следил за дорогой и не донимал ее вопросами. Да она ничего и не ответила бы ему — она пока и сама не знала наверняка. Но Анна догадывалась, что если она все-таки права, то решится очень многое.
Поселок, где располагался дом Майковых, не был элитным. Изначально здесь построили самую обычную деревянную деревню, которая теперь переживала второе рождение. Часть домов, деревянных и нуждавшихся в покраске, принадлежала прежним владельцам. Некоторые выкупили и снесли, на их месте выросли современные коттеджи.
Но Евгений Майков пошел другим путем. Он купил старый дом и восстановил его, увеличил, оштукатурил, и получилось вполне неплохо. Участок был очищен от огорода и сараев, теперь его занимали маленький домик баньки и большая деревянная беседка с помостом для танцев и зоной барбекю.
У ворот и правда стояла машина — серебристо-голубая «Ауди» удивительно красивого, мгновенно запоминающегося оттенка. Когда они запарковались рядом с ней, из дома вышел хозяин — Евгений Майков собственной персоной. Он выглядел хмурым, не выспавшимся, нервным даже, но он был далек от паники. Анна смотрела на него и пыталась понять, распознать, соотнести с образом человека, которого они искали. Пока не получалось. В Майкове было, как ни странно, больше от Джона Кристи, чем от его подражателя.
— Снова вы? — с неприязнью поинтересовался он. — Сколько можно? Мне уже пора нанимать адвоката, чтобы вы дергали его, а не меня?
— Можете, если деньги некуда потратить, — пожал плечами Леон. — Но адвокат вряд ли ответит нам, где ваша жена.
— Так и я не отвечу! Слушайте, я понятия не имею, где Ксю! Она никогда еще не уезжала так надолго! Я сегодня собирался ехать в полицию и писать заявление о пропаже!
— Не похоже, раз вы даже не в Москве.
— Мы можем войти? — поинтересовалась Анна.
— А если я скажу, что только с ордером?
— Тогда все станет очень сложным. Пока вас никто ни в чем не подозревает, мы просто хотим поговорить.
Майков задумался, недоверчиво разглядывая их, потом вздохнул:
— Ладно, проходите. Но, уж простите, я не буду делать вид, что рад вам.
Возможно, он и правда был ни в чем не виноват — или думал, что у него все под контролем. Времени на подготовку хватало, неизвестно, когда он приехал! Но Анне все равно нужно было попасть в дом. Если он убил свою жену, как Кристи, он мог сделать это только здесь, его городская квартира для этого не подходит.
Дом Майковых был стильным, отлично отремонтированным, но не обжитым и не уютным. Чувствовалось, что это место для развлечений и тусовок, никто здесь не думал о детях. В свои тридцать пять Евгений Майков предпочел установить пилон в гостиной, а не качели во дворе.
Но в остальном, это был самый обычный дом — без пятен крови на полу и фотографий с выколотыми глазами на стенах.
— Убедились? — сухо поинтересовался Майков.
— В чем?
— Да ладно, хорош придуриваться! Небось уже двадцать раз поверили, что я убил Ксю, чтобы она меня не выдала. Но не было такого! Верите вы или нет, мне за нее страшно.
— Да уж, было бы крайне неприятно, если бы погибла и вторая ваша жена, — заметил Леон.
— Вот! Вот это меня и бесит! Конечно, я типичный тиран-убийца, проще поверить в это, чем сообразить, что я — жертва!
Он действительно мог оказаться и жертвой — или убийцей. Но сейчас он в любом случае играл роль, Анна чувствовала это. Неплохо играл, он на обмане людей карьеру построил. Однако она уже успела изучить его, видела, как он ведет себя на работе, следила за его мимикой и голосом.
Он хотел, чтобы его перестали подозревать, и готов был сделать для этого все. Своя собственная судьба заботила его куда больше, чем судьба жены.
— Если вы жертва, мы поможем, работа такая, — рассудил Леон. — Но почему вы жертва?
— Меня преследует злой рок!
— Ему сложно предъявить обвинение.
— Весело вам, да? А вокруг меня люди умирают! Когда не стало Евы, я, конечно, огорчился — все-таки столько лет вместе прожили, да и любил я эту дуру когда-то… Но я не связал ее смерть со мной! Мы с ней давно разошлись, все, чужие люди. Понятно, что полиция мне на слово не поверит, ваше право… Я все равно был спокоен, потому что я знал: самое страшное произошло не в моей жизни. А теперь пропала Ксю, и кем я предстаю? Меня будто хотят подставить!
— Кто? — насторожился Леон.
Но ответ Майкова разочаровал:
— Понятия не имею! Я и сам сто раз об этом думал, прикидывал… Всех вспомнил, кому хоть раз за свою жизнь дорогу перешел. И знаете, что? А ничего! Нет у меня врагов, способных творить такое, и не было никогда!
Он бушевал все больше, изображая из себя невинно оскорбленного. Леон был спокоен, как скала, и Анне нравилось наблюдать за ним в такие моменты.
— Вы были знакомы с семьей Гордейчиков?
— С кем?..
— Вы однажды запарковались возле их квартиры.
— Обалдеть! — расхохотался Евгений. — А вы знакомы со всеми людьми, рядом с квартирами которых когда-либо парковались?
— Вы не ответили на мой вопрос.
— Нет! Я не знаю никаких Гордейчиков, Гайдарчиков и Гайдусиков! Я даже не знаю, где моя жена!
Анна позволила Леону вести допрос, сама она пока не вмешивалась, и не только потому, что ей хотелось понаблюдать за Майковым со стороны. Она все это время изучала комнату, и результат пока был неутешительный. Похоже, при ремонте пол залили бетоном, поверх него положили ламинат, причем сложным рисунком, такой невозможно разобрать, а потом собрать незаметно. Для сценария, необходимого по истории Джона Кристи, он категорически не подходит.
Но что тогда? Очередное отступление от канона, как с Денисом Гордейчиком? Нет, вряд ли, если все действительно сводится к Майкову и завершается на нем. Должно быть другое объяснение, только вот какое…
Евгений бушевал, доказывая свою невиновность, и Анна перестала его слушать, все слова его разгневанной речи были предсказуемыми и банальными. Ее взгляд скользил по окнам, осматривая двор, открывавшийся за ними. Может, баня? Нет, она, похоже, тоже стоит на добротном бетонном фундаменте. А вот беседка — другое дело, да еще с этой площадкой…
Она поднялась и, не говоря ни слова, направилась к выходу. Евгений от удивления замолчал, так и не завершив очередную фразу о своем горе.
— Это еще что? — нахмурился он. — Женщина, вы куда?
— Пусть идет, — вмешался Леон.
— Вообще-то, это мой дом, я тут решаю, кто куда идет!
Но Анна его уже не слушала. Она знала, что Леон задержит его, и могла не отвлекаться. Может, и нельзя привыкать к такому, но все же это чертовски удобно: когда кто-то тебя подстраховывает и ты доверяешь ему настолько, что можешь повернуться к нему беззащитной спиной.
Она прошла к беседке, Леон и Евгений последовали за ней. Тут фундамента как такового не было, использовали несколько свай, послуживших основой для конструкции, но под недавно покрашенными досками все равно скрывалась мягкая земля.
— Дай нож, — попросила Анна.
— Вы что собрались делать?! — ужаснулся Евгений.
И снова она проигнорировала его. Взяв у Леона чуть изогнутый охотничий нож, она вошла в беседку и без труда подцепила одну из досок. Евгений рванулся вперед, чтобы помешать ей, но его сдержал Леон. Хозяин дома не был слаб, его силы вполне хватило бы, чтобы расправиться с женщиной, однако до Леона он не дотягивал.
— Это беспредел! — вопил Майков. — Вы что творите?! Так нельзя!
Но в этом возмущении Анне уже слышалась агония.
Она убрала в сторону пару досок, больше было и не нужно. Земля, обнажившаяся под ними, была настораживающе рыхлой — а ведь ее должны были притоптать во время строительства. Анна уже знала, что это означает, теперь ей нужно было доказать другим.
Она опустила в образовавшийся пролом правую руку — ту, что всегда в перчатке. Анна отбросила в сторону несколько комьев земли, пока не обнажилась грязная простыня, под которой легко угадывались черты человеческого лица, плоть, ставшая холодной и твердой.
Анна не стала убирать в сторону ткань, она и так знала, кто это. Леон и Евгений, тоже увидевшие труп, притихли. Неожиданно Майков попытался вырваться, бежать в сторону — к воротам и своей машине. Но это было ошибкой, он не успел и шага сделать от Леона, как оказался прижатым к земле.
— Пустите! — взвыл он. — Это подстава! Подстава!
— Ага, труп тебе подкинули, — мрачно отозвался Леон, с силой придавливая его к земле.
— Нужно вызывать экспертов, — признала Анна. — Пятое тело найдено.
Все сложилось именно так, как она боялась.



Глава 11. Этель Кристи

Лидия порой жалела о том, как все сложилось — больше, чем готова была признать.
Она ведь не о таком в детстве мечтала! Она всегда верила, что, когда она вырастет, у нее будет любящий муж, готовый носить ее на руках, богатый дом, очаровательные лети. А теперь что? Она забеременела обманом, осталась одна и ненавидит весь белый свет.
Виноват в этом, естественно, Леон, но и она, если задуматься, немного сглупила… Или не немного. Чем больше проходило времени, тем больше Лидия сомневалась в себе. Пришло сожаление — чувство, с которым она раньше почти не сталкивалась, не знала его толком. Все потому, что ребенок, который казался ей чем-то абстрактным, просто аргументом против Леона, вдруг превратился в живое существо. Она видела маленького человечка во время УЗИ, чувствовала, как он шевелится в ее теле. Он родится, будет настоящим, он уже никуда не исчезнет… как это все дико, как странно! Вряд ли кто-то поверил бы ей, но она и правда не планировала так далеко наперед, когда решалась на этого ребенка.
Он вроде как подвел ее, потому что не помог удержать Леона. Однако Лидия с удивлением обнаружила, что все равно любит его. Ей хотелось покоя, и жажда мести отступала, обида из-за несправедливости больше не сжигала ее изнутри, в ее душе царили совсем другие чувства.
Увы, парочка предыдущих решений все же напомнила о себе, нарушив ее умиротворение.
Виталий Малинов явился без спроса, без предупреждения, просто пришел и позвонил в дверь. Она такого не ожидала! Лидия была уверена, что контролирует ситуацию, и снова ошиблась.
А ведь она была даже рада, когда он связался с ней! Малинов дал ей первую возможность отомстить Леону. Она не интересовалась, в чем его интерес, догадалась только, что это как-то связано с Анной Солари. Тем лучше, двух зайцев одним выстрелом, как говорится! Она не заблуждалась насчет Малинова, знала, на что он способен. Бандит он и есть бандит, какой бы костюм он ни нацепил! Она понимала, что он стремится навредить Леону и Анне. Она хотела, чтобы он навредил им!
Поэтому она согласилась помочь ему. Малинов обещал заплатить ей, причем много, и это тоже было важно: ей надоело брать деньги у Леона, она считала это унизительным. Получив свой гонорар от Малинова, она бы стала независимой и смогла позабыть о прошлом! Поэтому она сообщила ему все, что знала о бывшем муже: новый адрес, номер и марку машины, любимые места в городе, привычки. Она встретилась с Димой и убедилась, что Леон действительно снова связался с Анной Солари, они наверняка часто бывают вместе; об этом Малинов тоже узнал от нее.
Потом они перестали общаться. Лидия не знала, что было дальше, чем закончилась эта история — но слышала о том, что произошло с Димой. Чувство вины накатывало все чаще, и ей становилось все сложнее убеждать себя, что она ни в чем не виновата, это весь мир ей должен за былые обиды.
Лидия не собиралась ни в чем признаваться или извиняться. Но для себя она решила, что больше не будет влезать в такие сомнительные авантюры. До родов она собиралась думать только о ребенке — и больше ни о чем.
Но вот Малинов приперся сам и барабанит ей в дверь!
Ей не хотелось его пускать, и она даже подумывала вызвать полицию, а то и вовсе попросить о помощи Леона. Но Лидия быстро отказалась от этой идеи: Малинов знал о ней достаточно, чтобы навлечь на нее проблемы. Пришлось его пустить.
Ему досталось, это было видно с первого взгляда. Чуть прихрамывает, на одной руке — бинты, другая вообще на перевязи, да еще и лицо исцарапано. И Малинова все это здорово разозлило.
Настолько, что он не дал ей и слова сказать. Едва оказавшись в прихожей, Малинов захлопнул за собой дверь и сдавил забинтованной рукой горло Лидии, прижимая ее к стене.
Его нисколько не волновало, что она беременна. Ярость в его глазах была направлена не на нее, но ему, похоже, было плевать, на ком выместить злость.
— Почему ты не сказала?! — прохрипел он.
— Не сказала что?! — с трудом произнесла Лидия. Ей едва удавалось дышать, он больно жал на шею, в глазах темнело — и от недостатка кислорода, и от страха.
Раньше она испугалась бы за свою жизнь, но теперь думала только о ребенке. Малинов наваливался на нее, давил на живот, ему было все равно, что она уже на последних сроках!
Соглашаясь помочь ему, Лидия была уверена, что ей-то ничего не грозит, она сама выбирает, что и как делать, сама назначает жертв. Это ведь она настояла, чтобы и Диму не жалели!
Но она не хотела того, что случилось потом. Она думала, что и Леона, и Диму просто побьют — и все! Разве это так уж страшно?
Теперь побить могли ее, и оказалось, что смириться с этим не так просто.
— Почему ты не сказала, что твой бывший — гребаный спецназовец какой-то?
Значит, получил он от Леона. Но этого, пожалуй, и следовало ожидать…
— Он не спецназовец… Пусти меня, придурок!
Он сжал сильнее, и Лидия испуганно взвизгнула, ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание.
— Придурок, говоришь? Поосторожней со словами, мамаша! Если ты не сможешь быть полезной, какой толк тебя жалеть?
— Чего ты… хочешь от меня? — с трудом произнесла Лидия. — Пусти, я задохнусь…
Он чуть ослабил хватку, и воздух вернулся. Но Малинов ее так и не отпустил.
— Как она выбирается из своей норы?
— Кто?..
— Эта девка! Она под домашним арестом, и все равно она шатается с ним, а потом как-то возвращается в квартиру. Но она и в квартире бывает, она иногда пускает туда журналистов! Как она это проделывает? Почему мы не можем ее застать на выходе?
Лидия об этом ничего не знала. Она впервые услышала о том, что Анну в чем-то обвиняют, в новостях, потом добавились подробности из интернета и то, что упоминал сам Малинов. Все!
Она понятия не имела, как можно нарушить домашний арест, хотя готова была поверить, что у этой сумасшедшей все получается.
Сначала она так и хотела сказать: не знаю и знать не желаю. Но стальная хватка на ее шее заставила Лидию передумать. Он же явно не в себе! На что еще способен этот неадекват? Что он сделает, если она его разочарует? Хорошо, если отпустит — а вдруг ударит? Прямо в живот! При мысли о том, что он может здесь и сейчас убить ее ребенка, малыша, который ни в чем не виноват и даже не успел появиться на свет, у Лидии все холодело внутри.
Пришлось импровизировать.
— Ночью она выбирается, понятно? Ночью! Или под утро!
— Как это? — смутился Малинов. — Мы же следили за подъездом ночью!
— А вот так! Руку убрал, тогда скажу!
На этот раз он послушался ее, отпустил. Получается, расчет Лидии был верным: если он почувствует, что получил свое, он, возможно, не тронет ее.
Она болезненно поморщилась, потирая шею.
— Обязательно было так давить?!
— А что ты сразу не сказала, что знаешь? — парировал Малинов.
— Да я выяснила недавно, а рассказать тебе не могла, ты номер не оставил!
— Потому что мой номер — не твоего ума дело. Рассказывай сейчас!
Что ж, врать так врать, отступать ей было некуда.
— Думаешь, она еще не сообразила, что вы следите за подъездом? Сообразила, конечно!
Поэтому она остается у дверей и ждет удачного момента, не важно, в какое время, но всегда в темноте. Потом ее встречает Леон, она ночует у него, а возвращается так же: когда ей удобно.
Журналисты ведь к ней каждый день не ходят, она сама их приглашает! Видишь? Все просто.
Или ты хочешь сказать, что вы следили за дверями сутки напролет?
— Нет, — признал Малинов. — Там были и паузы, когда некому было следить…
— Вот! Она этим пользуется!
— А менты, которые ее охраняют, с ними-то что?
— Ты что, веришь в честность ментов? — фыркнула Лидия. — Приплачивает она им и все, деньги-то у нее есть!
— Ладно, посмотрим…
— Вали давай, мастер переговоров.
Он и правда ушел, а Лидия поспешила запереть за ним дверь. Только после этого под ней подкосились ноги, она опустилась на колени прямо на коврик в прихожей. Ее трясло от мысли о том, что могло случиться, и она испуганно закрывала руками живот, хотя в этом уже не было необходимости.
О своей лжи она не жалела, Лидия не верила, что Анна сбегает из-под домашнего ареста именно так, это слишком примитивно. Так что ей это не навредит. Просто несколько дней Малинов будет занят бесполезным дежурством — а потом поймет, что его обманули.
Так что ей срочно нужно было придумать, как избежать его мести.
* * *
Это был идеальный подозреваемый. Когда Леон работал в полиции, о таких подозреваемых только мечтали. Просто подарок на день рождения, в праздничной упаковке, разве что бантиком перевязать осталось!
Все обстоятельства указывали на вину Евгения Майкова.
Во-первых, он относился к женщинам с заметным пренебрежением. Он любил их — но так, как любят дорогие машины или элитный алкоголь. Они были его развлечением, показателем статуса, и не более того. Даже смерть собственной жены не слишком его печалила, потому что навлекала на его голову огромные проблемы. Об этом он и думал, а не о том, что никогда больше не увидит Оксану. Так что если бы убийство женщин доставляло ему искреннее наслаждение, он пошел бы на это, и никакие внутренние барьеры его бы не остановили.
Во-вторых, все убийства были совершены в те дни, когда Майкова не было на работе. Он был начальником, одним из совладельцев бизнеса, он сам решал, когда появляться в офисе. Поэтому подставить его было бы очень сложно, нужно было хорошо знать его график, который порой строился исключительно на капризах.
В-третьих, его можно было связать со всеми жертвами, так или иначе. Его сотрудники подтвердили, что босс любил побаловать себя услугами жриц любви, поэтому у него были все шансы пересечься с Алиной Кисловской. Про Еву Майкову и говорить не стоило. Возле дома Гордейчиков его видели. И вот теперь — его жена! Кто еще мог бы так связать их?
Ну и наконец, в-четвертых, изучение его медицинских записей показало, что в старших классах он повредил левую руку. Это обернулось для него слабостью, не мешающей жить, но ощутимой. Как раз это и могло сделать след, оставленный на шеях жертв, уникальным.
Поэтому у Майкова были серьезные проблемы. Макеев и другие следователи уже потирали руки в предвкушении славы, которая ждала их после завершения такого сложного дела. А Леон, как ни старался, не мог разделить их уверенность.
Не потому, что ему был симпатичен Евгений Майков. Как раз наоборот — он терпеть не мог тех, кто отличается таким вот двуличием, улыбается в лицо, чтобы за спиной злобно шипеть. Но слишком уж все откровенно! Как он мог сначала связать свою защиту с Оксаной, а потом убить ее?
С другой стороны, Леон не отрицал, что придумывает лишнего. Тела первых жертв Майков оставил на виду, а вот труп жены попытался спрятать, и найти его удалось лишь потому, что и тут он повторил историю Кристи. Он не думал, что Оксана снова понадобится — а может, просто сорвался.
Но теперь он в тюрьме, и дело вот-вот решится.
— Я, если честно, запутался, — признал Леон. — Хочется объявить его нашим главным гадом и сказать — ура, товарищи, Шерлок Холмс может нами гордиться. Но не слишком ли все гладко?
Они встретились в квартире Яна Мещерского. В последнее время журналисты вели себя настороженно, им хотелось сенсации и скандала, поэтому Анна вынуждена была чаще оставаться дома.
Семейство Сирягиных только подливало масла в огонь. Леон и теперь их видел — они пытались заговорить с ним, когда он шел к двери. А он даже смотреть на них не мог без отвращения. Несчастные жертвы, конечно! Но ничего, сами по себе эти двое ничего не могут, им нужен Виталий Малинов, он — залог их грубой силы. Однако Малинов, если в его башке осталось хоть немного ума, затаится.
Сейчас они просто пережидали, пока журналисты угомонятся, в квартире, соблюдая закон. От скуки Анна варила кофе со специями — ей хотелось делать что-то сложное, отвлекающее ее, но не слишком утомительное. А Леону нравилось сидеть на кухне и наблюдать за ней, это успокаивало. Судя по ловкости движений, она такое проделывала не раз.
Сейчас Анна выглядела задумчивой, и он чувствовал: она тоже не спешит ставить крест на Майкове. Не потому, что прислушалась к мнению Леона, а потому, что они мыслят одинаково.
— Слишком все было сделано небрежно, — задумчиво произнесла она. — Он узнал, что Кристи сделал с женой, но он это не прочувствовал…
В воздухе пахло кофе, гвоздикой и корицей. Над медной туркой поднимался пар. Анна снова была в образе богемной жены, и длинное вязаное платье подчеркивало ее тонкую фигуру. Все это было простым, домашним, и совсем не подходило для обсуждения убийств. Но иначе они не могли: они оба чувствовали, что их используют, кто-то хочет, чтобы они приняли ту версию, которую им дали.
— Она ведь была для него пятой жертвой, — напомнил Леон. — Не думаю, что к тому моменту он еще верил в святость смерти.
— Дело не в святости смерти, для Кристи это никогда не было проблемой. Дело было в Этель. Любил ли он ее? Нет. Они были одной из тех пар, которые привыкают друг к другу, не любя, переплетаются корнями и ветвями в силу привычки, уже не могут расстаться, потому что не умеют жить по-другому. Но она все равно была для него символом нормальной, человеческой жизни. Поэтому он не мог просто взять и задушить ее, как Майков якобы задушил Оксану.
— По-моему, ты его романтизируешь.
— Нет, говорю еще раз: он ее не любил, — указала Анна. — Но Кристи был из импульсивных убийц, это указывает на способность к сильным эмоциям. Он понимал, что ему нужна определенная норма, чтобы держать эти чувства под контролем. Этель была для него такой нормой, точкой опоры, берегом, который удерживает реку. Когда ее не стало, он тоже прожил недолго.
Голос Анны звучал размеренно, спокойно, и, слушая ее, несложно было отстраниться от того, что окружало его сейчас, и представить себе события давно минувших лет.
Они встретились после того, как Джон Кристи вернулся из армии. Он — еще немного неуклюжий, невысокий и вполне симпатичный. Умный и приятный в общении, с вечно тихим голосом, словно намекающим на природную интеллигентность и спокойствие. Этель Симпсон — не самая красивая из девушек маленького городка, но смешливая и обаятельная. Она могла стать хорошей женой, его женой — как раз такой, какая ему нужна, чтобы преодолеть ненависть к женщинам, прочно укрепившуюся в его сердце. Кристи хотел быть нормальным и не помнить голоса матери и сестер, забыть насмешки проституток.
В двадцатом году они поженились, но чуда не произошло. Он не хотел жену, и эта неспособность заставляла его чувствовать себя ущербным. Первой брачной ночи у них не было, но Этель попыталась отнестись ко всему с пониманием.
В Британии двадцатых годов о сексе не то что не кричали, не говорили даже. Со своими проблемами молодой семье полагалось справляться самостоятельно. Они и пытались, иногда даже кое-что получалось, но им было далеко до нормальной жизни. Кристи, еще более замкнутый, снова стал наведываться к проституткам. Этель через четыре года безуспешных попыток наладить брак переехала к родне.
Джону Кристи тогда было не до нее. Он был молод, он не знал себя, и все его усилия уходили на то, чтобы понять свою истинную природу и обуздать ее. Одно за другим последовали преступления, мелкие и не очень. Хищение, хулиганство, кража, избиение, агрессивное поведение… Его жизнь катилась непонятно куда, его одолевали желания, которых он сам боялся. Вряд ли он мог понять, почему ему так отчаянно хочется того, чего хотеть нельзя.
Но время прошло, он поумнел, набрался опыта. Он уже знал, что ему недоступно то удовольствие, которое получают другие. Однако Джон Кристи все равно жил в мире людей и должен был играть по их правилам. Был целый набор ролей, которые полагалось принять британцу из среднего класса: гражданин, муж, отец, сосед, друг. Кристи нужно было овладеть хотя бы частью из них, чтобы влиться в толпу и получить возможность делать то, что ему нравится.
Он решил переехать в Лондон — в город, который не знает о его прошлом и открывает двери в будущее. Он добрался до столицы в тридцать третьем году и привез с собой Этель. Он прекрасно знал, что примерному семьянину устроиться будет проще, на одиночек всегда смотрят с подозрением.
Сложно сказать, зачем это нужно было Этель. Нового мужчину она так и не встретила, годы шли, чувство одиночества грызло ее все чаще, да и родные не оставляли в покое. Она должна была оставаться при муже, это было куда важнее, чем ее чувства. Поэтому она согласилась на предложение Кристи поехать с ним, ей проще было обмануть себя верой, что все еще будет хорошо.
Ей и правда стало легче, Кристи поумнел, он больше не срывался. Полноценной жизни мужа и жены у них так и не было, но они привыкли друг к другу, вдвоем было проще справляться с бытовыми проблемами. А потом, когда он стал полицейским, и она могла наслаждаться особой ролью в обществе.
И все же жизнь с мужем не спасала ее от одиночества. Ей хотелось любви, на которую Кристи был не способен. Поэтому она часто уезжала домой, к родственникам. Квартира в доме номер десять на Риллингтон-Плейс оставалась в полном распоряжении Кристи — и однажды стала местом убийства… многих убийств.
— Предполагается, что она ни о чем не догадывалась? — не выдержал Леон. — Серьезно? Ты говоришь, что у них в саду кости из земли торчали, а она не догадывалась?
— Люди способны на многое закрыть глаза, если очень хочется.
Возможно, о чем-то Этель Кристи и догадывалась. Про походы мужа к проституткам так точно. Про жестокость к женщинам могла знать… Другим женщинам. Не к ней. Она уже тогда стала для мужа мерилом нормы, его ориентиром на образ нормального человека, его маскировкой. Какие бы подозрения ни посещали Этель, вряд ли она бы поверила, что ее муж — жестокий убийца, который получает удовольствие от лишения жизни.
Поэтому когда пришло время суда над Тимоти Эвансом, она уверенно стала на сторону мужа. Вряд ли Этель так уж много знала о самом преступлении. Но Джон научил ее, что и как говорить. Она, почтенная домохозяйка, приятельница жертвы, была важным свидетелем на суде. Шел пятидесятый год, со свадьбы прошло тридцать лет, Этель целую жизнь прожила с этим человеком. Поэтому она готова была защищать его и верить ему несмотря ни на что.
Но урон их отношениям все же был нанесен. Этель могла не знать о смертях Рут Фуерст и Мюриэл Иди, зато теперь она совершенно точно знала, что одна женщина была убита в их доме — и маленький ребенок! Думала ли она о том, что это мог сделать Джон? Вспоминала ли отчаянные крики Тимоти, пытавшегося указать слепому миру на настоящего убийцу? Вполне возможно.
Да и дела у них шли не так хорошо. После того, как на суде вскрылись подробности уголовного прошлого Кристи, от которых он и сбежал в Лондон, он потерял хорошую работу, а с новой было туго. В семье начались сложности с деньгами: в те времена главным добытчиком должен был оставаться муж. В довершение всего, Этель перестала уезжать из дома — возможно, не хотела тратить деньги на путешествия или не чувствовала в себе нужной энергии, возраст брал свое.
Мелкие трудности накапливались, нарастали, оборачивались грозовым облаком, нависшим над семьей — и в декабре пятьдесят второго, через три года после убийства Берил Эванс, Кристи сорвался. Он задушил Этель в семейной постели. Она, в отличие от других жертв, не была изнасилована — потому что перестала быть для Кристи женщиной. Убивая ее, он убивал и свою иллюзию мирной жизни, даже если понял это не сразу.
— Скорее всего, это убийство тоже было импульсивным, — сказала Анна. — Все к этому шло, и все же он не подготовился. А скрыть убийство собственной жены куда сложнее, чем смерть не связанной с ним проститутки!
На дворе стоял декабрь, закопать тело Этель не получилось бы. Тогда Кристи разобрал доски пола в их квартире и спрятал труп под ними, среди утеплителя и строительного мусора.
— Так ты и нашла тело? — догадался Леон.
— Так я его искала. Но я до последнего хотела верить, что Оксаны там не будет.
После смерти Этель Джону Кристи нужно было успокоить ее родных и знакомых. Некоторое время у него это получалось: они писал письма ее родне, ссылаясь на то, что у Этель развился артрит, она не может держать ручку и диктует ему. Он врал друзьям и соседям, что она уехала. Он придумал с десяток версий, всем рассказывал разные, но никто этого не замечал. И все же Кристи понимал, что так не может продолжаться вечно. Убив Этель, он разрушил свою прежнюю жизнь, и с этим нужно было что-то делать.
Но история семьи Майковых была совсем другой. Оксана была младше мужа на двенадцать лет, и женился он на ней только потому, что находил ее привлекательной. Он хотел секса с ней, она хотела красивой жизни. Они не привыкали друг к другу, им просто нравилось быть вместе. Их не держали традиции или общественное мнение, они разбежались бы, если бы им захотелось. Если бы Майков действительно был убийцей, смерть Оксаны не потрясла бы его так, как смерть Этель потрясла Джона Кристи.
— Мне кажется, что, когда ты нашла тело, он прифигел больше, чем мы, — признал Леон.
— Возможно. И даже попытка побега, которую наверняка будут использовать против него Макеев и компания, была скорее последствием шока. Но для нас история Евгения Майкова больше не имеет значения.
— Что, серьезно?
Анна сняла турку с плиты, разлила кофе по чашкам и обе поставила на стол. После этого она устроилась напротив Леона, все такая же задумчивая и собранная.
— Конечно, — кивнула она. — Сейчас на Майкова набросятся все кому не лень, алиби у него больше нет и перед законом он беззащитен. Думаю, это и есть цель.
— Посадить Майкова?
— Не просто посадить, а выставить его чудовищем. Кому-то он здорово насолил!
Тут Леон был с ней согласен: не каждый бы пошел на такие жестокие преступления, чтобы кого-то подставить. Для этого нужно было ненавидеть Евгения Майкова всем сердцем, а такая ненависть не появляется на пустом месте, чтобы там Майков ни говорил про отсутствие врагов.
— Но во всем этом есть и огромный плюс, — добавила Анна.
— Какой же?
— Убийца добился своего: Майков за решеткой. Если будут еще жертвы с таким же следом удушения на шее, они докажут невиновность Майкова, подражатель на это не пойдет. Он сейчас угомонится и будет следить за судом. Поэтому у нас есть время на расследование: пока Майков за решеткой, жертв больше не будет.
* * *
Ася прекрасно знала, что поступает неправильно. Но если бы она собиралась всю жизнь прожить пай-девочкой, она бы не пошла работать журналисткой.
История со вдовой Яна Мещерского постепенно затухала. Да там и истории как таковой уже не было! Ну, сидит эта кукла в квартире целыми днями, дальше что? Вечеринок она не устраивает, кровавые подробности убийства музыканта не выясняются. Да, наведывается к ней какой-то мужик, но, вроде, сказали, что он из команды ее адвокатов. Приходит без цветов, уходит до ночи — скучно! Как бы ни старались Любовь и Андрей Сирягины, нового скандала не было, и журналистов у подъезда оставалось все меньше.
Поэтому Асе и передали это задание. Она была новичком в редакции, ее нужно было чем-то занять. Изначально репортажи про Анну Мещерскую делал другой журналист, но его перекинули на тему поинтересней. Асе же полагалось сидеть тут с оператором и смотреть на закрытую дверь. Большая радость!
Поэтому она собиралась взять дело в свои руки. Создавать сюжет, а не ждать его!
Она давно уже заметила, что похожа на Анну Мещерскую. Если природа подбросила ей такой дар, грех не воспользоваться им! Сходство не было шокирующим, но Ася сделала все, чтобы подчеркнуть его. Она нашла похожее платье в стиле хиппи, отыскала парик — не лучшего качества, однако в темноте сойдет. Даже ее оператор, который изначально отнесся к этой идее скептически, вынужден был признать, что теперь их не отличить.
— Еще раз, что ты собираешься делать? — уточнил он.
— Все просто, смотри… Через подъезд я зайду в подвал и выйду наружу через его дверь, типа я так все время делаю — то есть, она делает!
— Так там же кто-то из наших дежурит!
— Ушли уже, — заверила его Ася. — Сейчас на ночь мало кто остается. Ты меня снимешь издалека, а я буду тебя как будто не замечать. Это первая половина сюжета. А вторую отснимем в ночном клубе каком-нибудь. Получится, что эта Мещерская всех дурит, изображая скорбящую вдову, а на самом деле тусит только так, ждет, пока полиция от нее отвяжется и все деньги будут ее!
— Нужно ли мне напоминать тебе, что это незаконно?
— Ой, отстань, ты еще скажи, что это непорядочно!
Ася прекрасно знала, что это не по правилам, но правила были написаны не для нее — и не для портала, на который она работала. Она еще практиканткой усвоила, что там есть проверенная схема. Когда размещалась откровенная «утка», портал просто извинялся, иногда — платил символический штраф и все. Не посадят же ее за такое! Ася всегда может сказать, что обозналась. Они сидели у подъезда, увидели похожую девушку, решили, что это Анна Мещерская. С кем не бывает!
Извинение просматривали гораздо реже, чем репортаж, поэтому портал будет в плюсе.
Оператор тоже знал об этом, он работал куда дольше, чем Ася. Поэтому сомневался он только для вида — или ради развлечения. Он не стал отказываться и сам выбрал, откуда ему удобней снимать.
Они дождались, когда поблизости не будет прохожих, когда уйдут другие журналисты. Ася чувствовала, как отчаянно и быстро бьется ее сердце — совсем как в детстве, когда любая прогулка казалась приключением. Она ни в чем не сомневалась и не собиралась отступать. Она думала только о своей карьере. Журналистке, в отличие от учительницы, нет нужды строить из себя хорошую девочку!
Поначалу ее план работал идеально. Она вошла в подъезд, но подниматься не стала, чтобы не привлечь внимание полицейских. Она свернула в сторону, к двери в подвал. Ася еще утром прошлась здесь, проверила, где есть замки, а где — нет, и теперь у нее готов был маршрут.
Худшей частью, пожалуй, был подвал, вонючий и душный. Но его она миновала быстро, не было причин там задерживаться. И вот — другая дверь, а за ней — свобода! Хотелось побыстрее выйти, сделать вдох полной грудью, но Ася не забывала о роли.
Она вела себя так, как, по ее мнению, должна была вести себя Анна Мещерская. Она приоткрыла дверь, огляделась по сторонам и только потом решилась сделать шаг наружу. Она всем своим видом показывала, что делает что-то запретное, и камера должна была это запечатлеть, чтобы уже этой ночью видео спровоцировало сотни гневных комментариев.
Ее маленький спектакль был почти закончен, она собиралась идти к кустам, в которых скрывался ее оператор. И вот тут что-то пошло не так: у нее появилась компания. Из-за угла дома выбежал мужчина в черной одежде, и Асе показалось, что это не случайность, он давно уже наблюдал за ней. Будто ждал ее!
Он оказался рядом с ней уже через пару секунд, и Ася услышала его тихий злой голос:
— Выползла наконец, дрянь…
Она хотела сказать ему, что это ошибка. Она — не Анна Мещерская, это просто для репортажа! Но в последний момент Ася засомневалась: может, и не рушить иллюзию, чтобы ее видео получилось скандальней? Она не ответила ему, не произнесла ни слова, а потом стало слишком поздно. Мужчина плеснул ей что-то в лицо, развернулся и бросился прочь.
Ася не сразу поняла, что происходит. Сразу — нет, не поняла вообще. Казалось, что это просто вода, обычная, прозрачная, даже не грязь какая-нибудь или та мерзость, которой обливают своих жертв извращенцы. Но потом стало ясно, что все намного хуже.
Пришла боль. Асе казалось, что ее кожа пылает открытым пламенем. Она закричала, прижала руки к лицу, чтобы потушить огонь, однако безуспешно. Потому что кожа не горела, было лишь чувство, что она горит, с каждым мгновением все сильнее, так, что уже и терпеть нельзя… Она терла лицо руками, надеясь хотя бы ослабить боль, но тщетно, ее кожа будто исчезала, мышцы немели, крик летел к ночному небу.
Другая бы не поняла, что произошло, не догадалась бы. Но Ася была журналисткой, она еще во время обучения написала не одну криминальную новость. Сейчас она словно оказалась в одной из тех историй, от которых раньше содрогалась. Она сочувствовала тем несчастным, но верила, что ее это не коснется, никогда… до сегодняшнего дня.
Какой-то безумец облил ее кислотой, приняв за Анну Мещерскую.



Глава 12. Рита Нельсон

В этой квартире жизнь и смерть стали соседками. Они вселились в одни стены, сроднились и не готовы были расстаться. Жизни принадлежала большая часть пространства: две комнаты из трех, коридоры, кухня, ванная. Там было светло, то и дело попадались детские игрушки, царил умеренный беспорядок, который и бывает рядом с людьми. На окнах стояли живые цветы, а на стенах появлялись новые фотографии.
В комнате, принадлежащей смерти, время замерло. Здесь правил бал идеальный порядок, как в музее, все вещи лежали строго на своих местах — и только старые, ничего нового сюда давно уже не приносили. Целый угол был отдан снимкам, перетянутым черной траурной лентой. На подоконниках стояли вазы с искусственными цветами, обесцвеченными солнцем. От них пахло дешевым пластиком.
Такой была квартира семьи Челищевых — матери и сестры Евы Майковой. Ее старшая сестра сумела прийти в себя после недавней трагедии, у нее и выбора-то не было: она заботилась о трех маленьких детях одна, без мужа, у нее не оставалось времени скорбеть. А для матери этот месяц ничего не решил, она будто только что вернулась с похорон и принесла смерть с собой, в эту душную маленькую комнату.
Изначально Анна шла сюда, чтобы поговорить с матерью — кто знает своего ребенка лучше? Но это оказалось невозможно. При упоминании Евы пожилой женщине становилось плохо, она едва не теряла сознание, ее пришлось срочно уложить в кровать.
И тогда на разговор с ними согласилась старшая дочь, Лина. Похоже, работа и забота о доме оставляли ей не так уж много времени на общение, и она не отказалась бы от любых собеседников. При этом имя Евы вызывало у нее совсем не скорбь — она злилась на сестру даже сейчас, когда смерть разделила их непреодолимой чертой.
Анна уже догадывалась, почему. Сестры Челищевы были совсем не похожи. Ева — изящная, очень красивая, настоящая куколка. Лина — крупная, полная, неухоженная и издалека похожая на мужчину. К тому же, она была старше всего на пару лет, а казалось, что на целую жизнь.
Зато если Еву все знакомые описывали нервной, почти истеричной, то Лина была спокойна, как танк, даже в своей злости.
— Знаете, кто-то должен был сказать правду о ней, — тихо сказала Лина. — Я сразу не решилась… Нас же как учили? Про покойников говорят или хорошо, или никак. Вот и я никак не говорила. Но посмотрите, что в итоге! Евы нет, а мама до сих пор в каком-то трансе. Эта избалованная принцесса даже с того света вредить умудряется!
Они устроились на кухне, чтобы не беспокоить детей и пожилую женщину. Кухонька была совсем крохотной, стульев оказалось всего два, на них устроились Лина и Анна. Леон остался за спиной у своей спутницы, и ей от этого было спокойней. Она и сама не бралась объяснить, почему… В этом деле все стало слишком странным. Подражатель начинал казаться ей призраком, который всех их обвел вокруг пальца. Она не знала, чего от него ожидать, на что он вообще способен, и лишь присутствие Леона позволяло по-прежнему не бояться его.
— Но хоть какой-то от нее толк будет, когда мы получим наследство, — продолжила Лина. — С долгами разберусь! Ева всегда прекрасно жила, даже перед смертью! Это у меня долги, кредиты… У нее было все! Но она все равно истерила на пустом месте. Она была одна, заботиться ей приходилось только о себе, она много путешествовала, могла зайти в любой бутик и купить первую попавшуюся вещь. Разве не это счастье? При том, что она особо не напрягалась, просто наклеивала таким же идиоткам, озабоченным своей внешностью, пряди волос. Это я, как дура, в детском саду работаю, а потом еще шью вечерами, но у меня и половины нет того, что было у нее! И так было всегда.
— Расскажите о ней, — попросила Анна.
Тот, кто любит погибшего, не всегда способен говорить о нем — из-за боли. Но тот, кому он неприятен, наоборот, хочет поболтать. Его раздражает, что покойника только хвалят, и ему хочется доказать всем вокруг, что смерть не отменяет былые грехи.
Ее предположение оказалось верным: Лина не страдала от недостатка красноречия.
В семье Челищевых родились две дочери с разницей в три года. Лина, старшая, была самым обычным ребенком, здоровым, крепким и подвижным. А вот Ева чуть не умерла при родах и первые месяцы жизни провела в больницах. Из-за этого родители тряслись над ней, как над величайшей драгоценностью, они, чуть не потерявшие ее один раз, боялись снова пережить этот ужас. Сами того не замечая, они оставили старшую не у дел, и эта обида сохранилась в душе Лины на всю жизнь.
Так что Ева с детства воспитывалась принцессой. Ей внушали, что девочкам не нужно утруждаться, за них все и всегда будут делать. У нее были великолепные платья, все куклы, на которые она указывала пальчиком, плюшевый пони и пластиковая корона. Она росла удивительной красавицей, и все это ей невероятно шло. Лина же старалась быть отличницей и помощницей, ее хвалили, но всегда — между делом, лишь бы она не ныла. Как бы она ни старалась, она не могла получить того обожания, которое Еве доставалось просто так, по праву рождения.
В школе Ева тоже особо не напрягалась. Казалось бы: это должно было привести ее к полному провалу и необходимости отсиживать в каждом классе по два года. Однако учителя оказались неожиданно снисходительны к девочке-куколке, и она стабильно отличалась средней успеваемостью.
Детское очарование Евы рано развилось в женскую сексуальность. Она была привлекательна и знала об этом; чарующая Лолита, на которую засматривались и взрослые мужчины, а уж сверстники и вовсе были у ее ног.
— Но тут ее избалованность и сказалась! — не без злорадства объявила Лина. — Она привыкла, что все пляшут под ее дудку. Она вертела, кем хотела, королева, но в итоге выбрала себе бойфренда что надо… Это был эталонный утырок! Серьезно, среди всех мальчишек, что за ней волочились, она нашла самого тупого, грубого и жестокого упыря, и вот с ним она начала встречаться.
Избранника Евы звали Игорь Исаев. Он был в одиннадцатом классе, причем второй год, Ева училась в девятом. Исаева и правда опасалась вся школа: высокий, спортивный, закаленный дворовыми драками, он вырос в «непростой» семье и был прекрасно знаком милиции, которую тогда еще не успели переименовать в полицию.
Причем Исаев не был голливудским плохим мальчиком, у которого на самом деле доброе чуткое сердце и рыцарские манеры. Он был именно таким, каким и положено быть главному школьному агрессору: наглым, туповатым и самовлюбленным.
Встречаться с ним было настоящей работой. Гордой Еве пришлось научиться держать ротик закрытым — потому что за каждое слово можно было получить. Порой надменная красавица ходила битой, но никому ни на что не жаловалась. Она таскалась за Исаевым покорной собачкой, курила вместе с ним в подворотнях, делала все, что он скажет. Все, кто ее знал, были в шоке, родители просили ее прекратить это, однако Ева была неумолима, она и слышать не хотела о расставании.
— Она даже к нам домой это феерическое быдло однажды привела, — невесело усмехнулась Лина. — У папы тогда деньги пропали, маму валерьянкой сутки отпаивали. Но говорить с Евой об этом было бесполезно. Она выбрала себе возлюбленного, которого боялись все, даже учителя, и очень собой гордилась.
— Так сильно любила? — поинтересовалась Анна.
— Да какое там! Ева любила только себя, того, кто лупцевал ее почем зря, она любить не могла. Это наши родители считали, что она просто влюбилась, милая нежная девочка. Я-то знала, что она рыдает ночами и шепчет «Ненавижу».
— Как думаете, почему она оставалась с ним? — спросил Леон.
Лина покосилась на него с неприязнью. Он раздражал ее так же, как все мужчины раздражают женщин, которые почему-то признали себя недостойными счастья. И все же она ответила — потому что для нее он был полицейским, она не хотела неприятностей.
— Из чистого упрямства. Ева устала от образа принцессы, ей хотелось быть бунтаркой. Она не понимала, что сама себя довела до истеричности. Вот тогда она стала нервной. До этого была вполне довольна жизнью, а уже с ним у нее начался нервный тик. Мне наших родителей было больше жалко, чем ее… Она-то шла на все добровольно, а они здоровье теряли. Но, к счастью, это продлилось всего год.
— А потом он ее бросил? — предположила Анна.
— Нет, потом он просто исчез. Смылся!
Незадолго до выпускных экзаменов Игорь Исаев пропал. Был — и не стало, как в воздухе растворился!
Его друзья не знали, куда он мог деться. Его родителей, которые и не помнили толком своих детей, это не интересовало. Его учителя и одноклассники сходились во мнении, что это как-то связано с криминалом. Все знали, что его первое преступление — просто вопрос времени.
Он не собирался тащить с собой в новую жизнь Еву. Когда он исчез, она осталась одна, ходила потерянной и вечно заплаканной. Родители надеялись, что избавление от дурного влияния пойдет ей на пользу, но не тут-то было. С каждым месяцем Ева становилась все более нервной и раздражительной, она срывалась на пустом месте и мучилась от панических атак.
Когда она окончила школу, родители готовы были оплатить ей любой университет — при том, что старшей пришлось идти в училище, потому что баллов на бюджет не хватило. Но Ева не желала больше учиться, едва дождавшись совершеннолетия, она выскочила замуж за Евгения Майкова.
— Вот тут ей повезло, — признала Лина. — Нормальный мужик был: не бедный, не жадный, заботился о ней. Живи да радуйся! Но Ева не умела жить и радоваться, ей обязательно нужно было из-за чего-то переживать. Естественно, он ее бросил.
— Он утверждает, что развод был ее идеей, — сказала Анна.
— Я уж не знаю, что у них там было и как, но факт остается фактом. Ева ни с кем не могла ужиться, никому не доверяла. Это все превратилось в паранойю! Но я все равно не ожидала, что для нее все закончится вот так… Ее действительно убил Майков? Я вот никак поверить не могу!
— Следствие будет разбираться.
— Хотя, может, и он, — задумалась Лина. — Но только при одном раскладе.
— Каком же?
— Если она все еще любит и всегда любила Игоря. Представьте, как она мужа достала за эти годы! Он ей все дал, ничего не пожалел, а от нее только и слышно: люблю Игорёшу — сил нет!
Это кого угодно доведет до помешательства.
Вряд ли она действительно так не любила сестру. Скорее, неприязнь к ней стала для Лины привычкой, с которой она прожила большую часть жизни. А сейчас это еще и был защитный механизм, позволяющий спастись от боли.
Если убедить себя, что Ева была лишней в этом мире, то и грустить о ней не придется.
— А вы как считаете, тосковала она по Игорю или нет? — уточнила Анна.
— Да я не знаю, если честно… Мы с ней никогда секретиками не делились! Но я могу точно сказать: ее психованность началась примерно в то время, когда она стала встречаться с ним.
Когда он исчез, лучше не стало, стало хуже. Так что да, любовь к этому утырку во многом ее определила.
Это был интересный поворот. То, что Лина считала Игоря Исаева тупым быдлом, значило не так уж много. Возможно, в восемнадцать-девятнадцать лет он, как и Джон Кристи, еще не умел контролировать себя. Но кем он стал потом? Почему предпочел исчезнуть? И…
Что если он вернулся?
Больше Лина не могла сообщить им ничего важного, она мало общалась с выросшей сестрой.
А после развода Ева и вовсе замкнулась в себе, она казалась приветливой и веселой только клиенткам. Она никого не пускала в свой мир, не появилась на похоронах отца и даже на звонки матери отвечала неохотно.
Они попрощались и ушли, а мать Евы так и не покинула свою комнату. Ей сейчас проще всего было закрыться внутри прошлого, и сложно было сказать, сможет ли она преодолеть этот барьер — даже ради старшей дочери и внуков.
День был удивительно теплый для апреля, Анна даже на пару секунд замерла, подставляя лицо солнечным лучам. Это не значит, что она отвлеклась или расслабилась, просто так ей проще было думать.
— Как считаешь, есть у нас победитель в номинации «Кто подставил Евгения Майкова»? — поинтересовался Леон.
— Очень может быть. Я просто не знаю, как это проверить.
Если Игорь Исаев и вернулся, то уже не под своим именем — оно не мелькало ни в одном из отчетов, его не было в показаниях свидетелей. Но это ничего не значит, они ведь не знали, куда он исчез и где был все эти годы.
Зато ясно другое: он мог приревновать Еву к ее мужу. Евгений Майков упоминал, что он не был у нее первым мужчиной — значит, первым был Игорь. Возможно, он считал, что она всегда будет принадлежать ему. Но вот он вернулся и узнал, что она много лет была замужем. Он решил избавиться от соперника, и не просто так, а уничтожив все: близких Майкову людей, его репутацию, его планы на будущее. Смерть была бы слишком быстрым наказанием, она досталась Еве. Для Майкова была уготована судьба похуже.
— Но тогда он точно псих!
— Да, определенные отклонения у него есть, и более серьезные, чем я думала, — признала Анна. — Многое ведь определяется целью. Есть цели практические — например, подставить конкурента. Но отомстить сопернику — это сфера эмоций. Теперь цель достигнута, и реакцию Исаева, если это действительно он, предугадать трудно. Он может все завершить и забыть, как я и ожидала изначально. А может сорваться, как сорвался Джон Кристи.
— Он ведь слетел с катушек после смерти жены?
— Не сразу. Но он, скажем так, лишился тормозов. Дело не только в Этель, на него давило безденежье и потеря положения в обществе, — пояснила она. — Он постепенно терял то, что обрел за двадцать лет в Лондоне, ему казалось, что у него земля уходит из-под ног. Он жил на пособие по безработице, продавал вещи Этель, мебель. Но этого не хватало, и он подделал подпись Этель, чтобы снять деньги с ее личного счета. Накоплений оказалось немного, очень скоро он мог потерять свой дом — ведь дом этот никогда ему не принадлежал, он был арендованным. Это давило бы на кого угодно, а Кристи в принципе был нервным, он начал паниковать, для него это было равносильно болезни. Ему нужно было отвлечься, сохранить частичный контроль над своей жизнью через контроль над жизнями других. Поэтому примерно через месяц после смерти Этель он убил снова. Резкое сокращение срока между убийствами, как видишь.
— Кого на этот раз?
— Риту Нельсон, проститутку из Белфаста, которая приехала в Лондон погостить. Рита была на седьмом или шестом месяце беременности, точно не помню, но главное, что это было видно. Кристи прекрасно понимал, что, убивая ее, он убьет и ее ребенка. Его это не остановило, он, в отличие от нашего подражателя, детей не жалел. Он заманил ее тем же, чем в свое время Берил Эванс: назвался гинекологом, предложил стимулировать ранние роды, чтобы убить ребенка. По крайней мере, сам он так говорил… Но не так важно, чем он ее приманил. Она пошла за ним, а он уже отработал технику отравления газом и спешил ее протестировать.
— Технику отравления газом? — удивленно повторил Леон.
— Ну да. Помнишь, как он убил Мюриэл Иди? Ему понравилось видеть жертву потерявшей сознание, беспомощной, до того, как она умерла. Эта тишина, еще живая, но уже лишенная сопротивления, была ему милее, чем мольбы о помощи. Возможно, и Берил Эванс он сначала избил до потери сознания, а только потом изнасиловал. Теперь, когда Этель Кристи не стало, вся квартира принадлежала ему. Он обустроил на кухне ловушку: вывел трубу с газом, закрепил металлической прищепкой. Когда приходила гостья, он открывал трубу и оставлял ее одну. Кухня в доме была маленькая, помещение быстро заполнялось газом, жертва теряла сознание. Когда это происходило, Кристи приходил за ней, забирал, перекрывал газ. По крайней мере, такой была его собственная версия. На Рите Нельсон он опробовал эту технику, и все получилось. Он изнасиловал ее, убил, а тело положил в кладовку на кухне.
— Куда?! Он, я смотрю, совсем с остатками мозгов распрощался…
— Еще не совсем, — вздохнула Анна. — Тело Этель под полом уже доставляло ему проблемы, Кристи приходилось использовать чистящие средства с запахом хлора, чтобы скрыть трупную вонь. Поэтому добавлять новый труп под пол он не стал. А кладовка-ниша на кухне насквозь продувалась холодным уличным ветром и служила неким подобием холодильника, разложение там замедлялось, тела скорее мумифицировались.
— Значит, у него была ловушка… Слушай, а ведь если бы ты не нашла тело Оксаны Майковой, подражателю, скорее всего, пришлось бы продолжить!
— Вполне возможно.
— Значит, ему пришлось бы тоже работать с газом, разбираться…
— Так он уже разобрался, — напомнила Анна. — Еву Майкову как раз отравили метаном. Не знаю, как он это сделал, но он все учел, он был готов к новым жертвам.
— А тебе не кажется, что это слишком сложно для Игоря Исаева?
Анна видела, к чему он клонит — и спорить с ним было непросто. Судя по рассказу Лины, Исаев был далеко не гением, по два года в одном классе сидел. Джон Кристи, при всех своих недостатках, проблемах с психикой и страстях, все равно учился великолепно, его ум проявился еще в детстве.
Исаев пропал почти взрослым человеком, уже сформировавшейся личностью. За годы его отсутствия могло произойти многое, и все же был ли он в состоянии так поумнеть? Мог ли все так тщательно продумать?
Нет, пока Евгений Майков оставался более вероятным кандидатом на роль убийцы. И все же Анна не могла избавиться от чувства, что в рассказе Лины они упустили нечто бесконечно важное.
* * *
Вынужденное бездействие раздражало. Как врач, Дмитрий понимал, что ему и правда лучше отлежаться, потратить пару дней сейчас, чтобы не лечиться месяцами позже. Как пациент, он непередаваемо устал от больницы.
Даже при том, что к нему тут отлично относились, к нему заглядывали знакомые, его не оставляли без внимания. Все это было неплохо, но он все равно чувствовал себя покинутым. Рядом с ним постоянно мелькали чужие — и не было своих. Леон был занят… а больше у него никого не осталось. Никогда еще этот факт не представал перед Дмитрием так ясно, как сейчас.
Он всех потерял! Его жена и дети, возможно, даже не знали о том, что случилось, а он не мог им позвонить — чувствовал, что у него нет такого права после всего, что он сделал. Лидия… Она вполне могла узнать от Леона, но она в жизни не придет, ей это просто не нужно. Вот и все, чего он добился — он, всегда старавшийся жить честно и правильно!
Не очень-то приятное открытие. Оно тянуло за собой черные, тяжелые мысли, похожие на водоросли, запутавшиеся в рыболовной сети. Чтобы отвлечься от этого, Дмитрий просматривал новости. Особенно его интересовало все, что было связано с историей Яна Мещерского — он подозревал, что в нападении на него это сыграло не последнюю роль.
Дело казалось поставленным на паузу, журналистам просто не про что было писать еще вчера. Но сегодня все изменилось: заголовки, упоминавшие фамилию Мещерского, пылали везде и всюду, мимо них сложно было пройти, даже не разыскивая. А Дмитрий и не собирался проходить мимо.
Он не был готов к тому, что увидел. Он открывал эту новость на разных порталах, читал версии разных журналистов, чтобы убедиться: это не обман, не очередная попытка освежить черствый сюжет. То, о чем они пишут, реально случилось…
Этой ночью неизвестный мужчина напал на одну из журналисток, дежуривших у подъезда. На фото было видно, что девушка очень уж похожа на Анну, и Дмитрий подозревал, что это не случайность. Однако оператор, работавший с ней, уверял, что его коллега всегда так выглядит, ничего особенного. Никто не думал, что это станет проблемой!
Но стало. Она была возле дома, когда неизвестный мужчина подбежал к ней, облил чем-то и скрылся. Оказалось, что на лицо журналистке попала кислота. Девушке повезло: ее крики услышали полицейские, дежурившие в подъезде, они быстро сориентировались, вызвали «скорую». В больнице ей помогли: спасли зрение, обработали кислотный ожог. Теперь ее ожидала реабилитация, но у нее были все шансы со временем восстановить кожу, сделать шрам не слишком заметным.
Нападавшего не нашли. Никто не мог точно сказать, почему он так поступил… но все догадывались. Никто ведь не выходит из дома, захватив с собой бутылочку кислоты, правильно?
Он охотился на Анну, он ждал ее, он почти преуспел — его истинную жертву защитило стечение обстоятельств.
Но повезет ли ей так в следующий раз? Дмитрий невольно вспомнил тот унизительный страх, который приносит с собой дуло пистолета, прижатое ко лбу. Кто бы ни стоял за этим, они, похоже, не собираются останавливаться, дальше будет только хуже!
При всей своей неприязни к Анне, Дмитрий не мог допустить, чтобы такое случилось с ней.
Поэтому он отложил планшет, достал мобильный телефон и нашел в быстром наборе нужный номер.
— Леон, минутка есть? Нет, ничего со мной не случилось, нормально себя чувствую. Просто хотел убедиться, что ты в курсе сегодняшних новостей…
* * *
Выносить это и дальше Леон не мог. Терпеть, мириться, делать вид, что ничего не происходит… Нужно было что-то менять.
Его самообладания едва хватило, чтобы спокойно войти в подъезд мимо заметно увеличившейся толпы журналистов и поздороваться с дежурными полицейскими нейтрально, будто ничего не произошло. При этом он чувствовал, как гнев переполняет его, рвется на свободу повышенным голосом, упреками и указаниями на то, что весь мир сошел с ума.
Анна пустила его, хотя о встрече они не договаривались. Впрочем, она не выглядела удивленной — тоже ведь слышала о пострадавшей журналистке. Она, должно быть, ожидала, что он снова будет мягко упрекать ее, требовать ответов и в итоге примет тот факт, что ответов не будет.
Нет, не в этот раз. Хватит.
— Все зашло слишком далеко, — произнес он, едва сдерживаясь. Он подозревал, что в квартире музыканта хорошая звукоизоляция, но рисковать не хотел. — Когда ты это прекратишь?
— Не уверена, что понимаю.
Они прошли в гостиную. Теперь Анна стояла у двери, скрестив руки на груди, а Леон ходил перед ней, потому что только в движении ему удавалось не сорваться.
— Все ты прекрасно понимаешь! Я хочу помочь тебе, но для этого мне нужно знать правду, а не полуправду или легкие намеки! Мне это важно, я хочу защитить тебя!
Он думал, что разобрался сам, что его предупреждения будет достаточно. Но Малинов оказался куда глупее, чем он ожидал, и это привело к трагедии. А могло стать только хуже!
Неужели она этого не понимала?
Оказалось, что не понимала.
— Не нужно меня защищать, — покачала головой Анна. — Я со всем справлюсь сама, поверь мне.
— Я верю, но тебе не нужно справляться одной, если я здесь!
— Я ценю твою заботу, но…
— Да ни хрена ты не ценишь! — прервал ее Леон. — Потому что ты даже не знаешь, что такое настоящая забота. Дело не только во мне, ты никому не позволяешь ее проявить! Смотришь на всех снисходительно — вроде как, круто, что вы хотите мне помочь, жалкие малявки, но куда вам до уровня божества!
— Ты утрируешь.
— Не слишком! Может, хватит играть в одинокую волчицу? Не пора ли признать, что люди помогают друг другу, верят друг другу?
Но она уже закрылась от него, он чувствовал. Она смотрела на него, как смотрела на всех — спокойно, с легкой улыбкой, которая ничего не значила. Это бесило еще больше.
— Надеюсь, ты не будешь устраивать мне тут лекцию в духе твоего брата, — вздохнула Анна.
— Про то, как живут нормальные люди.
— Я? У меня и права такого нет, потому что во мне не больше нормы, чем в тебе. Но я могу сказать тебе, как живут просто люди. Не нормальные, а все люди вообще — кроме разве что серийных убийц, которых ты изучаешь. Это мир людей, мы живем именно так, и вообще живем, потому что умеем строить связи. Как ты там это зовешь, эмпатия? Ты-то на нее способна, и даже если не нуждаешься в помощи, тебе будет легче, если ты ее примешь.
— А я не ищу легких путей.
И снова одно и то же… Хватит!
Он не выдержал, подошел к ней и встряхнул за плечи — не сильно, следя за тем, чтобы не причинить ей боль, но вместе с тем ощутимо. Леон не знал, как еще пробиться через этот ее кокон самоуверенности, который не давал ей видеть самые простые и самые важные вещи. Она была сильной, безусловно, но этим же и ослабляла себя, закрываясь не только от плохого, но и от хорошего.
— Господи, Аня, неужели так сложно поверить, что кто-то хочет помочь тебе не для того, чтобы доказать, что ты не в состоянии сделать это сама? Есть люди, которые заботятся о тебе и любят тебя, смирись! Ты думаешь, мне так просто принять, что в следующий раз кислотой в лицо можешь получить ты? А я просто буду стоять рядом, допуская это, потому что я ни черта не знаю о твоей настоящей жизни?
— Руки убери, пожалуйста, — спокойно попросила она.
Леон отпустил ее, но отходить от нее не стал.
— Прости, конечно. Только я так больше не могу.
— А я не могу по-другому. Любовь и забота — это замечательно, но мою мать изнасиловал и убил тот, кто, как она считала, любил и заботился. А потом ее хоронили в закрытом гробу, потому что фрагменты тела пришлось собирать на площади в несколько квадратных метров. Ты знал об этом?
— Нет. Я только знал, что ее убил маньяк, я не лез в детали.
Он и правда не знал. Анна многое сделала, чтобы скрыть подробности своего прошлого. Психотерапевт, который когда-то свел их вместе, тоже не спешил откровенничать. Но именно он сообщил Леону, что ее мать была убита маньяком — прямо на глазах у Анны.
Он ведь даже не подумал об этом, не соотнес одно с другим! Однако отступать Леон был не намерен, он и правда чувствовал, что так больше нельзя. Он не выдержит, не она!
— Я сожалею об этом, о том, что случилось с ней… и с тобой. Но это единичный случай! Ты не можешь всю жизнь прожить в эмоциональной изоляции только потому, что тогда сложилось вот так. То есть, ты-то можешь, ты у нас сильная, — печально усмехнулся Леон. — Только ты попытайся принять тот факт, что тебя окружаем мы — глупые слабые люди, которые способны тянуться к тебе, принимать тебя и любить тебя. Может, сделаешь для нас исключение и отведешь немного места в своем мире?
Он говорил «мы», потому что так было проще. Так всегда было проще.
Она не спешила с ответом, но уже ее сомнение было многообещающим. Раньше ему не удавалось достучаться до нее, цинизм и язвительность защищали ее лучше сторожевых псов. Теперь же она обдумывала что-то, хмурилась, словно просчитывая в уме варианты.
— Ты говорила мне о доверии, — напомнил Леон. — Говорила, что оно должно быть абсолютным — или никаким, иначе мы не сможем работать вместе. Знаешь, что? Доверие — это такая веселая система, которая работает в две стороны! Не только я доверяю тебе, ты доверяешь мне, такая вот штука. Я не прошу сделать это доверие слепым и абсолютным. Но постарайся допустить, что я все-таки не маньяк, который тайно хочет тебя изнасиловать и убить. И все, что я делаю, — это настоящее желание помочь тебе. Даже если ты пуленепробиваемая и ни о чем не просила.
Она наконец посмотрела на него и улыбнулась. В этой улыбке не было веселья — но не было и попытки скрыть гнев. Похоже, решение она все же приняла. А когда Анна принимала решение, она следовала ему без напрасных сомнений и колебаний, их время уже прошло.
Она заняла одно из высоких кресел и кивнула Леону на соседнее. Большое окно было задернуто плотной шторой, они могли не беспокоиться о навязчивом внимании журналистов, которые повадились запускать дроны даже к верхним этажам. В комнате царил уютный полумрак, который, как истинный заговорщик, готов был скрыть все секреты.
— Хочешь доверия — будет тебе доверие, — вздохнула она. — Надеюсь, я об этом не пожалею.
— А я надеюсь, что ты этому научишься и будешь доверять мне чаще, — заметил Леон. — Видишь, у каждого свои мечты! Но сейчас расскажи мне о том, что связывает тебя и Яна, прошу.
— Как это поможет тебе защитить меня?
— Это поможет мне понять, на чем сейчас строится твоя жизнь. Ведь все, — и журналистка, и Сирягины, и нападения на нас, — связано с тем, что ты Анна Мещерская. И я хочу понять, что это для тебя значит.
Она стянула парик, небрежно распуская собственные волосы. Они, отросшие до плеч, были окрашены в кофейный цвет, но краска постепенно вымывалась, обнажая седые пряди. Они не делали ее старше — скорее, создавали впечатление, что перед ним не человек даже, а какое-то неземное существо, случайно оказавшееся среди людей.
Он знал, что ее волосы поседели после смерти матери, такими и остались на всю жизнь. Психотерапевт об этом упоминал.
— Мы с Яном познакомились давно, еще в приюте, — признала Анна. — Точнее, это был не совсем приют. Это было нечто вроде летнего лагеря — на три месяца. Хорошая штука, организованная на деньги всяких там благотворителей. Реабилитационный проект для детей, пострадавших от насилия. Причем речь идет не о домашних шлепках по попе. По всей стране собирали детей, которых избивали, насиловали, издевались над ними, едва не убили… Ну и я там была, понятное дело! Сама идея была хороша — лагерь построили прекрасный, новые дома, сосновый лес, озеро и все такое. Но не учли, что мы были маленькими запуганными зверьками, более жестокими, чем обычные дети.
— Ничего себе у тебя подход! — нахмурился Леон.
— Это не мой подход, так и есть. Детский коллектив не всегда милосерден, это маленькая толпа. Но в нашем случае, это была толпа чудовищ.
— Ты не чудовище…
— Мы все там были чудовищами, — отрезала Анна. — Не потому что родились такими, а потому что нас такими сделали. Нам нужно было время, чтобы снова научиться быть людьми после того, что мы видели и пережили. Но в ту пору было еще рано, мы помнили о том, как нашу слабость использовали против нас, и хотели быть сильными. Это вело не только к быстрому объединению в стайки вокруг влиятельных лидеров и постоянной войне одиночек, но и к травле тех, кто откровенно слаб. Ян был среди слабых.
— Мне удалось найти информацию о суде над его отчимом…
— Там и половины правды нет! — рассмеялась она. — Понимаешь ли, Дмитрий Сирягин был редким ублюдком. Он получал удовольствие, издеваясь над мальчиками. Но с посторонними он соблюдал хоть какую-то осторожность, чтобы не оставить следов, он всегда думал на несколько шагов вперед. А вот Ян был полностью в его власти, с ним Сирягин не особо и сдерживался.
— Мы говорим об изнасиловании? — тихо спросил Леон. Ему нужно было спросить, хотя от самой мысли становилось тошно.
— Нет, если под изнасилованием ты подразумеваешь половой акт. Но не из жалости, просто Сирягину это было не нужно. Его возбуждал вид крови, избитой, беспомощной жертвы. Это тоже изнасилование — насилие и над телом, и над личностью, то, через что мальчишка младшего школьного возраста никак не должен проходить. Но Ян прошел. На суде он надеялся, что Сирягин наконец окажется за решеткой, однако этот урод откупился. Другие мальчики пострадали не так сильно, и за шуршанием банкнот их родители уже не соображали, какого монстра оставляют на свободе. Думаю, вернувшись к Сирягину, Ян бы долго не протянул. Его спасли неравнодушные работники опеки, которые лишили Сирягина родительских прав. Но и в приюте Яну приходилось нелегко. Из-за жуткого стресса замедлилось гормональное развитие, и Ян выглядел намного младше своих ровесников. Тощенький, маленький, слабый, красивый, как девочка, да еще и совершенно не умеющий за себя постоять, он казался нам жалким и ничтожным. Позором для нас, выживших! Мы боялись любой слабости, а Ян был для нас воплощением слабости. Поэтому ему доставалось даже от нас, таких же травмированных, покалеченных жизнью детей. Мы над ним насмехались, могли и подзатыльник отвесить, а он только шипел на нас, как загнанный в угол крысеныш, но никогда никому не жаловался. За годы жизни с Сирягиным он привык, что жаловаться бесполезно, все равно ему никто не поможет.
— Но ты ведь над ним не издевалась? — спросил Леон.
Анна снова засмеялась, и в этом смехе чувствовалась горечь и застаревшее, укрепившееся в душе сожаление.
— А я что, святая? Нет, я в ту пору еще была настроена против всего мира, я не прощала никому той слабости, которую боялась увидеть в себе. Вообще, любая жестокость чаще всего обусловлена страхом, что у взрослых, что у детей. Мы были переполнены страхом и бросались даже на тех, кто не был нам угрозой.
— Но потом вы с Яном все же сошлись, раз именно тебя он захотел сделать своей наследницей! Что вас свело вместе?
— Да как тебе сказать… Я стала ему крайне симпатична, когда оскопила его отчима.
— Что?!!
Вот такого поворота Леон точно не ожидал. Он всматривался в лицо Анны, пытаясь понять, шутка это или нет — ведь она улыбалась! Но в этой улыбке не было и тени веселья.
— Не все в моем прошлом будет тебе приятно, — только и сказала она.
— Но я все же предпочту услышать подробности, потому что краткая версия не очень-то понятна!
— Да, раз начала, скажу. День тогда был паршивый, с самого утра шел проливной дождь, и мы были заперты в четырех стенах. Тут и нормальные дети взбесятся, а уж мы — тем более. Всем нашим привычным мальчикам для битья доставалось, но Яну — особенно. Кто-то из наших подслушал разговор нянечек, выяснил, что ночью Ян обмочился из-за кошмара. В наши пустые головы не пришла светлая идея подумать, какие ужасы он пережил, раз его преследуют такие кошмары. Нет, мы уже упражнялись в остроумии. Шутки ниже пояса — конек тех, кто не очень умен. Тут мы превзошли сами себя, довели его до слез, он удрал в свою комнату и закрылся изнутри. Остальные переключились на других жертв, а вот мне впервые стало как-то не по себе, я почувствовала, что мы перегнули палку.
Она рассказывала обо всем этом так, будто роль одного из лидеров или одиночек далась ей легко. Но ведь у нее, если задуматься, не было никаких преимуществ! В то время ей было столько же лет, сколько и Яну, или немногим больше. Маленькая, худенькая, с искалеченной правой рукой, она тоже могла стать объектом насмешек — а стала одной из тех, кто бьет первым.
Она не говорила, что это было трудно. Но Леон и так все понимал.
— Когда все разошлись по своим комнатам, а няньки засели за телевизором или закрылись с охранниками, я решила сходить к Яну и посмотреть, как он там. Это было несложно: дождь создавал такой шум, что меня никто бы не заметил.
Пока она рассказывала, Леон невольно представлял ее — хрупкую девочку с седыми волосами и плотно перебинтованной рукой, уже не совсем ребенка, но еще и не подростка, немного нескладную, забавную, как подрастающий олененок. Она шла по полутемному коридору, стараясь не думать о том, что было в ее прошлом, и сосредоточиться только на настоящем. Она не боялась темноты, потому что научила себя не бояться.
Из-за ночных кошмаров и неумения ладить со сверстниками Ян жил один. Она остановилась перед его дверью и постучала — но никто не ответил. Да и света там не было, и Анна решила было, что он уже спит, когда почувствовала холод, стелющийся по полу. Он выбивался из-под двери, указывая на сквозняк, которого не могло быть при открытой форточке.
Это насторожило Анну, она постучала снова, уже громче, и позвала его, но ответа не было. Тогда она решилась повернуть ручку, а замков на дверях в лагере и не было — из соображений безопасности. Она опасалась, что Ян подпер дверь стулом; поговаривали, что он так часто делает. Однако путь оказался свободен.
Вот только Яна в комнате не было. Она увидела расправленную постель со скомканным одеялом, а еще — открытое настежь окно.
— Его комната была на первом этаже, и я решила, что он сбежал. Я подошла поближе и вдруг увидела, что защелка на окне сломана, а рама исцарапана снаружи. Ян не сбежал, кто-то вломился к нему, воспользовавшись шумом дождя и тем, что наши охранники отправились лапать медсестер. Яна не было… Я тоже вылезла через окно и отправилась искать его.
— Но не позвала никого из взрослых? — поразился Леон. — Почему?
— Из-за того, что ты сейчас так ругаешь… Я не умела просить о помощи. Я и сейчас не умею. Я тогда даже не думала о том, что кто-то может мне помочь, я рассчитывала только на себя.
— Да сколько же лет тебе тогда было?
— Немного. И если продолжишь доказывать мне, что я вела себя как дура, наш разговор будет завершен.
— Молчу. Продолжай, пожалуйста.
Она выбралась из комнаты и мгновенно оказалась во власти дождя. Ночное освещение в лагере оставляло желать лучшего, ливень стоял сплошной стеной, и Анна догадывалась, что ее вряд ли увидят или услышат, если она пойдет дальше в лес.
Но остановиться она не могла. Ей было стыдно из-за того, как она вела себя с Яном, и страшно за него. А еще…
— Я вспомнила собственное прошлое. Миновало уже несколько лет, а оно не отпустило меня… Некоторые вещи не отпускают никогда. Из-за этого мне было страшно, но это же давало мне сил. Когда убили мою мать, я была беспомощной и жалкой. С тех пор я старалась измениться, и той ночью я вдруг попала на первый в своей жизни экзамен. Чего я добилась? Стала ли другой? Могу ли я что-то изменить, или мне, как раньше, дозволено лишь наблюдать и спасать свою шкуру? Всего этого я и правда не знала. Но я хотела узнать.
Далеко идти ей не пришлось. Тот, кто похитил Яна, был переполнен нетерпением, ему не хватило выдержки оттащить мальчишку подальше, покинуть территорию лагеря. Для него это было местью, которую он слишком долго ждал.
— Я слышала, что Дмитрий Сирягин и раньше преследовал Яна. Его не раз ловили на территории приюта и вышвыривали, там о нем уже знали. Но мы-то были не в приюте! И охранники, туповатые студенты, устроившиеся на летнюю подработку, вряд ли осознавали, как важно нас оберегать. Сирягин воспользовался этим — и дождем. Зная, что он не сможет легально вернуть Яна, он хотел получить его так, в последний раз.
Сирягин оттащил Яна от спального корпуса, раздел и избил — но избил так, чтобы мальчишка оставался в сознании. Когда Анна нашла их, Ян уже лежал на земле, а Сирягин стоял над ним.
— Он меня не заметил, он только на Яна смотрел. Стоит, штаны спустил, весь в его крови, и наяривает! Ненавижу… — В голосе Анны впервые мелькнула настоящая ненависть, которой Леон раньше не замечал. — Да еще и орет тот бред, который, между прочим, очень любят все насильники мира. Что Ян сам виноват, что тайно хотел этого и соблазнял — и все такое. Одно и то же, всегда. Ты знаешь, я вот думала, даже по пути туда, будет ли мне страшно…
— Но страшно не было? — тихо спросил Леон.
— Нет. Совсем. Во мне будто что-то надломилось — и освободилось. Я почувствовала такую злость, такую ярость… Дальше я все помню очень смутно. Это было быстро, я ничего не обдумывала и не решала. У меня была только одна мысль: спасти Яна от этого выродка любой ценой, все остальное не имело значения. Я и не представляла, что так могу — быстро, сильно, без колебаний… Там в лесу были всякие глиняные фигурки, которые мы лепили, а еще — стеклянные бутылки, которые мы на арт-терапии наполняли разноцветным песком. Я схватила одну из таких бутылок, разбила ее о камень и с осколком побольше налетела на Сирягина. Он меня не видел до последнего, обернулся, только когда звон услышал. Я ударила наугад, не целясь, вогнала стекло, куда придется. Но, скажу честно, била я сразу далеко не в сердце! Я была достаточно взрослой, чтобы понять, чем именно занимался Сирягин. Многие люди без понимания относятся к тому, что при них кого-то насилуют. А для меня это и вовсе красная тряпка, знаешь ли, по личным причинам. Поэтому я ударила его изо всех сил, вложила в этот удар всю ярость, которую чувствовала — и к нему, и к тому, другому, которого видела когда-то. Потом сразу отскочила и побежала к Яну. У меня не было желания убивать Сирягина, мне просто нужно было его задержать, сделать так, чтобы он нас отпустил. Я все боялась, что ударила недостаточно сильно и он сейчас бросится на нас и убьет обоих.
— А он?
— Не бросился. Он заорал так, что, наверно, даже в лагере было слышно через любой дождь. Упал на землю, начал извиваться, как червяк, которого перерубили пополам. Я на него не смотрела толком, помню только, что руки он все время между ног держал. Мне было плевать на него. Я помогла Яну подняться, он тогда почти в отключке был. Думала, что не дотяну его, но вопли Сирягина все-таки привлекли внимание, уже возле здания нас обоих нашли. Нас отнесли в лазарет, Сирягина задержали. Для Яна это кончилось нервным срывом и воспалением легких. Для меня — легкой простудой, которая прошла дней за пять, а еще… уверенностью, что я что-то могу изменить. Я уже не такая, какой была в ту ночь.
— Ну а для Сирягина?
— Ты уже слышал, — фыркнула Анна. — Даже не целясь, я умудрилась отсечь ему кусок самого дорогого. Пожалуй, единственного, что было ему по-настоящему важно на свете! Он не умер — но мужчиной быть перестал. Потерял возможность насиловать маленьких мальчиков, представляешь, какое горе?
— После этого он и спился?
— Именно. И вот что еще я тебе скажу… Во время этой жалкой пародии на суд Сирягин потерял большую часть своего состояния, откупаясь от родителей жертв. После нашей с ним лесной встречи он окончательно лишился желания жить, стал много пить, спуская на ветер оставшиеся у него деньги. Его детки от первого брака просекли, что еще чуть-чуть — и труба. Вот тогда Сирягин и попал под машину. Говорят, что в тот же день его навещали Любочка и Андрюша, а потом их пьяный папа мистическим образом оказался на шоссе. Но это, конечно же, только слухи.
— Он получил свое, — указал Леон. Жалеть Сирягина он не собирался, при одной мысли о том, что творил этот извращенец, ему становилось тошно. — Тебе, надеюсь, это проблем не принесло?
— Нет, я тогда находилась в том прекрасном возрасте, когда судить меня было нельзя. У лагеря были влиятельные покровители, и дело замяли, чтобы избежать скандала. Мне и Яну эта история, как ни странно, пошла на пользу. Я уже не чувствовала себя такой беспомощной, как раньше. Яна не мучили ночные кошмары, он привязался ко мне, да и я к нему, что уж там. Его больше не дразнили, когда сообразили, что он под моей защитой. А слухи о том, что я мужика кастрировала, быстро распространились, и моя защита значила намного больше, чем раньше!
Лето кончилось, и дети вернулись в те приюты, где и воспитывались. Но Ян там не задержался: нашлась состоятельная пожилая пара, которая его усыновила. Ему наконец-то повезло, и терпеливая забота новых родителей позволила ему не сломаться, вернуться к нормальной жизни, найти свое спасение в музыке. При этом он продолжал переписываться и созваниваться с Анной. Дмитрий Сирягин отнял у него нормальное детство, оставил шрамы не только на теле, но и на душе, обернувшиеся проблемами с доверием. Однако Анна всегда оставалась для него одной из тех, в ком он никогда не сомневался.
— Так что за история с наследством? — уточнил Леон.
— Наследство Сирягина было крайне скудным — жалкие крохи, которые он не успел пропить. Их разделили между тремя детьми — родными и приемным. Но Яну претила сама мысль о том, что он возьмет нечто, принадлежавшее Сирягину. Поэтому он отказался от своей доли в пользу родных детей этого урода.
— Та-а-ак… А на что они теперь претендуют?
— На деньги Яна.
Отказываясь от наследства, Ян был уверен, что навсегда разрывает связь с сомнительной родней. С детьми Сирягина он никогда не дружил, а они всегда выступали на стороне отца. Тем больше было его удивление, когда они сами стали напрашиваться к нему в друзья.
— А было это после того, как у него обнаружили рак, — вздохнула Анна. — Лично я считаю, что это аукнулось нервное истощение, до которого его довел Сирягин. Естественно, Яну было тяжело тогда. Да еще эти двое вдруг сообразили, что близких родственников у него нет, его приемные родители уже умерли, значит, его деньги, и немалые деньги, достанутся им.
— Так почему Ян их не послал?
— Смеешься? Послал, конечно! Он ведь больше не был маленьким запуганным мальчиком. Но Любаша и Андрюша не захотели идти, куда их послали.
Ян, и без того ослабленный болезнью, вдруг заметил, что на него одна за другой посыпались неприятности. Машина, на которой он ехал в аэропорт, чуть не попадала в аварию. В букете цветов, якобы переданном ему поклонниками, скрывались лезвия, и он чудом не порезался. А в довершение всего, необходимое ему лекарство оказалось «пустышкой» — и спасся он лишь потому, что упаковка показалась ему подозрительной и он заказал тест.
Тогда он и понял, что семейство Сирягиных не сдается. Они были единственными, кому принесла бы выгоду его смерть. Любаша и Андрюша уже проявили себя, когда «случайно» умер их спившийся отец. Теперь же им помогал Виталий Малинов, уголовник и бывший сожитель Любы.
В другое время Ян, может, и справился бы с ними сам, но он был измотан болезнью, у него не было сил сражаться еще и с ними.
— И он пришел ко мне, — заключила Анна. — Попросил о помощи, предложил брак. Какого-то конкретного плана у него не было, он просто хотел, чтобы, в случае его смерти, деньги достались мне, а не им. Но мне эти деньги особо не нужны, и справедливость мне намного важнее. Я надеялась завершить все раньше, однако появились новые обстоятельства в лице нашего подражателя, и Сирягины засиделись на свободе. Это не значит, что я отказалась от своего замысла. Зря я, что ли, столько дней на эту квартиру потратила? Мне тут тоже не очень-то нравится, я хочу домой! Но вернусь я только тогда, когда они ответят за случившееся с Яном по их вине.
Она делала вид, что все это не так уж сложно и не так уж важно. Не только ее противостояние, ее прошлое, нападение на Сирягина, одиночество, к которому она привыкала… Но Леон не позволил себе обмануться этим показным пренебрежением.
Ей было трудно. В ту ночь в залитом дождем лесу ей было страшно. Когда она, совсем еще девчонка, отмывала с рук кровь Сирягина, ей было плохо. Но она, вечно колючий чертополох, никого к себе не подпустила, пошла на принцип.
А он сдаваться не собирался. Леон поднялся, пересек комнату и устроился на полу перед креслом Анны, скрестив ноги по-турецки.
— Ты что делаешь? — нахмурилась она.
— Если бы ты сидела на диване, я бы сел рядом и обнял тебя, — пояснил Леон. — Но ты специально устроилась так, чтобы рядом с тобой не было места, а нависать над тобой я не хочу. Я просто пытаюсь показать, что я всегда найду способ быть с тобой, даже если ты думаешь, что это невозможно.
— Не очень-то это хорошо — привыкать к тому, что кто-то рядом, — тихо заметила она. — Потому что однажды он может исчезнуть — и все закончится.
Леон уверенно кивнул:
— Кто-то может, «кто-то» вообще способен на любую подлость, ужасный тип! Но я никуда не исчезну. Ты еще удивишься тому, как сложно от меня избавиться.
Она молча смотрела на него, а он не отводил взгляд, ему нечего было стыдиться. Наконец Анна рассмеялась, и этот смех был легким, совсем не таким, как раньше.
— Я уже и не знаю, чего от тебя ожидать!
Леон осторожно коснулся ее руки. Он пока не хотел пугать ее большим, не хотел, чтобы она неправильно поняла его просьбу об откровенности. Он лишь хотел, чтобы она чувствовала: он действительно рядом.
Однако им обоим сейчас нужно было преодолеть смущение, и он невозмутимо поинтересовался:
— Так как мы с тобой будем разбираться с Сирягиными?
— Мне казалось, что это моя проблема! А теперь вдруг «мы с тобой»?
— Привыкай. Теперь уже всегда «мы с тобой» будет.



Глава 13. Кэтлин Малони

Егор Валентинович Макеев был доволен тем, как все сложилось. Он-то был уверен, что на пенсию выйдет тихо, мирно, без особых достижений. К этому все и шло, и вдруг — такое! Он, получается, поймал настоящего серийного убийцу, психа, каких еще поискать.
В виновности Евгения Майкова он не сомневался. Этот тип пока молчал, и адвокаты указывали, что все улики косвенные. Так ведь сколько их, этих улик! На два пожизненных срока хватит! Хватило бы и на смертную казнь, но жалко, что ее отменили.
Такие, если задуматься, и становятся самыми жестокими убийцами. У Майкова были деньги и связи, в какой-то момент он решил, что ему все можно. Сначала проститутку задушил, а потом и за приличных женщин взялся! Но Егор Валентинович намеревался довести это дело до конца. Суд будет быстрым, Майков получит свое! Какой же наглостью нужно обладать, чтобы собственную жену убить и оставить во дворе? Или это доставляло ему какое-то извращенное удовольствие, он собирался принимать там гостей, зная, что у них под ногами труп женщины, которая доверяла ему? Такие люди не должны ходить по улицам города!
Но теперь это закончилось. Егор Валентинович знал, что Леонид Аграновский не так во всем уверен. Он и его подружка еще сомневаются, мечутся, ищут — пускай! Для Майкова это уже ничего не изменит.
Так что он собирался заняться другими делами, куда менее важными, когда дежурный неожиданно сообщил ему, что к нему какая-то дама. И не очередная старушка, жалующаяся, что соседи крадут у нее молоко из холодильника, а свидетельница по делу Евгения Майкова.
Заинтриговать она умела — никаких свидетельниц Егор Валентинович не вызывал и не ожидал. Его удивление лишь возросло, когда эта женщина вошла в его кабинет.
Она была молодой и очевидно богатой — и она всеми силами старалась это подчеркнуть. Ее тонкие руки и шея едва выдерживали вес усыпанных бриллиантами украшений, даже днем она носила бархатное платье, поверх которого нацепила легкий меховой полушубок, откровенно лишний в разгар весны. В руках она держала небольшую кожаную сумку.
Не дожидаясь приглашения, она уселась на расшатанный стул напротив стола следователя.
— Вы кто? — только и смог спросить он.
— Алиса Владимирова, — представилась она. Ее губы были настолько огромными и тяжелыми, что некоторые слова сложно было разобрать. — Я — соседка Женечки и Оксаночки Майковых. Ужасное горе!
— Горе в том, что он убил свою жену. Об этом вы пришли поговорить?
— Я пришла сказать, что он невиновен!
Становилось все любопытней. Егор Валентинович знал, что соседей уже опрашивали — и никто из них не рвался на защиту Майкова.
— Почему вы так считаете?
— Я прочитала в новостях, когда произошли убийства, в которых его обвиняют. Про смерть несчастной Оксаночки я ничего не знаю, зато я знаю, где он был в другие дни.
— Где же?
— С нами! Со мной и с моим мужем, и еще с другими… Он и Оксаночка.
— Простите, но я уже мало что понимаю, — покачал головой Егор Валентинович. — Майков изначально утверждал, что провел эти дни с женой. Она это тогда подтвердила. Теперь она мертва, а ни о каком новом алиби я не слышал даже от его адвокатов. И вы что-то не спешили в полицию! Алиса, вы знаете, что за дачу ложных показаний вы можете понести уголовную ответственность?
Она осмотрелась по сторонам, словно ожидая, что из шкафа вот-вот выскочит шпион, и лишь после этого продолжила.
— Нет никаких ложных показаний! Я просто не могла о таком рассказать. И Женечка не мог, поэтому и говорил, что был с Оксаночкой! Но теперь Оксаночки нет, и выбора тоже нет. Все лучше, чем позволить Женечке сесть за то, чего он не делал! Вы понимаете?
— Нет, все еще не понимаю.
— Ничего, сейчас сами увидите, почему я не могла о таком говорить… Дело в том, что мы с мужем тоже живем в этом поселке и проводим свингер-вечеринки.
— Что проводите?..
— Секс-встречи, — холодно пояснила Алиса. — Групповые. Несколько семейных пар встречаются и обмениваются партнерами, а иногда просто объединяются.
— Но это же отвратительно! — возмутился Егор Валентинович. Сама мысль о том, что люди могут устраивать вот такие собачьи свадьбы, казалась ему дикой.
Но Алиса и бровью не повела.
— Держите свое мнение при себе, хорошо? Законом это не запрещено, вот что главное! Мы — взрослые люди и сами решаем, как распоряжаться своим телом. Но поэтому я и не могла сказать об этом сразу, все надеялась, что вообще говорить не придется. Потому что мир полон таких закостенелых людей, как вы, которые не готовы к полной сексуальной свободе!
— Это называется моралью.
— Устаревшей моралью, но речь не об этом. Главное, что Женечка и Оксаночка были нашими постоянными гостями. Во-первых, они мыслили, как мы, и не парились условностями. Во-вторых, им проще всего было попадать к нам. Люди боятся публичного осуждения, поэтому многие не рискуют приезжать слишком часто, чтобы не примелькаться рядом с нами. А Женечке и Оксаночке никуда ехать было не нужно! У наших участков общая граница, мы специально убрали там забор. Поэтому я гарантирую, что Женечка был в нашем поселке, в нашем доме, в дни, когда произошли те жуткие убийства. А когда убили Оксаночку, я вообще не видела его в поселке, его машины не было! Их ворота хорошо видно из окна моей спальни.
Следователю хотелось просто вышвырнуть ее из своего кабинета. Егор Валентинович был человеком старой закалки, и женщина, так свободно рассказывающая о том, как она отдавалась всем подряд, вызывала у него лишь отвращение. Естественно, верить ей он не собирался.
Он наклонился вперед и тихо сказал:
— Слушай, ты ведь понимаешь, что это просто слова? Причем слова, сказанные не вовремя! Если бы сразу признались в этом вашем разврате, еще можно было бы что-то обсуждать. Но теперь все выглядит так, будто ты просто пытаешься спасти любовника!
Алиса попыталась возмущенно поджать губы, но губы по-прежнему казались твердыми и безжизненными. Егору Валентиновичу не хотелось даже представлять, что она туда закачала.
— Это не просто слова, мой муж все подтвердит.
— Тогда это слова двух людей, вступивших в сговор.
— А еще все подтвердит вот это.
Она открыла сумочку, достала оттуда карту памяти и положила на стол перед следователем.
— Что это? — спросил Егор Валентинович.
— Видео. Фото. Мы снимали каждую вечеринку — для личного пользования, разумеется, но я готова показать это, чтобы спасти Женечку.
— Это могло быть снято в другие дни!
— Фото, что поприличней, я выкладывала в инстаграм. Там по одежде и окружению можно установить, что это те самые вечеринки, а даты покажут, когда именно они проходили. Или инстаграм тоже с нами в сговоре? Я пришла к вам, потому что еще надеюсь решить все тихо. Но то же самое я сообщу адвокатам Женечки, он попросил меня об этом. Если дело дойдет до суда, вы проиграете, и вот тогда всем будет хуже.
Егор Валентинович не хотел ей верить. Не просто потому, что так он терял своего идеального подозреваемого, ему не хотелось идти навстречу этой кукле. Однако он чувствовал: Алиса не врет. Смысла нет! Особенно если ее муж все знает, Майкову нечем было ее шантажировать, да и в деньгах она не нуждалась.
Похоже, все так и было. Поэтому сам Майков тоже молчал: сначала — чтобы избежать позора, потом — потому что у него не было доказательств, ему бы все равно никто не поверил. Но у Алисы эти доказательства были! Мораль и общественное осуждение на суде и правда не важны.
Макеев не собирался сдаваться так просто, он готов был хоть сто раз проверить показания Алисы, ему хотелось доказать, что она врет. Однако подделывать улики он не собирался, и, если информация о секс-вечеринках окажется верной, ему придется ее принять.
В глубине души он уже чувствовал, что освобождение Евгения Майкова стало лишь вопросом времени.
* * *
Невиновность Майкова не была для Анны новостью. Она и так знала, что он никого не убивал — чувствовала, поэтому и искала доказательства для суда. Она собиралась сделать все для его освобождения, но лишь тогда, когда они будут знать имя настоящего убийцы. Поэтому появление неожиданной свидетельницы ее точно не порадовало.
Теперь ее планы могли рухнуть в любой момент. Она знала, что Егор Макеев не хочет отпускать Майкова — правда, по своим причинам. Ему казалось, что все эти секс-вечеринки не могут использоваться как алиби для серийного убийцы! Но адвокаты Майкова уже ухватились за новые обстоятельства и сдаваться не собирались.
Более того, он обеспечил себе алиби и на день убийства жены. Когда его сотрудники сообразили, что босс вот-вот освободится и будет искать тех, кто рассказал полиции о его любви к проституткам, у них неожиданно прорезалась память. Они один за другим начали припоминать, что действительно видели Майкова в офисе в день, когда была задушена Оксана.
Просто это были мимолетные встречи, вот они и не сообразили сразу, что к чему!
Вот это, в отличие от показаний Алисы Владимировой, была ложная версия. Но она лишь упрощала освобождение Майкова, ее одной было бы недостаточно.
Его должны были выпустить со дня на день, и Анна предприняла последнюю отчаянную попытку исправить это: она договорилась о беседе с самим Майковым.
Он выглядел куда более уверенным, чем при их прошлой встрече. Тогда смерть жены шокировала его, он был не в себе, он действительно боялся тюрьмы. Но теперь он снова почувствовал себя хозяином положения и на всех смотрел сверху вниз.
Особенно на Анну, которая нашла труп Оксаны.
— Надеюсь, ты пришла извиниться? — хмыкнул он, когда они встретились в допросной.
— Нет. Я пришла просить тебя остаться под замком.
— Это что, прикол такой?
— Это суровая необходимость, — пояснила Анна. — Твое освобождение опасно для окружающих, и для тебя тоже.
— Почему это?
— Потому что настоящий убийца еще на свободе. Это не ты — но он ведь все равно есть.
— Ну и что? Насколько я понял, он охотится только на баб. Мне-то он что сделает?
— То есть, тебя не смущает, что он убил двух женщин, которые были рядом с тобой?
— Меня это не просто смущает, это обеспечивает мне нехилый гемор! И что теперь? Это никак не связано со мной!
— Ошибаешься, очень даже связано.
Она рассказала ему про подражателя. Анна не хотела этого, потому что знала: Евгений Майков не способен понять всю чудовищность своего положения. Однако она надеялась, что хоть что-то до него дойдет.
Другого выбора просто не было. Улик против него не осталось, он получил два солидных алиби, его нельзя было считать даже подозреваемым, не то что преступником. Но он еще мог все исправить, если бы проявил благоразумие!
Подражатель наверняка не знал про эти секс-вечеринки, раз не принял их во внимание, он не ожидает, что Майкова освободят. Так пусть остается в неведении!
— Мне нужно время, — признала Анна. — Я должна быть уверена, что он затаился. А затаится он только в том случае, если ты здесь.
— Нет, спасибо, я насиделся! Ты в полиции работаешь — ты и лови его, а я не обязан.
— Ты что, не понимаешь? Если ты выйдешь на свободу, он попытается подставить тебя, он убьет снова!
— Уже не подставит, — отмахнулся Майков. — Во всех предыдущих убийствах меня оправдали, как он меня подставит?
— Он умен и найдет способ.
— Да пусть только сунется!
— Женщины пострадают, тебе что, плевать на это?
— Прикинь!
— Он уже убил Еву и Оксану. Это для тебя ничего не значит?
Но Майков был неумолим:
— Не так много, чтобы валяться на нарах непонятно сколько. Мне нужно бизнес восстанавливать, там все разваливается! Так что я не просто выйду отсюда, я заставлю всех этих долбаных журналистов, которые меня дерьмом поливали, написать опровержение.
Анна надеялась, что разговор с ним хоть в чем-то поможет, а стало только хуже. Подражатель быстро узнает, что Майков свободен — и теперь он герой, невинно обвиненный! Он разозлился, это наверняка, и неизвестно, как он отреагирует.
Джон Кристи, избавившись от своей жены, переключился на проституток. Сначала была беременная Рита Нельсон, а вскоре после нее — Кэтлин Малони. Тоже молодая, тоже красивая, тоже вынужденная выживать на улицах. Чтобы получить ее, Кристи не понадобились никакие хитрости. Он просто увидел ее и снял, вот и все. Привел к себе домой, отравил газом и убил. Жестокая смерть — но простая и лишенная риска для Кристи.
Подражатель наверняка знает об этом и сделает то же самое. Ему не придется долго готовиться и наблюдать, как в случае с семьей Гордейчиков. Однажды ночью он отправится на улицы и выберет одну из проституток, которых тепло весны сгоняет к дорогам.
Для него она будет ничем, просто ресурсом. Для Майкова — тоже ничем, он и обычных женщин невысоко ценит, а уж проститутки для него и вовсе не люди. Но это будет потерянная жизнь, и потерянная зря!
Вот только убедить в этом Майкова Анна не могла. Он все прекрасно понимал, ему просто было плевать. Это не его проблемы! Он тут тоже жертва: без жены остался, беседку во дворе разворотили, с работой проблемы… Да он еще в суд на следователей подаст, чтобы компенсацию получить!
Он был безнадежен, но вместе с тем — чист перед законом. Анне оставалось уповать лишь на то, что ей и Леону удастся найти подражателя раньше, чем он снова возьмется за дело.
— Тебе знакомо имя Игоря Исаева? — поинтересовалась она.
Взывать к совести Майкова было бесполезно, но от этой беседы еще мог быть толк.
— Только Максима Максимыча, — хохотнул Майков. — Полковник Исаев, так сказать!
Он провоцировал ее, потому что она его раздражала. Майков уже видел, что его освобождение злит Егора Валентиновича, и ему хотелось увидеть такую же злость на лице Анны, доказать и себе, и ей, что она — всего лишь очередная баба, которой не стоит заниматься мужскими делами.
Но тут его ожидало разочарование: ее лицо оставалось непроницаемо спокойным.
— Игорь Исаев, — повторила Анна. — Подумай. Это, возможно, тот самый человек, который пытался тебя подставить.
— Что, серьезно, что ли? — нахмурился Майков.
— А похоже, что я здесь ради стенд-ап комедии? Никто не может гарантировать, что он не нападет на тебя, когда узнает, что суда не будет и ты оправдан. Так что вспоминай!
— Вообще-то, если подумать, имя знакомое…
— Конкретней.
Он опустил голову на руки, раздумывая о чем-то. Весть о том, что на кону не только жизни неизвестных ему женщин, но и его собственная, отрезвила Майкова — и все же не настолько, чтобы остаться за решеткой. Скорее всего, он старался вспомнить Исаева не только ради помощи Анне, он и сам готовился защищаться.
Однако отмалчиваться он не стал.
— А, знаю, где я слышал это имя! От Евы. Это ее бывший хахаль.
— Да, так мы и вышли на это имя, — кивнула Анна. — Что еще ты о нем знаешь?
— Да тут и знать-то нечего! Мы с ним никогда не встречались. Просто когда мы с этой дурой только поженились, я все пытался выспросить, кто ее до меня поимел. Блин, мне обидно было! Но Ева только отгавкивалась, про Исаева мне позже ее сестра сказала, что был такой. С ее сеструхой приятно иметь дело: эта жирная корова из зависти все на свете разболтает. Она и сказала, что до меня Ева только с этим хмырем встречалась.
— И ты, конечно же, спросил об этом Еву?
Анна задала вопрос, просто чтобы навести его на нужную тему. Она не сомневалась, что такой человек, как Майков, не мог не спросить. Новый собственник хотел знать, кому принадлежала его вещь раньше!
— Спросил, — без тени стыда подтвердил Майков. — А она разрыдалась, прикинь? Я тогда так психанул, что чуть не развелся с ней, она меня долго уговаривала простить ее. Вроде как он в прошлом и теперь для нее важен только я. Убедила, что уж там.
— Так а чего развестись-то хотел? Только из-за того, что она заплакала?
— Это большая причина! Ева не какая-нибудь нежная барышня была, если ей что не нравилось, орала только так, у нее истерики буйные были. А тут — рыдает, почти в обмороке, горе у нее! Короче, любила она его. Это он ее бросил, а она его любила. Меня это, понятно, покоробило, но потом я решил забить. Исаев этот, похоже, свалил с концами, он бы за ней не вернулся, она была моя.
Этот разговор прошел не так, как ожидала Анна, однако кое-что важное она все-таки услышала. Она пока сама не могла поверить в это, ей нужно было срочно рассказать обо всем Леону, посоветоваться с ним. А спорить с Майковым было бесполезно — только время зря тратить.
И все же, уходя, она не выдержала и сказала с порога:
— Лучше останься здесь. Это ненадолго, на день или два, но эти дни спасут кому-то жизнь.
— Что, испугалась, что и тебе придется с моими адвокатами пообщаться, красотка? — ухмыльнулся Майков. — Так ты не бойся, с тобой я готов поискать компромисс. Можешь даже лично защитить меня от злого убийцы, у меня в доме теперь пусто, найдется местечко и для тебя!
— Какой же ты баран, — раздраженно поморщилась Анна. — Но даже так, я искренне надеюсь, что тебе повезет и ты останешься в живых.
Майков тут же взвился на ноги.
— Это что, угроза?! Ты угрожаешь мне?
— Я предупреждаю тебя. Пойми, пока не стало слишком поздно.
* * *
У Евгения Майкова было столько дел, что он даже не знал, с какого начать. Но сидеть взаперти и опасаться неведомого маньяка он не планировал. Он вообще не верил, что за ним кто-то охотится — история той девки больше напоминала попытку полиции оправдать свои косяки. Хотя расслабляться Евгений не собирался, он умел заботиться о своей безопасности, и, если кто-то действительно пытался подставить его, этому идиоту не поздоровится.
К тому же, ему нужно было подчистить ряды своих сотрудников. Многие из них стали слишком болтливы! Кого-то он планировал уволить сразу, кого-то — чуть позже, когда закончится вся эта суета с расследованием. Ему ведь еще нужно было получить компенсацию, и его адвокаты уже работали над составлением иска.
Словом, придется побегать. Пока же ему хотелось отдохнуть, отвлечься от всего, и он знал только один способ, который мог помочь в такой ситуации. Правда, гибель жены сделала все сложным…
Он ведь жалел об Оксанке. Правда, жалел. Она была сообразительной и талантливой в постели, знала, когда нужно притихнуть, и не лезла в его дела. Чего еще можно хотеть от женщины?
О Еве он не жалел, но и не злорадствовал. Она перестала быть частью его жизни, однако ему когда-то было хорошо с ней. Со стороны полиции было глупо предполагать, что он захочет ее убить.
Теперь они обе исчезли, и отвлечься Евгений мог только с одной женщиной. Нет, конечно, всегда были еще проститутки, в том числе и его любимые девочки, проверенные и верные. Однако его адвокаты сейчас не рекомендовали появляться рядом с ними, это мешало им создавать образ мученика в газетах.
А работали они неплохо! Не прошло и недели с его освобождения, как перед ним извинились все его знакомые — за то, что не поддержали. Да и в бизнесе все шло нормально, те, кто раньше отказывался работать с убийцей, делали вид, что ничего не произошло. Евгений чувствовал, что его жизнь налаживается.
Да он и сам в первые дни просто отдыхал, отсыпался после этой проклятой камеры, наслаждался нормальной едой. Теперь же ему хотелось внимания, поэтому он ехал к поселку.
Он никогда не признался бы в этом, но Алиса всегда нравилась ему куда больше, чем его собственная жена. Точнее, днем Алиса была невыносима. Он не раз слышал, как она орет на прислугу — и на мужа, вот что главное! Зато в постели ей не было равных. Она наслаждалась каждой секундой, и в этом был ее секрет. Оксана никогда не отказывала ему, однако он чувствовал, когда она и правда тянется к нему, а когда «просто так нужно». Алиса же хотела всегда, ей нужно было больше, чем мог обеспечить ее муж. Это во многом и вдохновило знаменитые вечеринки в их доме.
Правда, Евгений никогда еще не оставался с ней наедине, не спросив разрешения ее мужа. Но ему не хотелось заморачиваться этим. Он точно знал, что Владимиров сейчас торчит на работе, Алиса одна дома, и им никто не помешает.
Это ведь она спасла его! Звучит пафосно, но так и есть — спасла. Он не заставил бы ее дать показания, если бы она не захотела. Получается, он нравится ей не меньше, чем она ему.
По дороге к поселку Евгений то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, пытаясь понять, не следит ли за ним кто-то. Однако подозрительных машин рядом не было, порой он и вовсе оставался на шоссе один. Полиция окончательно потеряла к нему интерес. Кого еще бояться, загадочного маньяка, о котором ему говорила смазливая следовательница? Да с таким же успехом можно опасаться, что его инопланетяне похитят!
Он запарковался у своего дома и, прежде чем покинуть машину, достал из бардачка пистолет. Разрешение на оружие у него было, причем уже много лет, и стрелял он отлично. Если и есть на самом деле какой-то убийца — пожалуйста, пусть приходит! Ему же хуже. Насколько было известно Евгению, этот тип только душил, причем слабых баб. Посмотрим, как он пистолет задушит!
Не заходя в свой дом, он направился к коттеджу Владимировых. Ему сейчас не хотелось видеть перекопанный двор и печать на входной двери. Потом, все потом! Сначала нужно расслабиться и почувствовать, что жизнь продолжается.
Он позвонил в дверь, и ему открыла сама Алиса — она не позволяла прислуге постоянно оставаться в доме. Вид у нее был непривычно утомленный, почти снулый, хотя его визиту она обрадовалась.
— Женечка? Заходи!
Он не заставил просить себя дважды. В доме оказалось неожиданно душно, почти жарко. Да и не удивительно, все окна были наглухо закрыты!
— Что у тебя здесь за парилка? — удивился Евгений.
— Да система кондиционирования сломалась, представляешь? С концами! Мастера я уже вызвала, но их мало — мастеров, которые занимаются таким. Приходится терпеть!
Евгений только усмехнулся: вот это он и называл горем от ума. Владимировы установили в доме «умную» систему, которая сама решала, когда включить кондиционер, а когда — просто открыть окна, пуская в дом свежий воздух. Хозяева коттеджа очень ею гордились и рассказывали о ней всем гостям, даже если тем не слишком хотелось слушать.
Зато теперь поломка системы заблокировала весь дом, тут дышать было тяжело! Понятно, почему Алиса уже носом клюет. Зато из-за жары она надела тонкое летнее платье, которое очень нравилось Евгению: такую вещицу легко снять.
— Пойдем на кухню, — предложила Алиса. — Почему не предупредил, что приедешь? Я б тебе хоть приготовила что-нибудь! А то я опять на диете, в доме ничего нет.
— Да ладно, я сюда не жрать пришел. Хотелось тебе сюрприз сделать, отблагодарить мою спасительницу! — с показным восхищением произнес он.
— Чудик! — рассмеялась Алиса. — Все бы тебе кривляться! Да и потом, ты ведь меня уже поблагодарил.
— Уже? — смутился Евгений. — Когда я успел?
— Женечка, ну у тебя и шуточки! А букет замечательный. Я думала, что его доставили, потому что ты сам приехать не можешь. Но вот и ты! Шутник!
Она действительно находила это смешным и еще больше раздражала Евгения. Он-то ничего не понимал!
— Да какой букет, Алиса?
— Вот этот!
Они вошли на кухню, и он увидел роскошный букет бордовых роз. В нем было не меньше сотни цветков, все — аккуратно оформленные в фирменную картонную коробку магазина. Этот куст не каждый поднял бы! А уж сколько стоят цветы, идеальные, одинаковые, как на подбор, Евгению и представлять не хотелось.
У него были такие деньги, но он в жизни не потратил бы их на что-то столь бесполезное. Да еще и Алисе! Они и жене-то почти никогда цветы не дарил, а соседке — и подавно. Свой визит сюда он считал гораздо лучшей благодарностью за ее помощь.
— С чего ты взяла, что букет от меня?
— Так там открытка была!
Алиса указала на маленький красный конверт, лежащий на столе рядом с букетом. В нем обнаружилась открытка с надписью: «Алиса, спасибо вашей семьей за все, с признательностью, Женя».
Текст был напечатан на компьютере и наклеен на открытку, так что ни о каком совпадении почерка и речи не шло. Но даже так, Алиса могла бы догадаться, что это не от него, совершенно не его стиль!
— Я «Женей» со второго класса не подписывался!
— Не ори, а? — поморщилась Алиса. — У меня и так голова уже несколько часов раскалывается, а тут еще ты!
— У тебя есть другие знакомые Жени?
— Не помню… Но логично же было предположить, что это от тебя!
— Ничего не логично, я столько денег на какие-то ростки не потрачу!
— Ну и жлоб ты, Женечка, — заключила Алиса. — Прошу же, не ори!
Она, похоже, не понимала, насколько все серьезно. Да и куда ей? Алиса была великолепной любовницей, однако на этом ее достоинства заканчивались.
Евгению все это не нравилось, он невольно перепроверил, что пистолет все еще у него за поясом. После этого он достал из кармана сигареты и зажигалку, ему срочно нужно было успокоить нервы.
— У нас в доме не курят! — возмутилась Алиса.
— Сделаешь исключение.
— У меня голова болит, не смей!
— Потерпишь! Тут творится хрен пойми что, и мне нужно разобраться в этом.
Она попыталась забрать у него зажигалку, но напрасно — не хватало ни роста, ни силы.
Евгений без труда оттолкнул ее, достал из пачки сигарету и поднес к ней зажигалку, собираясь прикурить.
Последним, что он видел, было пламя, вспыхнувшее прямо у него перед глазами и поглотившее все вокруг.



Глава 14. Гекторина Маклиннан

Останавливаться Виталий Малинов не собирался, потому что он уже миновал точку невозврата. И он, и Аграновский знали, что их встреча на парковке была последним предупреждением. Тогда у него еще был шанс отступить, но ему не хотелось. У него бы все получилось, если бы безмозглая журналистка не затеяла непонятно что!
Он не верил, что она действительно была просто похожа на Анну Мещерскую. Какое там! Он-то видел ее возле дома: такие же волосы, такое же платье, а лицо в темноте и не разглядишь. Он был уверен, что это успех! Хорошо еще, что он принял план Любки с кислотой. Если бы выстрелил в нее, как собирался вначале, за ним бы уже все менты города охотились.
Но и сейчас ему было непросто. Виталий видел только один выход из ситуации: все-таки получить деньги Яна Мещерского и откупиться ото всех, кому он перешел дорогу. Правда, добраться до Анны он уже не надеялся, пришлось идти другим путем.
На этот раз он направился на дело не один. Ему надоело делать всю грязную работу за Сирягиных, выслушивая их обещания когда-нибудь заплатить ему. Хотят денег? Пора поработать ручками!
Любку на такое не уговорить, да и не будет от нее толку. А вот Андрей мог ему пригодиться: он хоть и тупой, а сильный, и приказы выполняет без споров. Этого должно быть достаточно.
План сложился нехитрый: добраться до Лидии Аграновской и заставить ее заманить мужа в ловушку, а потом уже, через него, выйти на Анну Мещерскую. Понятно же, что эти двое любовники! Но и свою бывшую, беременную от него, Аграновский не бросит, все должно получиться.
Они пришли к знакомой квартире днем, когда дом жил своей жизнью. Андрею это показалось безумной затеей, однако Виталий знал, что делает. Ночью, в тишине, слышны все звуки — каждый удар, каждый крик. Днем — другое дело: люди меньше прислушиваются, и все, что покажется им подозрительным, они спишут на работу телевизора. Да и потом, многие верят, что при свете дня ничего плохого не происходит, а преступники, как вампиры, боятся вылезти.
— Она же нам не откроет, — указал Андрей, когда они вошли в лифт.
— Конечно, не откроет, — согласился Виталий. — Поэтому мы не будем звонить в дверь.
Замки в квартире Лидии он изучил во время предыдущих встреч с ней. Дрянь, а не замки! Не нужно быть большим мастером, чтобы их вскрыть, ему случалось работать с системами посложнее.
Как он и предполагал, у него ушло меньше пяти минут на один замок, а второй и вовсе оказался незапертым. Все это время Андрей топтался рядом и нервно пыхтел, стараясь закрыть своего спутника от взглядов случайных свидетелей. Вот только рядом так никто и не появился, в подъезде было тихо и пусто.
Виталий прекрасно знал, что делать дальше. Если Лидии нет дома — дождаться ее. Если она внутри — затащить ее в комнату, связать, может, ударить пару раз, чтобы она стала послушной и тихой, а потом уже вызывать Аграновского. О том, что она беременна, Виталий помнил и вредить этому ребенку не собирался. Однако он не готов был менять свои планы из-за младенца, который пока даже на свет не появился! Говорят же, что дети очень живучие, вот и пускай учится выживать, его ждет суровый мир.
В квартире их встречал приятный полумрак, какой бывает, если на улице яркое солнце, а все шторы задернуты. Неужели Лидия балует себя дневным сном? Тем лучше!
Он зашел первым, Андрей последовал за ним и закрыл дверь. Они двигались свободно, зная, что если соседи и дома, они сейчас заняты своими делами. А если их услышит Лидия, не страшно, она, пузатая, все равно ничего не успеет сделать.
Так что Виталий был уверен в своей правоте ровно до того момента, как его уже почти знакомым движением повалили на пол. Он и опомниться не успел, когда его руки оказались связаны за спиной, все произошло даже быстрее, чем на парковке.
— Знаешь, это уже не интересно, — заметил Аграновский, отходя от него. — Ты слишком предсказуем.
— Андрей! — позвал он.
Но Виталий уже знал, что это бесполезно. У него за спиной послышалась какая-то возня, шум борьбы, и скоро Сирягин повалился на пол рядом с ним. Аграновский к этому времени устроился на диване, а значит, он пришел не один.
Андрей так и остался валяться на полу — он был в сознании, его никто не бил, ему просто было слишком страшно. Еще бы, он привык прятаться за юбку сестры! Виталий же кое-как поднялся на колени, выпрямиться пока не получалось. Тогда он и увидел здоровенного блондина, стоящего у двери. Он с этим типом уже встречался, именно здоровяк всадил ему в плечо нож! Не удивительно, что этот проклятый викинг так легко скрутил Сирягина, который и сам не тростиночка.
— Виталька, буду честен: я считаю тебя непередаваемо тупым, — вздохнул Аграновский. — Даже не знаю, почему я пытаюсь поговорить с тобой уже второй раз. Вера в людей, я полагаю.
— Хорош базарить! — с вызовом бросил Виталий. — Это уже не сработало и сейчас не сработает! Вызывай ментов, вперед!
— Нет, ты все-таки послушай, что тебе умные люди говорят. Может, и сам чему-нибудь научишься! Начнем с того, что вызывать полицию я не буду. Раз ты ведешь себя так нагло, значит, какие-то связи у тебя есть, тебя прикроют. У меня они тоже есть, как-никак работал следователем. Но меряться с тобой связями я не собираюсь, я вообще не привык кем-то прикрываться. С тобой я разберусь самостоятельно.
— Один раз уже разобрался!
Виталий ожидал, что уж теперь-то Аграновский поднимется с дивана и ударит его. Но нет, его собеседник оставался невозмутим, расслаблен даже. Это напрягало больше всего.
— Ты слушай, слушай, развивай навык, — посоветовал он. — Если честно, к этому моменту мне хотелось тебя просто придушить. Вас обоих.
— Не надо! — взвыл Андрей. — Я не при чем! Меня заставили!
— Заткнись, — шикнул на него Виталий.
— Может, это глас совести? — предположил Аграновский. — Вам обоим есть за что каяться. За участь Дмитрия Сирягина, например.
Андрей перепугался еще больше:
— Это не я! Это все Любка, это была ее идея!
Виталий понятия не имел, что там была за история, но этим скулежом Андрей его только раздражал.
— Достаточно, — велел Аграновский, и Андрей тут же затих. — Я сказал, что мне хочется убить вас. Я не сказал, что сделаю это. Я предпочитаю верить в людей и считаю, что даже вы двое еще на что-то способны. Поэтому я расскажу вам, что вы будете делать дальше.
— Давай, повесели меня! — хмыкнул Виталий.
— Угомонись и слушай внимательно. Если я буду сомневаться, понял ты меня или нет, я сломаю тебе ногу, чтобы у тебя было напоминание, стимул делать, что я скажу. Так вот, ваше будущее… Первое условие понятно: чтобы я вас обоих близко не видел рядом с Анной или Лидией.
— Нас там не будет! — поспешно пообещал Андрей. — И тут тоже! Честно-честно! Я даже сегодня приходить не хотел!
Аграновский и Виталий проигнорировали его. Оба знали, что он не важен.
— Второе, и это главная причина, по которой вы останетесь в живых и на свободе: вы должны оплатить лечение той девушки, которую вы облили кислотой. Все, от восстановительных операций до реабилитации, пока она не сможет вернуться к нормальной жизни. Иначе реабилитация понадобится уже вам… или не понадобится.
— Будет сделано! — Андрей закивал с таким усердием, что ударился лбом об пол.
— С чего я буду это делать? — поинтересовался Виталий. — С чего я буду делать хоть что-то, когда выйду отсюда? А здесь, в квартире своей бывшей, ты меня не убьешь, не заливай!
Вот теперь Аграновский поднялся с дивана. Он подошел к Виталию, остановился перед ним и рывком поставил на ноги. Он был выше ростом, и Виталию пришлось поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза.
Эти глаза были холоднее льда.
— Если ты думаешь, что я не убью тебя, то зря, — все так же ровно произнес Аграновский. — Потому что я убью.
И в этот миг Виталий предельно четко понял: убьет.
Есть люди, которые в принципе не способны на убийство. Они как та собака, которая лает громче всех на улице, а топнешь на нее ногой — и она убежит в будку, чтобы продолжить лаять уже оттуда.
Но Аграновский был из другой породы. Глядя ему в глаза, Виталий вдруг почувствовал себя так, будто они оказались одни, и нет рядом никаких свидетелей. Вокруг них на многие километры простирается безжизненная пустыня серых льдов. Это мир грубой силы, примитивного порядка над любыми законами, и в этом мире действительно лишают жизни. Удар — и нет тебя, а есть лишь льды и алое пятно на них…
Всего этого, естественно, не было на самом деле, и оно даже не померещилось Виталию.
Нет, было лишь чувство, что все происходит именно так — и холод серых льдов уже близко.
Легко было насмехаться над Аграновским издалека, утверждая, что смазливый детективчик только и способен, что в офисе сидеть. Но теперь Виталий стоял прямо перед ним и понимал, что это существо, способное убить. Даже если ему развяжут руки, ничего не изменится. Они оба знали, кто из них умрет.
Все вышло за пределы борьбы за наследство. Виталий знал, что Сирягин после этого разговора отступит, да и его сестрица, скорее всего, тоже. А он… Какой смысл ему оставаться, если они вышли из игры? На наследство ведь могут претендовать только они, родственники!
Если останется он один, это будет уже не ради денег. Это будет ради мести за тот страх, который сковывал его сейчас — страх перед смертью, которая впервые заглянула ему в глаза.
* * *
— Они смылись, — сообщила Анна. — Журналисты перед подъездом еще тусуются, хотя местные бабушки их неплохо гоняют, а Сирягиных и след простыл. Как ты их запугал?
— Почему именно я и почему именно запугал? — поинтересовался Леон. — Может, с ними просто поговорили, и не я, а кто-то другой.
— Потому что повлиять на них могли или я, или ты, но я этого не делала. Именно запугать — потому что такие люди, увы, не понимают ничего, кроме страха. А ты умеешь быть страшным, когда захочешь.
Когда-то давно эта фраза смутила бы его. Любимой темой Димы были рассуждения о том, какую опасность таит сходство с отцом, как они постоянно рискуют. Наслушавшись его, Леон боялся сам себя — и того, чем он может стать.
Но это было раньше. Теперь ему проще было понимать собственные желания — в том числе и благодаря Анне.
Он действительно мог убить Виталия Малинова — и готов был пойти на это, если придется.
Ему было достаточно вспомнить о том, что этот тип уже сделал с Димой и хотел сделать с Анной. Он не скрывал это желание, потому что только оно могло подействовать на человека, не признающего законы.
Пока все складывалось неплохо. Сирягины, которым было плевать на честность и этику, испугались того, что у справедливости бывают и другие проявления. Собственные шкуры были им куда дороже чужих денег! А вот Малинов затаился, он мог оказаться достаточно безмозглым и достаточно упрямым, чтобы напасть.
Но это будут его проблемы.
Пока же на него не было времени, все снова завертелось. Леон разделял опасения Анны насчет того, что с освобождением Майкова снова начнутся проблемы. Но он не ожидал, что это произойдет так скоро!
В доме семьи Владимировых прогремел взрыв. О нем и о вспыхнувшем пожаре сообщили перепуганные соседи. Когда прибыли спасатели, огонь уже охватил первый этаж, но его удалось потушить. В эпицентре взрыва позже обнаружили два сильно обгоревших тела — по предварительной оценке, Алису Владимирову и Евгения Майкова.
Леон подозревал, что предварительная оценка была верной.
Дима все еще оставался в больнице, поэтому с осмотром места происшествия могли возникнуть сложности. К счастью, туда уже выехал Макеев, а он был на их стороне. Его впечатлило то, что пока все их догадки оказывались верными. Поэтому у них появилась возможность осмотреть место взрыва до того, как оттуда увезут тела.
— Быстро подражатель подсуетился, — заметил Леон. — Я, если честно, не ожидал от него такой прыти!
— Я тоже, но это о многом говорит.
— Например?
— Он уже был готов к следующему убийству, — пояснила Анна. — Он не был уверен, что мы обнаружим тело Оксаны, и собирался продолжить свое представление. Арест Майкова остановил его, но из-за того, что его мишень отпустили, это стало не точкой, а запятой. Когда Майков оказался на свободе, подражателю не пришлось долго готовиться. А еще это говорит о том, что он живет один.
— Серьезно?
— Вполне. Для многих серийных убийц сохранение тайны было серьезным испытанием, оно сдерживало их. Тот же Джон Кристи сильно зависел от отъездов жены. А подражатель мгновенно реагирует, да и денег он потратил немало, такое от внимательной супруги тоже не скроешь. Нет, готова поспорить, что он один.
— Возможно, — согласился Леон. — Но почему он выбрал жертвой именно Алису Владимирову? Не проще ли было напасть на проститутку?
То, что убийца знал о роли Владимировой в этой истории, как раз не удивляло. Евгений Майков пообещал Анне, что всюду будет трубить о своем освобождении, и сдержал слово. Он щедро раздавал интервью, рассказывая всем, кто готов слушать, как жалкая полиция сажает невиновных вместо того, чтобы заниматься своим делом.
Без благодарности Алисе тоже не обошлось. Майков не стал вдаваться в подробности секс-вечеринок, он просто сказал, что его спасла бдительность соседки. А поскольку многие читатели желтой прессы следят за собственными соседями, они не усомнились, что все так и было.
— Он продолжил ту же миссию, — ответила Анна. — Он подставлял Майкова, доказывал всему миру, что тот — псих. Знаешь, что действительно важно? Не думаю, что он хотел убивать Майкова так быстро. Скорее всего, он собирался убить только Алису, а Майков приперся без предупреждения, и подражателю пришлось действовать.
И он взорвал газ.
В первых новостях об этом пожаре писали, что в доме Владимировых взорвался газовый баллон, но Леон подозревал, что не все так просто. При убийстве своей шестой жертвы Кристи использовал газ, да и подражатель к нему прибегал при убийстве Евы Майковой. Вот только как? Тогда он замел следы, сейчас ему пришлось действовать в спешке, и место преступления могло о многом рассказать.
Леон уже знал дорогу к поселку, поэтому добрался туда быстро. Возле обгорелого дома Владимировых теперь стояли служебные машины, полиция натянула ленты ограждения, обозначая границу работ. Но толпы зевак в тихом поселке и не собралось, соседи предпочитали наблюдать за всем из собственных окон.
Мужа Алисы Владимировой здесь не было: когда ему сообщили о случившемся, он оказался в больнице с сердечным приступом. Но это, по-своему, к лучшему; если он действительно любил жену, ему не следовало видеть то, что от нее осталось.
У Леона не было медицинских познаний Димы, однако и он мог догадаться, что Майков и Алиса стояли близко к эпицентру взрыва. Скорее всего, они погибли сразу, их отбросило в разные стороны, а потом уже огонь повредил тела.
Пока Леон осматривал обугленные останки Майкова, Анна склонилась над Алисой.
— Ее, похоже, не душили. По коже сказать сложно, но мышцы не повреждены, а предыдущих жертв он сдавливал так, что следы глубокие оставались! Про изнасилование пусть говорят эксперты, но я подозреваю, что не было и его. Майков точно ему помешал до того, как он успел напасть на Алису по-настоящему.
Почерневшее тело, которое она рассматривала, и женским-то не казалось. Опознать в нем кого-то будет сложно. Но кто еще мог быть здесь?
— Как думаешь, чего он добивался? — спросил Леон.
— Скорее всего, действовал по схеме Кристи: хотел ее усыпить газом, а потом уже все остальное. До взрыва дошло, когда приехал Майков.
В комнату вошел Макеев и тихо выругался. Следователь достал из кармана носовой платок и поспешил закрыть им лицо.
— Ну что, юные детективы, нашли что-то? — поинтересовался он.
— Ничего такого, что дало бы нам ответы на все вопросы вселенной, — отозвалась Анна.
— Да? А вот это вы уже видели?
Он указывал на нечто черное, окруженное яркими метками экспертов. Получается, это они сочли уликой, однако Леон никак не мог понять, что это такое. Какие-то куски металла, ветки…
Анна догадалась первой:
— Это был большой букет роз, не так ли?
— Похоже на то, — кивнул Макеев. — А в букете спрятали нечто вроде круглого газового баллона. Наши уже сказали, что все окна в доме заклинило. Тут какая-то хитрая система установлена… Так вот, ее кто-то вывел из строя, и все заблокировалось. Сейчас компьютеры всюду суют, где надо и не надо, а результат — вот такой!
Что ж, теперь схема действий подражателя становилась более-менее понятной. Ему нужно было незаметно отравить Алису газом — не попадая при этом в дом. Однако размер коттеджа усложнял ему задачу, и если бы окна были открыты, ничего бы не получилось. Поэтому он сначала заблокировал окна, а потом уже прислал цветы.
С Евой Майковой, возможно, было то же самое. Она, нервная и подозрительная, вряд ли пустила бы в дом посторонних. Но если ей принесли цветы — другое дело.
— Курьерские службы уже проверяют, но не думаю, что мы что-то найдем, — сказал Макеев. — Вот эта зараза — не простой баллон, он сам сделал эту штуку. Не знаю, что он туда намешал, но метана точно было много, раз так полыхнуло. Хозяйку он бы этим не убил, но отключиться она вполне могла бы или, по крайней мере, стать сонной. А это уменьшило бы сопротивление.
Но когда прибыл Майков, подражателю пришлось отступить, затаиться где-то. Только как он сумел поджечь газ, не пострадав при этом от взрывной волны? Это еще предстояло выяснить экспертам, у Леона даже предположений не было.
Теперь уже подражатель не мог списать все на Евгения Майкова. Его план был разрушен, он так и не достиг своей цели. Как он это воспримет? Сумеет ли остановиться — или будет мстить кому-то за свою неудачу?
Осмотрев тела, Анна поспешила выйти во двор, запах в доме и правда завис тяжелый. А вокруг дома цвела весна, и сложно было поверить, что возрождающаяся жизнь и обожженная смерть так близко. Как будто два разных мира!
— Что теперь? — спросил Леон.
— Теперь мы снова поговорим с семьей Евы, — ответила Анна, задумчиво глядя на небо.
Он знал, что она сожалела о Майкове. Он стал еще одним приговоренным, которого она хотела спасти и не смогла. Она точно знала, что он пострадает, пыталась его предупредить, а толку? Леон не видел в этом ее вины. Если человек так отчаянно сопротивляется собственному спасению, ничего уже не поделаешь.
— Зачем нам семья Евы? — удивился Леон. — Снова хочешь обсудить Исаева?
— Нет нужды. Игорь Исаев мертв, я уже говорила тебе об этом.
— Но не объяснила, почему ты так считаешь!
— Объяснила, ты просто не поверил.
Тут она была права, он не готов был верить. Слишком уж странным было объяснение!
Она считала, что Игорь Исаев мертв, лишь потому, что Ева плакала, когда ее муж упоминал его имя.
— У нее могли быть другие причины плакать! — указал Леон. — Он же ее бросил!
— При всем своем уме, не понимаешь ты все-таки женщин, — усмехнулась Анна.
— Боюсь, ум здесь не при чем…
Она окинула его укоризненным взглядом, но все же пояснила:
— Если бы он просто бросил ее, к любви, если таковая вообще была, добавилась бы нотка злости или обиды. Если бы она так любила его, что жить без него не могла, она бы не спешила выйти замуж. Можно еще предположить, что она плакала, вспоминая, как Исаев ее обижал. Но это не соответствует тому портрету Евы, который можно составить на основании воспоминаний ее знакомых. Другое дело — если бы он погиб, и погиб у нее на глазах, из-за нее. Теперь понимаешь?
Он действительно понимал — но не эти слезы, а истинную роль Игоря Исаева.
Леона всегда поражали женщины, которые остаются с теми, кто бьет их, издевается над ними, за людей не держит. Он думал, что Ева Майкова, тогда еще — Челищева, из этой же породы. Но для нее, похоже, все было иначе.
Она действовала по тому принципу, который используют люди послабее, попадая в тюрьму. Ей кто-то угрожал, и она прекрасно знала, что не сможет себя защитить. Поэтому она нашла зло побольше, чем ее предполагаемый обидчик, сделала Исаева своим покровителем и терпела все его издевки ради защиты.
Анна подтвердила его теорию:
— Она кого-то здорово боялась. И резкая смена ее поведения, которую ее сестра связала с Исаевым, на самом деле была вызвана тем, что ее кто-то преследовал. Она боялась его, поэтому спряталась под крылом у Исаева и выполняла его прихоти не из-за любви или подросткового протеста. Она не знала, как еще себя защитить.
— Но чем нам тут поможет семья Евы?
— Нам сейчас нужно знать имена людей, связанных с теми годами ее жизни, посмотреть фото, все запомнить. Думаю, убийца уже мелькнул в этой истории. Зная людей, которые были знакомы с Евой лет десять назад, мы можем сравнить список с именами тех, кто знал жертв подражателя, нашел трупы, появлялся рядом с ними при жизни и так далее.
Такого Леон не ожидал.
— Но почему ты решила, что он уже проявил себя?
— Потому что для него это не просто череда убийств, — напомнила Анна. — Ему нужно было так или иначе подтолкнуть следствие к тому, что это связано с Майковым. Дело и так застопорилось: на его счету уже было три трупа, когда Дима наконец заметил, что это серия. А не заметил бы Дима — пришлось бы убивать дальше или идти на риск, давая более очевидные подсказки.
— А он не боялся связываться с этой историей?
— Чего ему бояться? — изумилась Анна. — Он один, и он псих, ему терять нечего. Даже Кристи, куда более осторожный, не боялся. Участие в расследовании очень часто дает убийцам контроль над ситуацией, успокаивает их, помогает убедиться, что полиция далека от успеха. Да и полицейские реже подозревают тех, кто кажется им добропорядочным.
— Для этого нужно отличное самообладание, — заметил Леон.
— Да, и неплохие актерские способности. Но в этом убийцы находят свой шарм, потому и идут на риск. Кристи так развлекался с бойфрендом своей последней жертвы, играл с ним, как кошка с мышкой. К слову, его последняя жертва, Гекторина Маклиннан, не была проституткой. Кристи случайно пересекся с ней в кафе, узнал, что у нее есть жених, познакомился с этим женихом — Алексом Бейкером. Гекторина все больше доверяла ему, потому что он чаще всего встречался с ней в присутствии Алекса. Кристи даже пустил их пожить в свой дом, когда им негде было ночевать. А потом он встретил Гекторину одну на улице, и заманить ее в свой дом было несложно — она знала его. Он убил ее, а тело спрятал в тот же стенной шкаф, где хранились тела Риты Нельсон и Кэтлин Малони. Но потом Бейкер пришел искать ее.
— Почему к нему?
— Не только к нему, он просто искал ее повсюду, а к Кристи пришел как к хорошему знакомому. Ему и в голову не могло прийти, что этот тихий, вежливый дядька, которому тогда было за пятьдесят, способен жестоко расправиться с его молодой невестой — Гекторина годилась Кристи в дочери. Кристи помогал ее искать, регулярно связывался с Бейкером, интересовался, что да как. «Ты уже нашел нашу красавицу? Нет? Какая жалость! Куда же она могла деться? Неужели какой-то подонок ее обидел?!» Он не боялся привлекать к себе внимание, потому что знал: люди очень часто не видят то, что у них под носом. Алекс Бейкер сдался, так и не найдя свою невесту. Кристи торжествовал, пусть и недолго.
В принципе, их подражатель тоже был не из робкого десятка. Первые три убийства ему нужно было оставаться незаметным — чтобы его не нашли раньше времени, чтобы сложилась история, в которой он позже обвинил бы Майкова.
Но уже после третьей жертвы ему нужно было сменить стратегию. Если бы Дима ничего не заметил, подражателю пришлось бы самому подталкивать полицию к связи между жертвами. Хотя он и так многое сделал для этого: создал «фирменную» петлю для удушения, использовав знания о старой травме Майкова, действовал быстро, а не выжидал годами, как Кристи.
И все равно он был рядом, он имел право голоса в этой истории — как свидетель, друг семьи или кто-то еще. Леону сложно было поверить, что этот псих был так близко, а они его не узнали… Но он все равно верил. Далеко не все серийные убийцы подсознательно хотят быть пойманными, многие за решетку не спешат и умеют сливаться с толпой.
Так что они могут обнаружить его среди людей, связанных с расследованием, — таких немного. Вот только как найти их в окружении Евы? Да еще и в том, каким оно было десять лет назад!
— Родные могли не знать, кто он такой, — отметил Леон. — Похоже, она ни на что им не жаловалась.
— Она не жаловалась. Но они его, скорее всего, знали, пусть и в другой роли.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда сестра Евы рассказывала нам об Игоре Исаеве, одна деталь меня сразу задела, — ответила Анна. — Знаешь, как бывает, когда слушаешь мелодию и замечаешь фальшивую ноту? Только в этом случае нота была не фальшивая, а самая громкая.
— Ты мне ни о чем таком не говорила, когда мы возвращались от Челищевых…
— Потому что и сама сначала не поняла, что меня зацепило, в обилии информации сложно выловить что-то конкретное. Да и потом, меня отвлекло то, что убийцей мог оказаться Игорь Исаев. Но теперь, когда я знаю, что он мертв, многое видится по-другому. Помнишь, что сказала Лина, описывая Исаева? Его в школе боялись все. Поэтому, думаю, Ева и выбрала именно его, несмотря на то, что рядом с ним тоже было трудно. Он, по крайней мере, был почти ее ровесником!
Леон уже видел, к чему она клонит, но принять это не получалось. Хотя многое начинало сходиться! Кто мог запугать избалованную девочку Еву? На кого она боялась жаловаться? Почему считала, что даже родители не защитят ее от этого человека, и решила избавиться от проблемы сама? Скорее всего, она была убеждена, что ей никто не поверит! А точнее, поверят не ей, а ее мучителю.
— Ты хочешь сказать?..
Он не знал, как правильно задать вопрос. А вот Анна, похоже, ни в чем уже не сомневалась.
— Я хочу сказать, что Еву преследовал, а потом и убил кто-то из ее учителей.
* * *
В последние дни ее не оставляло чувство тревоги. Может быть, если бы кто-то был рядом, если бы с кем-то можно было поговорить об этом, было бы не так тоскливо. Но телефон Лидии молчал, да и ей самой некому было позвонить.
Она была рада, что Леон отвадил от нее Малинова, хотя ей до сих пор тяжело было выходить из дома. И все же Лидия подозревала, что он сделал это скорее ради Анны. Она как будто стала невидимкой! Да еще и Дима застрял в больнице… Он бы, наверно, пришел… Или не пришел бы?
Она чувствовала, что так больше продолжаться не может. Лидии нужно было что-то изменить, и безопасный вариант она видела всего один: лечь в роддом на сохранение.
Деньги у нее были, и все равно ее угнетало, что придется все устраивать самой. Но — надо, и Диму ждать нельзя, потому что ей было неспокойно, и она чувствовала, что больше ни одной ночи в этой квартире не выдержит.
Однако бросить все и удрать она не могла. Решение лечь в больницу появилось, когда она шла из магазина. Что, теперь разворачивать и с молоком под мышкой маршировать в роддом? Ей нужно было заскочить домой, собраться, хоть кому-то позвонить!
Так что она шла, хотя туфли давили опухшие ноги, с неба накрапывал неприятно колючий дождик, а зонта у нее не было. Хотелось расплакаться или наорать на кого-нибудь, но она была на улице одна. Лидии даже казалось, что она слабеет с каждой минутой, и ей было жалко себя до слез.
У входа в подъезд она все-таки споткнулась — о ступеньку, которая всегда здесь была! Но теперь она как будто стала выше. Из-за проклятого пакета Лидия не смогла удержать равновесие, она бы упала, если бы ее не поддержали сильные мужские руки.
Ее, можно сказать, спасли, но благодарить доброго самаритянина она не спешила. Она ведь только что смотрела на подъезд, и здесь никого не было! Откуда он взялся? Опыт общения с Виталием Малиновым подсказывал, что от незнакомцев лучше держаться подальше.
— Что, я настолько страшен? — рассмеялся он, заметив ее испуганный взгляд.
— Нет, простите, день сегодня… никакой.
— Да уж готов поверить, если женщине в вашем положении приходится такие тяжести до квартиры таскать! Давайте я вам помогу.
Он хотел взять у нее пакет, но Лидия отшатнулась от него.
— Не нужно, я справлюсь, спасибо!
— Вот времена настали… Люди уже разучились доверять друг другу! Слушайте, сейчас три часа дня, я сюда пришел по работе, мне несложно вас проводить. Да вам все помогать должны, это же нормально!
А ведь он прав… Лидия и сама не заметила, когда стала такой подозрительной. Но нельзя косо смотреть на весь мир, не все такие, как Малинов! Да и он больше не придет, это не его человек, Леон ведь пообещал ей, что со всем разобрался.
Если она и правда хотела начать новую жизнь и забыть о братьях Аграновских, ей нужно было снова доверять людям.
— Вы правы, простите, — смущенно улыбнулась Лидия. — Я буду очень благодарна вам за помощь!
— Вот, так-то лучше, теперь все правильно! Вам не нужно меня бояться. Я, между прочим, учитель.



Глава 15. Бересфорд Браун

Леон сильно сомневался, что Анна действительно узнает имя убийцы у семьи Челищевых. У кого? Сестра Евы помнит только о том, кого и как сильно она не любила. Мать, кажется, не в себе, она окопалась в прошлом и может вообще не реагировать на окружающий мир.
Но он все равно собирался отвезти ее туда, ему не хотелось, чтобы она моталась по городу одна. Сирягины вроде как угомонились, но Малинов… он непредсказуем. Еще есть вероятность, что в его случае упрямство возобладает над здравым смыслом.
Они договорились встретиться у метро, подальше от дома Яна Мещерского. Журналисты и так начали обращать внимание на Леона, это не было нужно ни ему, ни Анне. Проще было пересечься вот так, незаметно, чем потом отслеживать все нелепые сплетни в интернете.
Он как раз направлялся к ней, когда зазвонил телефон, отражая на экране номер Лидии. Говорить с ней не хотелось — потому что не хотелось даже думать ни о чем, кроме этого расследования. Однако Леон прекрасно помнил, в каком она положении. Срок родов приближается, а ей сейчас даже позвонить некому, Диму выписывают из больницы только через пару дней.
Поэтому он ответил.
— Слушай, что у тебя?
— Пожалуйста, не перебивай меня, пока я не закончу. Перезвонить мне никто не даст, и мне важно, чтобы ты понял все сразу.
Ее голос звучал странно: сдавленно, неровно, словно она до этого долго плакала. Это было совсем не похоже на ту Лидию, к которой он привык! Да, она была актрисой, когда речь заходила о манипулировании мужчинами, и неплохой. Но такого уровня мастерства она еще не достигла! Леон чувствовал: она чем-то сильно напугана.
— Лида, что случилось?
— Не перебивай, просила же! Со мной пока все в порядке, с ребенком — тоже. Но он сказал, что это ненадолго. Мы останемся в живых, только если ты сделаешь все, что он скажет…
Она запнулась, и чувствовалось, что она пытается справиться с душившими ее рыданиями. А Леон от удивления чуть не выехал на встречную — он такого не ожидал!
Он мгновенно понял, о ком она говорит. Вроде как не должен был, но догадался, что речь уже не о Малинове, потому что в последнее время большая часть его жизни была сосредоточена вокруг другого человека. Да и Малинова она бы назвала по имени! Но как он вышел на Лидию? Она не была связана с расследованием! Леон даже не рассказывал ей о том, чем занят.
Хотя стоило ли ожидать меньшего от этого психа? Леон и Анна постоянно мелькали на местах преступления, многие были уверены, что они из полиции. Похоже, убийца тоже их видел — и это подтверждало теорию Анны о том, что он крутился где-то рядом.
А еще Анна предупреждала, что его реакция на смерть Майкова непредсказуема. Он мог затаиться, но мог и затеять настоящую вендетту. Почему он выбрал Леона — пока непонятно, ведь не он спровоцировал тот взрыв и гибель Майкова! Но стоит ли ожидать привычной логики от серийного убийцы?
— Лида, не волнуйся, — спокойно сказал Леон. Он хотел убедить ее, что у него все под контролем. Какие бы ссоры ни лежали между ним и бывшей женой, все это было уже не важно. Она не должна была пострадать из-за того, что начал он! — Я со всем разберусь.
— Ты должен делать только то, что он тебе скажет! Когда я повешу трубку, ты получишь на мобильный сообщение с инструкциями. Ты должен четко выполнять все, каждую деталь! Он приведет тебя ко мне. Ты должен быть один, без нее и без полиции! Только ты!
Не дожидаясь его ответа, Лидия завершила звонок. Хотя, конечно, вряд ли это теперь зависело от нее. Тишина, наступившая в машине после ее слов, показалась Леону гробовой.
Теперь ему предстояло решить, как быть дальше. Убийца, при всем своем уме, вряд ли был еще и техническим гением. Он не отследил бы звонки Леона, не узнал бы, если бы тот вызвал полицию.
Но нужно ли это сейчас? И кому звонить?
Макееву точно нельзя. Егор Валентинович — следователь старой закалки, он ни про какие переговоры и слушать не будет. Когда он узнает, что настоящий убийца, разрушивший его идеальное расследование, проявил себя, его будет не остановить. Он соберет вокруг себя всю королевскую конницу и всю королевскую рать, чтобы вместе с этим войском, сотрясающим землю, мчаться на спасение Лидии.
Вот только Лидию это не спасет. Она сейчас в особенно уязвимом положении: похищение могло навредить ей и ребенку, даже если убийца этого не желал. Нет, Макеев и полиция — не вариант.
Анна? Да, она могла бы помочь. Она умна и порой видит то, что Леон заметить не способен. Но, как ни странно, он все равно не готов был втянуть ее в это — даже при том, что она уже занималась расследованием. Почему? Причина была связана скорее с ним, чем с ней. Леон знал, что, если она окажется рядом, он будет постоянно отвлекаться на нее, будет думать о ней, а не о Лидии. Справедливо это или нет, он уже не мог ничего с собой поделать. Опыт призывал трезво оценивать риски, а не прикрываться бодрыми заблуждениями вроде «Я смогу!», «Я достигну любой цели!»
Не все можно контролировать. Чтобы спасти Лидию и ребенка, ему нужен был трезвый ум и полная концентрация. А значит, он должен быть уверен, что Анна в безопасности.
Поэтому он набрал ее номер.
— Я уже выхожу из метро, — сказала она. — Имей в виду: я не опоздала, если ты звонишь, чтобы упрекнуть меня в этом.
— Не в этом, если кого и упрекать, то только меня. Понимаю, что это свинство, но поездку нужно отменить.
— Внезапно…
— Сам не рад! Но мне позвонила Лидия и попросила заехать к ней, дело срочное, сама ведь понимаешь.
Леон умел врать. Не любил, но умел, если нужно. Однако с Анной это обычно не срабатывало, она отлично изучила его, она могла заметить ложь.
Поэтому сейчас он говорил ей правду — просто поданную так, как ему выгодно. И Анна, конечно же, поверила, она говорила с ним все так же расслабленно, ей и в голову не могло прийти, что нужно искать подвох.
— Что, Лида надумала рожать?
— Да я так и не понял до конца, но все может быть. Перенесем?
— Я могу подождать, пока ты освободишься.
— Я не знаю, когда освобожусь, если честно. Прости, что так вышло.
— Не извиняйся, зачем? — рассмеялась Анна. — Я ведь понимаю, что это не от тебя зависит! Лидия и раньше не была пай-девочкой, а теперь у нее есть вполне оправданные основания требовать внимания.
— Это точно… Так что, перенесем поездку? Завтра?
Он не был уверен, что у него будет это «завтра», но не мог же он сказать ей правду!
— Посмотрим. Может, завтра, может, в какой-то другой день. Звони, как освободишься, мне любопытно, кого родит Лидия: мальчика, девочку или неведому зверушку.
— Думаю, она родит маленького Диму, который сразу отчитает врачей за то, что они недостаточно компетентны.
— Это и был мой третий вариант. Ладно, удачи тебе!
Она повесила трубку. Ее голос почему-то придавал сил, словно намекая: ему есть ради чего вернуться, справиться со всем, что произойдет сегодня. Да, этот тип умен… Но и Леон не вчера на свет родился!
Когда вызов был завершен, в телефоне отразилось сообщение с номера Лидии, убийца не собирался позволять ему слышать свой голос. Леону полагалось ехать на загородную трассу — не в какое-то конкретное место, а именно на дорогу. Это невольно напомнило ему историю Вячеслава Гордейчика, но Леон не дал таким мыслям ослабить себя.
Он должен выдержать. Главное, что Анна останется в стороне от их противостояния, ее все это не коснется.
* * *
Анна Солари знала, что нельзя верить ни единому его слову. Нет, какие-то слова, может, были честными, Леон умел грамотно смешивать ложь и правду. Но в главном он наверняка соврал.
Она даже не могла сказать, как именно определила это. Тут дело было в интуиции — и понимании того, как обычно ведет себя Леон. Если бы Лидия действительно начала рожать, он бы волновался — хотя бы чуть-чуть. Это не его ребенок, но это его племянник. Однако в разговоре он так искусно изображал спокойствие, что оно оказалось откровенно лишним. Он не волновался, а должен был. Он рассказывал обо всем так, будто собрался на рыбалку. Он не предложил Анне поехать с ним, хотя наверняка захотел бы разделить с ней такое событие. Она не льстила себе, но она прекрасно знала, как к ней относится Леон.
Все это ей не нравилось, поэтому менять планы она не собиралась. Ей нужно было срочно увидеться с Челищевыми: чем раньше она поймет, кто стоит за этим, тем лучше. Она ведь не нуждалась в Леоне для проведения беседы, ей просто было легче, когда он рядом! Но если его нет, она вполне могла справиться сама.
Поэтому она вернулась в метро. Ее ожидали еще полчаса под землей, а потом — платная парковка, где стояла одна из ее машин. Решаясь на всю эту историю с Яном и его родственничками, она не рассчитывала, что Леон будет помогать ей, и подготовила себе несколько путей к отступлению.
Пока у нее было время, пока она затерялась среди неподвижных лиц пассажиров метро, она могла подумать о том, что на самом деле случилось с Леоном. Все указывало на то, что он сейчас не хочет видеть ее рядом. А почему? Она не сомневалась в нем, понимала, что вряд ли это добровольно, он бы решился на такое только из желания ее защитить. Так что нужно прикинуть, от кого, и вариантов всего два.
Первый — это, конечно же, Виталик Малинов и его не очень веселые друзья. Анна прекрасно знала, что он получил от Леона, причем уже два раза. И второй урок подействовал: Сирягины исчезли с горизонта. Правда, могло ли это означать, что Малинов тоже сдался? Не факт! И все же Виталик — тупой бандит из девяностых, как бы он ни пыжился, на какую бы наглость ни пошел, вряд ли он придумал бы способ так серьезно повлиять на Леона.
Так что у второго варианта больше шансов оказаться правдой… Но это был очень плохой вариант. Подражатель как раз умен, и он мог устроить ловушку для Леона. Как — вопрос отдельный, хотя Анна подозревала, что без Лидии здесь не обошлось. «Зачем» — вот что по-настоящему важно. Убийца должен знать, что Леон — это уже жертва другого уровня, прямой вызов следствию. Евгения Майкова, которым он мог бы прикрыться, больше нет, искать будут именно его, кем бы он ни был.
Могут и не поймать, а могут и поймать. Принимая это, он поставил на кон всю свою жизнь — все, что у него было! Не слишком ли это опрометчиво со стороны такого грамотного стратега?
Впрочем, Анна не отрицала, что переоценила его. Что если он похож на Джона Кристи больше, чем ей казалось? Тогда многое становится на свои места. Подражатель владеет собой куда лучше, однако и в нем крепнут страсти. Раньше у него была четкая цель, жертва, которую он должен был уничтожить, и это позволяло ему держать себя в руках. Теперь эта жертва мертва, и он выбрал новую — Леона. Он не планировал, что Майков умрет так рано, что все сорвется, и теперь он, возможно, паникует.
Кристи ведь тоже загнал себя в угол. Он наслаждался убийствами, властью над женщинами, которые полностью принадлежали ему. Но вот жертва умирала, часы триумфа сменялись серыми буднями, а будни были безжалостны к Джону Кристи. После смерти Этель ему едва удавалось соблюдать баланс между своей «маскировочной» жизнью и тем, кем он был на самом деле. Он нигде не работал, у него заканчивались деньги, а за аренду дома нужно было платить.
К тому же, вокруг него росло число трупов. Два в саду — обнаженные кости, торчащие из земли, на которые кто-нибудь рано или поздно обратит внимание. Труп жены под полом. Три тела в нише на кухне. Холодный воздух пока спасал его и других обитателей дома номер десять от удушающей вони. Но скоро это должно было закончиться: в Лондон понемногу приходила весна, становилось все теплее. Кристи не знал, куда деть тела, в саду для них не было места.
И он решил поступить так, как поступил двадцать лет назад: бросить все, оставить прошлое позади и уехать из города. Но для этого ему нужно было выиграть себе немного времени, сделать так, чтобы трупы нашли не сразу. Еще не помешали бы деньги, хотя бы на первое время!
Поэтому Кристи принялся за дело. Он заколотил нишу и заклеил обоями, будто и не было здесь ничего. Планировка кухни позволяла предположить, что на этом месте всегда была ровная стена. После этого он прибрал в квартире и — сдал ее.
Не имел права, конечно, ведь дом ему не принадлежал. Но когда его останавливали законы? Он пустил в свою квартиру молодую семейную пару, оставил им все, что когда-то принадлежало ему и Этель, а за это взял у них плату за месяц вперед. Это были не самые большие деньги, ведь Риллингтон-Плейс не была престижной улицей, да и условия в доме были не лучшие. Но для Кристи, путешествующего в одиночестве и налегке, сумма была неплохая.
Он съехал, снял гостевую комнату, чтобы продумать, куда податься из Лондона. Началась последняя декада марта, а значит, Кристи предполагал, что у него в запасе хотя бы месяц до тех пор, пока наступление тепла выдаст его тайники.
Но сложилось иначе: удача, в прошлом покровительствовавшая Кристи, решила отвернуться от него. В тот же день на Риллингтон-Плейс пожаловал настоящий хозяин дома номер десять и страшно удивился, застав там вместо Кристи двух незнакомцев. Объяснения несчастной пары не помогли, им было велено убираться как можно скорее.
Правда, и Кристи хозяин уже не пустил бы обратно, он был возмущен такой наглостью. Поэтому когда жилец квартиры сверху, Бересфорд Браун, попросил отдать ему кухню Кристи, хозяин согласился без раздумий. Кухня и правда была удобная: маленькая, все под рукой, все работает, окно большое! Браун, довольный такими переменами, стал обживаться. Уже на четвертый день после отъезда Кристи он собрался просверлить стену, чтобы подвесить небольшой держатель для радио. Он ожидал, что это будет просто, но не слишком — все-таки стены крепкие. Однако он не был готов к тому, что за обоями окажется только тонкий лист фанеры — и ничего больше.
Пораженный этим, Браун просверлил отверстие побольше, заглянул внутрь, в странную пустоту за стеной кухни, и сразу же с ужасом отскочил. Потому что свет, проникший в просверленную дыру, упал на неестественно бледную спину обнаженной женщины.
Теперь уже он не мог отступить. Браун сорвал обои, убрал фанеру и обнаружил нишу, в которую были спрятаны еще два трупа — кроме того, что он увидел. Находка была настолько дикой, что он не решился поверить своим глазам. Браун привел на кухню другого соседа, чтобы и тот взглянул на странные, завернутые в грязные тряпки тела.
Но и сосед подтвердил: это действительно трупы. Браун вызвал полицию, начался осмотр дома — и все жертвы Кристи наконец-то были найдены, включая его жену и россыпь истлевших костей на заднем дворе. Джон Кристи был объявлен в розыск.
По сути, он подставил сам себя. Если бы он просто запер квартиру, сказал, что вернется, ему бы поверили. Он жил там двадцать лет, никому и в голову не пришло бы, что он способен бежать! Но он пожадничал, позарился на деньги. Он был уверен, что новые жильцы не станут простукивать стены на кухне — с чего бы? Вот только всего он предугадать не мог.
Могло ли получиться так, что подражатель тоже начал терять связь с реальностью? Его личная война с Евгением Майковым закончилась не так, как он ожидал: не победой, а несчастным случаем. Но он уже привык воевать! Получается, теперь ему нужен был новый соперник… Леон?
Анне хотелось позвонить ему, услышать его голос, убедиться, что все хорошо и она ошиблась, однако она запретила себе это. Если она ошиблась, Леон и так в порядке. Если же нет, он может быть не один, и своими звонками она только усложнит его положение. Был только один верный способ помочь ему: узнать имя убийцы, понять, кто он такой, что подтолкнуло его ко всему, что он сделал. Вот тогда, зная, кто им противостоит, она могла искать его и Леона.
Покинув метро, она забрала свою машину с парковки и направилась к квартире Челищевых. Лины не было дома, и дверь открыла ее мать — еще не старая женщина, но травмированная событиями последних месяцев так, что на восстановление могли уйти годы — если оно вообще было возможно.
— Простите, что отказалась говорить с вами в прошлый раз, — смущенно улыбнулась женщина. — Но Ева… то, что ее нет… это очень тяжело…
— Нам не обязательно говорить о ее смерти, — поспешно заверила Анна. — Давайте поговорим о ее жизни!
Ей хотелось получить быстрые ответы, а не тратить здесь время, когда Леону, возможно, нужна помощь! Однако она понимала, что у нее особенная собеседница. От матери Евы могло быть больше пользы, чем от ее сестры, но только до тех пор, пока она была в состоянии говорить.
Предложение Анны ей понравилось:
— Да, конечно, хотите, я вам фото покажу?
— Буду признательна.
Фотографий здесь и правда хватало. Маленькая комнатка превратилась в музей, где все было посвящено Еве. Фотографии Лины тоже попадались, но совсем мало, и несложно было понять, откуда тянулись корни ее обиды.
— Ева была очень счастливым ребенком, — мягко улыбнулась ее мать. Чувствовалось, что эти воспоминания грели ее. — Она болела, но мы делали все, чтобы это не мешало ей. Лина говорит, что мы ее разбаловали… Может, и разбаловали. Но как можно не баловать такую принцессу?
Разглядывая фотографии, Анна только кивала. Ева Челищева действительно росла очень красивым ребенком — и искренне веселым. Даже если ее избаловали, она была не из тех, кто находит удовольствие в капризах и истериках. У нее была волшебная улыбка и чистый взгляд, в котором отражался целый мир.
Но потом это исчезло. Не постепенно сменялось типичным подростковым недовольством, а затухло, как пламя свечи, залитое водой. На тех фотографиях, где Ева была постарше, Анна видела настороженный взгляд и манерную улыбку.
Эти перемены не укрылись и от ее матери:
— Вот тут она уже другая… Я не знаю, почему. Думаете, я не заметила? Мамы всегда такое замечают. Я пыталась расспросить ее, но бесполезно, у нее была какая-то своя жизнь. Она как будто не доверяла мне… А почему? Я ведь никогда даже не наказывала ее толком!
— Так иногда бывает.
— Я чувствовала: что-то не дает ей покоя. Но она ходила где-то после школы, общалась непонятно с кем, ко мне не шла. Я пыталась выведать хотя бы имена ее друзей, да только все напрасно. У нее на все был один ответ: «Мама, ты не понимаешь, это моя жизнь, живу как хочу!» Я пробовала общаться с психологами, они мне говорили, что у каждого ребенка взросление проходит по-разному, нужно просто перетерпеть. А Еву к психологу было не затащить, что вы!
Анна только неопределенно пожала плечами. Психологов она не слишком жаловала. Среди них попадались мастера, которые могли склеить разбитую жизнь — но редко. Гораздо чаще ей доводилось встречать невнятных теток, у которых были куда большие проблемы, чем у их пациентов.
— Знаете, был один случай, который меня особенно напугал, — мать Евы перешла на доверительный шепот. — Я даже мужу не сказала! Моей девочке и пятнадцати не было, когда со мной связалась доктор, гинеколог из поликлиники, где Ева проходила осмотр… Она сказала, что моя дочь уже ведет половую жизнь, причем не очень хорошо, там были какие-то травмы, мелкие, но… Доктор сказала обсудить все с Евой, объяснить ей, как должно быть. Я попыталась…
— Но это ни к чему не привело?
— Она накричала на меня. Ева не плакала, она именно ругалась за то, что я лезу в ее жизнь, снова, хотя она просила этого не делать. Я даже не догадывалась, с кем это, я была уверена, что мальчика у нее нет. Да еще в таком возрасте! Но я так ничего и не добилась, я боялась, что, если буду давить, еще больше оттолкну от себя дочь.
— И вы просто спустили это на тормозах? — поразилась Анна.
— Я решила, что так будет правильней, и папе ее ничего не сказала, чтобы Ева видела: все хорошо, она может доверять мне. Ева так и не сказала, что у нее за мальчик был такой, но она и правда стала спокойней. Думаю, она очень нервничала из-за того, что он так поступил с ней и бросил. Я пыталась доказать ей, что не нужно беспокоиться. Она все равно наша принцесса, и эта мелочь ничего не значит, она встретит своего человека, просто позже. Я думала, она меня слушает… И вдруг все ее истерики вернулись, она снова стала нервной и неуправляемой, начала встречаться с тем мальчиком, Игорем… Ее папа боялся, что она связалась с плохой компанией. Но я знала, что это не наркотики, у Евы не было ни шприцев, ни следов уколов на руках. А еще она нормально училась, у нее были обычные оценки. Я подумала, что это главное… Не сами оценки, конечно, а то, что она не забывает об учебе. Я решила, что Ева все преодолеет и сама разберется, что ей нужно в жизни.
Анна не стала ничего ей говорить. Зачем? Легко судить кого-то и рассуждать, как нужно было себя вести. Это была не ее семья, и она не собиралась поучать женщину, которая годилась ей в матери, как растить детей.
Она ведь пришла сюда не за этим.
— Можно посмотреть ее школьные фотографии?
— Да, да, у меня есть… Дома Ева тогда уже не фотографировалась, дома она вообще редко появлялась… Но в школьных съемках участвовала, у меня все есть!
Она достала из нижней полки стола массивный школьный альбом с нелепо сляпанной в фотошопе обложкой. Уже на первом развороте были собраны портреты всего класса и учителей, работавших с ним, — маленькие снимки и подписи под ними. Ева, красивая молодая девушка, выглядевшая старше своих лет, с колючим взглядом и искусственной улыбкой, была мало похожа на солнечную девочку с более ранних фотографий.
Но Анну сейчас интересовала не она. Школьный альбом был идеален — где еще найти столько снимков преподавателей, какой школьник будет с ними фотографироваться просто так? И все же Анна не надеялась получить прямой ответ, да еще так быстро…
Зря. Первая страница альбома за девятый класс — и вот оно, то, что она искала. Безо всяких подсказок и намеков, все просто и безжалостно. С одного из снимков учителей, работавших с Евой, на Анну смотрел тот, кого она уже видела раньше — в шаге от места преступления.
* * *
Принять такое решение было непросто, но Виталий Малинов в себе не сомневался. Он знал, что это вряд ли принесет ему тот доход, на который он рассчитывал, — по крайней мере, не сразу. Некоторое время ему придется скрываться, даже страну покинуть. Так ведь Любка Сирягина с ним напрямую не связана, значит, его поступок не помешает ей получить наследство. А уж у нее он свою долю заберет, эта баба слишком труслива, чтобы его прокинуть.
Ему нужно было убить Анну Мещерскую, необходимо просто. Но если по плану Любки это должен был получиться несчастный случай или похищение, то теперь Малинов готов был действовать по-своему, напрямую. Не ради денег, а ради собственной гордости!
Он всегда гордился тем, что его невозможно запугать. А у Аграновского это получилось! Он ведь на той встрече ничего особенного не делал, не бил даже, просто говорил и смотрел в глаза. Так почему этого оказалось достаточно? Почему Малинов не мог забыть ни единого слова?
На Андрея Сирягина тот разговор повлиял еще больше. Этот жалкий неудачник целый день бился в истерике и до сих пор отказывался выходить из дома. Но его слабость не была для Малинова утешением. Он всегда знал, что лучше этого хорька Андрюши, сильнее, он не должен бояться… и он боялся.
Ему нужно было преодолеть себя, уничтожить этот страх, действовать вопреки. Его решимости ни за что бы не хватило, чтобы напасть на самого Аграновского, он к этому типу теперь на километр бы не подошел! Поэтому все и сводилось к вдове Мещерского. Если она будет мертва, Аграновский, каким бы царем мира он себя ни возомнил, не сможет ее вернуть.
Малинов собирался действовать нагло, но не слепо, он все просчитал. Он подобрался к той самой двери, возле которой облил журналистку кислотой. На этот раз подвал заперли, но ключ у него был. Ему оставалось лишь дождаться отвлекающего маневра, такое он еще мог доверить своим знакомым, а остальное собирался сделать сам.
Они бросили у подъезда дымовую шашку — прямо в толпу журналистов. Естественно, поднялись крики, кто-то куда-то побежал, и это привлекло внимание полицейских в подъезде. Когда они выглянули, пришло время действовать.
Через подвал Малинов проник в дом, оттуда — по лестнице к квартире Мещерских. Дверь была заперта, и с замком пришлось повозиться, однако он ожидал, что так будет. От волнения дрожали руки, и отмычки нещадно царапали отполированный металл. Но это его не волновало, он и так знал, что его появление не удастся скрыть. Какое там, если после себя он планировал оставить остывающий труп этой стервы!
Он едва успел: полицейские уже возвращались, когда ему наконец удалось проникнуть в квартиру. Самообладания Малинова хватило лишь на то, чтобы не захлопнуть за собой дверь, а аккуратно прикрыть ее. Пусть думают, что Анна ничего не слышала, вот и не выглянула!
Он не сомневался, что она здесь. Где ей еще быть? За окном уже сгущались сумерки, никаких интервью у нее сегодня не было, она под домашним арестом. Какие варианты?
Его несколько смутило то, что везде были задернуты шторы, и от этого становилось еще темнее, а свет Мещерская нигде не зажгла. Но кто ее знает, как она живет? Может, действительно днем спит, а по ночам выходит из дома? Это многое объяснило бы!
Поэтому он сразу направился к ней в спальню. В руках Малинов сжимал нож: пистолет, даже с глушителем, поднял бы слишком много шума, стреляет он вовсе не так тихо, как показывают в кино. А вот нож прекрасен: верный, беззвучный и способный создать такую красивую смерть…
У двери спальни он замер, прислушался. Света в комнате не было, звуков, указывающих на работу телевизора или радио, — тоже. Но какое-то движение он все же уловил, правда, не понял, что именно он слышит. Да какая разница? Главное, что она там!
В спальне было темнее всего: окно блокировали и непроницаемые жалюзи, и шторы. Но даже так он мог рассмотреть светлое пятно постели: расстелена, значит, Мещерская действительно спала. Однако сейчас ее там не было, она, должно быть, услышала его шаги.
Только куда тут спрячешься? Из мебели — лишь низкий комод, журнальный столик на тонких ножках, кресло и вот эта вот кровать. Даже шкафа нет!
— Как ребенок, честное слово, — усмехнулся Малинов. — Чуть что — сразу под кровать! Вылезай, я тебе ничего не сделаю, просто поговорим!
Мещерская не ответила ему, но странный шелестящий звук, который он слышал раньше, повторился. Малинову вдруг стало не по себе, захотелось уйти отсюда, забыть всю эту историю как страшный сон и жить дальше.
Но он не мог, не хотел сдаваться так просто. Он никогда не боялся замарать руки, и если он пришел сюда убивать — он должен убить! Поэтому он опустился на колени, откинул в сторону низко свесившуюся простыню и заглянул под кровать, ожидая увидеть заплаканное лицо своей будущей жертвы.
А потом был быстрый удар, боль — и больше ничего.



Глава 16. Альберт Пирпойнт

Машину ему было велено оставить на стоянке возле заправки. Это не было заботой о нем, просто автомобиль, брошенный посреди дороги, быстро привлек бы внимание, как это было с грузовиком Вячеслава Гордейчика. А Леону полагалось быть невидимкой — до тех пор, пока от него не останется лишь мертвое тело. Об этом ему прямо не говорили, но он и так все понимал. Поддаваться он собирался ровно до тех пор, пока не появится способ спасти Лидию.
До нужной заправки ему пришлось полчаса ехать от Москвы. Когда он сообщил, что автомобиль на месте, получил новое указание — ему нужно было идти обратно, но уже пешком. Это не шокировало: Леон прекрасно знал, что похититель запутывает след. А может, просто выигрывает себе время, потому что и сам понял, что поторопился? Он действовал быстро, даже слишком быстро, и теперь ему нужно было придумать, как все это завершить, не попавшись.
Но так Леону казалось вначале. Уже потом, шагая через лес, потому что идти по дороге ему было запрещено, он догадался, что у такого странного выбора маршрута есть и другая причина. Похититель просто выматывал его. Он прекрасно знал, что на этот раз его жертва — не испуганная женщина и даже не доведенный до отчаяния Вячеслав Гордейчик. Возможно, Леон был сильнее его, лучше подготовлен, и ему нужно было, чтобы на место встречи он добрался уже утомленным.
В этом он серьезно ошибся — а точнее, просто не смог понять, с кем имеет дело. Да, Леону не слишком нравилось брести через лес, пробиваться через грязь, оставленную дождями, мерзнуть под холодным ливнем и получать по лицу острыми сухими ветками. Но всего этого было недостаточно, чтобы его сломить. Осенью этот трюк еще мог сработать: из-за травмы легких Леон быстро уставал, ему сложно было дышать, особенно в такую погоду.
Но теперь он восстановился и выносил все это спокойно. Однако он уже не раз порадовался своему решению не втягивать в это Анну. Он был рад, что ей не приходится проходить через такое! Правда, он подозревал, что убийца все равно не оставит ее в покое. Скорее всего, он просто решил сначала избавиться от Леона как от более опасного противника, а потом и до Анны очередь дойдет.
Пускай верит во что хочет, Леон прекрасно знал, что он этого не допустит, все закончится сегодня.
Похититель, похоже, отлично ориентировался в этих местах. Он знал, где растут примечательные деревья, где расположены овраги, где — полузаросшие дороги. Все это в интернете не выяснишь, должно быть, он бывал здесь, много бродил пешком. Теперь он мог направлять Леона, выбирая для него путь посложнее.
Леон давно уже не пытался понять, где именно находится, не хотел на это отвлекаться. Он лишь знал, что, несмотря на долгие часы блужданий по лесу, остается не так далеко от Москвы. Скорее всего, в то место, к которому он в итоге придет, можно добраться гораздо быстрее. Однако усталость, дезориентация и страх перед неизвестным — отличные инструменты, которые похититель использовал мастерски.
Вот только поддаваться Леон не собирался. У него тоже была цель, были люди, которых он хотел защитить. Поэтому он просто отстранился от всего, что с ним происходит, он этому еще в армии научился. Все было очень просто: ему говорили, он делал. Он не злился из-за того, что им управляет какой-то псих, он даже не думал о том, кто отдает приказы. Все это позволяло ему сохранять энергию и не изводить себя понапрасну, простейший трюк, но ведь все лучшее скрыто в простоте!
Он не знал, сколько еще ему придется так бродить. Наступил вечер — по-весеннему ранний, и скоро Леон рисковал оказаться в темноте. Но он почувствовал, что финишная черта уже близко, когда деревья расступились, и вместо очередного леса или дороги он увидел перед собой нечто очень странное.
Сначала ему показалось, что это остатки домов, настолько старых, что издалека они напоминали скелеты из досок. Однако, подойдя ближе, Леон обнаружил, что это место действительно заброшенное, но не такое древнее, как ему показалось.
Перед ним были теплицы. Просторные, как настоящие дома, добротные, окруженные сложной системой больших и маленьких труб, скрывавшихся в земле. Это точно не чей-то огород! Больше похоже на производство, ферму, но — давно покинутую. Трубы успели заржаветь, пленка на теплицах порвалась, стекло было разбито, доски почернели, да и внутри просматривались лишь сухие растения и голая черная земля. Это не вопрос одного года… Похоже, теплицами не пользовались много лет.
Все вместе это смотрелось жутко, почти инопланетно. Вокруг теплиц тянулся забор — дешевая рабица, частично обвалившаяся, а кое-где и срезанная. На ней висели остатки выцветшей таблички — предупреждение о том, что это частная территория, вход на которую строго запрещен. Правда, от той части, где был указан владелец этого сомнительного имущества, ничего не осталось, пластик попросту раскрошился. Судя по состоянию забора, этот запрет никого уже не пугал.
Леон набрал сообщение: «Я у какого-то огорода, куда дальше?» Аккумулятор телефона был почти разряжен, еще чуть-чуть — и отключится. Однако его должно было хватить на то, чтобы получить ответ.
Если бы ответ был… Но на сей раз похититель, до этого мгновенно присылавший новые инструкции, молчал. Леона это не напугало и не удивило, он лишь получил подтверждение своей догадки: он добрался туда, где его ждали.
Только вот что дальше? Леон устал, но точно не так сильно, как ожидал похититель. Все эти кружения по лесам не лишили его ясности мышления, он оставался насторожен, но не был уверен, что даже этого будет достаточно.
Он был вооружен — в инструкциях пока не было речи о том, чтобы отказаться от этого. Похититель и сам, скорее всего, понимал, что писать о таком глупо: он все равно ничего не сможет проверить. За поясом Леон по-прежнему чувствовал знакомый вес пистолета, в рукаве — прогревшийся от тепла его кожи чехол, в котором скрывался нож. Ножи он раньше вот так не таскал, но попробовал по совету Ярика — такого обычно не ожидали, а в его случае любая неожиданность становилась преимуществом.
Теперь он достал пистолет и изучал лабиринт полуразрушенных теплиц так, как в прошлом, еще когда был следователем, изучал любое место преступления. При ярком свете дня теплицы просматривались отлично. Но сейчас, в сумерках, ему мешали сухие растения, которые все же отвоевывали эту территорию, груды мусора, отблески последнего солнечного света на старых стеклах и пленке. Он не знал, куда смотреть, чего ждать, и просто двигался наугад.
Все указывало на то, что когда-то теплицы использовались в сельском хозяйстве, здесь не было никакой экзотики, в засохших стеблях и листьях с трудом, но все же узнавались кусты помидоров, огурцов, перцы — все то, что потом оказывалось на полках овощных магазинов. Позже теплицы закрыли, и даже если у них и был какой-то владелец, он пока не придумал, как их использовать. Это был отдельный маленький мир, более теплый, чем лес и поля вокруг него, наполненный завыванием ветра и шелестом истлевшего пластика.
Из-за разрухи все казалось одинаковым, Леона не покидало чувство, что он ходит кругами. Чтобы получить хоть какую-то цель, он направился к большому темному пятну, просматривавшемуся через полупрозрачные стены парников. Он ожидал, что увидит гору мусора или нечто вроде одичалого винограда — а увидел розы.
Плетущиеся розы, только-только начавшие оживать после зимы, не могли появиться здесь просто так. Кто-то посадил их в плодородную почву, подвязал, помог подняться вверх, а не стелиться по земле. Кто-то превратил их в широкую стену, пока сухую после холодов и колючую от бесчисленного множества острых шипов.
А еще из них сделали могилу. В основе розовых зарослей лежал человеческий скелет, который теперь распался на отдельные кости, растащенные в разные стороны. Все это произошло не только что и даже не осенью, а намного раньше, когда розы были еще свежими ростками. Теперь они оплетали ребра, почти скрывали под узлами стеблей кости и пробивались через пустые глазницы. Скелет был крупным, скорее всего, мужским, хотя уверен Леон не был.
Пока он рассматривал завораживающее зрелище, которым стала эта живая могила, кое-кто другой рассматривал его.
— Красиво, не так ли? Я хотел, чтобы было красиво. Это ведь все для Евы.
Голос доносился с другой стороны розовых зарослей. Чтобы увидеть говорившего, Леону пришлось пройти через разрыв в стене в соседнюю теплицу, хотя он уже знал, кто это, голос оказался знакомым.
Здесь были все, кого он искал.
Лидия не была ранена, но она была связана — руки скручены за спиной, скорее всего, серебристым скотчем, который заклеивал теперь ее глаза, уши и рот. Дышать она могла только через нос, и это давалось ей непросто, если учитывать, что недавно она плакала. В отличие от Леона, она не ходила часами по лесной чаще, но устала она намного сильнее, она даже стояла, пошатываясь. В ее состоянии это было очень опасно, а могло стать смертельным: на ее шею была накинута петля, пока еще свободная, по способная переломить ей позвоночник или задушить ее, если бы увеличившийся вес Лидии потянул эту петлю вниз. Ей было куда падать: она стояла на земле, но прямо перед ней была вырыта глубокая яма. Один шаг туда — и все было бы кончено! Причем Лидия, лишенная возможности видеть, что перед ней, могла двинуться туда случайно, уверенная, что она сейчас на земле.
А еще ее мог толкнуть Олег Галахов, стоящий у нее за спиной. Леон сразу его запомнил — память никогда его не подводила, а в случае с Галаховым это было несложно. Молодящийся владелец образовательного центра, вежливый, заботливый… — и подсказавший им, что машину Евгения Майкова видели возле квартиры Гордейчиков. Анна была права, он стремился наблюдать за следствием и участвовать в нем.
Сейчас Галахов выглядел спокойным и даже более равнодушным, чем на собрании соседей. Он смотрел на человека, которого хотел уничтожить, но, казалось, ничего не чувствовал. Его решения были продуманными, его действия — размеренными. И все же Леон догадывался, что для него это не обычная охота. Не попытка изобразить определенный эпизод для истории, а сама история.
Леон направлял на него пистолет, но Галахов прятался за спиной Лидии. Он мог столкнуть ее, в руках у него был нож, и это обеспечивало еще один возможный вариант убийства. У него ведь сейчас было два заложника: Лидия и ребенок.
— Есть ли смысл говорить тебе, чтобы ты опустил пистолет? — поинтересовался Галахов.
— Нет, конечно.
— Даже если я скажу, что иначе убью ее?
— Даже так, потому что ты ее не убьешь. Если я передам пистолет тебе, у тебя появится способ быстро убить и меня, и Лидию. Пока такого способа нет, и ты знаешь, что мы на равных. Ты можешь убить ее, а я могу убить тебя.
— Но ты не хочешь ее смерти.
— Только поэтому ты еще жив.
Леон не мог не заметить, что он тоже еще жив. У Галахова была возможность подготовить для него ловушку, хотя бы попытаться убить его мгновенно. Могло и не получиться, однако его намерения были бы очевидны.
А вместо этого он показал Леону кости, устроил это шоу. Анна говорила, что если убийца хочет говорить, он будет говорить. Если не хочет — нанесет удар. Олегу Галахову, устроившему охоту только ради того, чтобы подставить другого человека, нужна была аудитория.
Леон же просто тянул время. Он сказал правду: пока их положение было почти равным. У каждого было определенное преимущество. Оставалось только придумать, как это изменить! Стрелять в Галахова, пока он стоит так близко к Лидии, было слишком опасно: даже если бы он умер мгновенно, он бы своим весом столкнул ее в яму.
Оставалось только ждать, пока этот урод переместится.
— Ради чего все это? — спросил Леон.
— Я хотел, чтобы умерли все, кто участвовал в этой истории. Майков уже мертв. Я думал, что он последний, но вмешался еще ты. Значит, остался только ты.
— Да уж, остался… Но могу я хотя бы узнать, из-за какой истории я умру?
— А ты не знаешь? — удивился Галахов. — Не может быть! Ты не прошел бы так далеко, если бы ничего не знал. Расскажи мне, что тебе известно.
Пока он говорил так, словно противостоял ему только Леон. Как будто Анны и не было рядом во время расследования! Что это, игра? Или искренность? В принципе, когда Леон проводил допрос соседей, Анна не участвовала, она сидела в уголке и молчала, как скромная девочка-стажерка. Неужели этого оказалось достаточно, чтобы обмануть убийцу?
Леон решил пока не напоминать о ней. Он рассказал обо всем, что им удалось обнаружить — но так, будто он додумался до этого сам. Все жертвы, тренировка на проститутках — он не скрывал ничего, и когда он закончил, тьма вокруг них стала опасно густой, она поглотила все вокруг, позволяя им видеть лишь друг друга.
— Неплохо, — кивнул Галахов. — Очень неплохо! Но это не все.
— Конечно, не все. Я так и не понял, чем тебе не угодил Майков.
— Да? Тогда ты не понял главного! Разве ты не видишь? Он — ничто, это все было ради нее. Я должен был уничтожить свое творение!
В спокойном голосе Галахова впервые мелькнула страсть — яркая, неопознаваемая, она могла быть и злостью, и триумфом.
— Свое творение? — растерянно повторил Леон. — О чем ты вообще?..
— О ней, разумеется… О моей Еве.
Олег Галахов познакомился с Евой около пятнадцати лет назад. Он тогда работал в школе, подрабатывал репетитором. Деньги были, на внешность не жаловался, да и природного обаяния не был лишен. Им восхищались, он получал все, что захочет, и кого захочет. Вот только Галахов заметил, что с каждым годом ему все скучнее жить. Мир стал пресным, он знал, что будет дальше, наперед, ему ничего не хотелось, даже перемен. Леон подозревал, что это развивалась какая-то болезнь, но он, в отличие от Анны, не знал наверняка.
А Галахов и не помышлял о том, что болен, себя он считал совершенным и искал проблему в окружающем мире. Тогда он и решил, что его гнетет одиночество. Многие женщины хотели быть с ним, но они его не устраивали. Он вообще относился к женщинам с презрением, хотя и умел скрывать это. Они были для него недо-людьми, слишком порочными, чтобы остаться с ним рядом. Нет, ему нужна была не одна из них, уже использованных и поношенных. Он решил создать свой идеал, воспитать, вырастить, только это стремление приносило в его жизнь хоть какую-то радость.
Тогда он и встретил Еву Челищеву, удивительно красивую девочку, только-только начавшую превращаться в женщину. Он взял ее под свою опеку, открыто симпатизировал ей, но не выходил за грань дозволенного. Репутация Олега Валерьевича, уважаемого учителя математики, была настолько безупречна, что никто и подумать не мог бы о нем дурного. Благодаря ему у Евы были хорошие оценки, которые успокаивали ее мать и возмущали старшую сестру. Зная о его покровительстве, и другие учителя относились к Еве иначе, да и одноклассники стремились дружить с ней, чтобы Олег Валерьевич и к ним стал снисходителен.
Галахов же был терпелив и, прикрывшись образом доброго друга, он наблюдал за взрослением Евы. Когда появились первые признаки гормонального развития, он стал обращаться с ней иначе. В том возрасте многим маленьким девочкам хотелось почувствовать себя взрослыми, и у Евы появилась такая возможность. Галахов делал ей комплименты, дарил цветы и приятные мелочи, но в то же время приучал никому не рассказывать об их связи.
Постепенно Ева становилась старше, догадывалась, чего он от нее хочет. Ей это льстило: за ее подружками ухаживали разве что прыщавые пацаны, а она покорила взрослого мужчину. Галахову тогда было немногим за тридцать, он был достаточно привлекателен, чтобы очаровать неопытную девчонку. Ева думала, что это любовь. Леон, слушая Галахова, понимал, что это была одержимость. Этот псих был абсолютно уверен, что девочка, которую он выбрал, принадлежит ему, его ничто больше не интересовало. Он думал только о ней, он зациклился, а наивная Ева даже не догадывалась, насколько это опасно.
Он стал ее первым мужчиной. Она не столько согласилась на это, сколько вытерпела, хотя Галахов гордился даже той болью, которую ей причинил. Все изменилось для них обоих. Ева поняла, что ей такие отношения не нужны, что это больно, страшно и унизительно. Галахов укрепился во мнении, что она должна быть с ним — и только с ним.
Вот тогда, похоже, у Евы и начались проблемы. Беспечная жизнерадостность сменилась неврозами, запуганностью, постоянным недоверием. Она боялась жаловаться взрослым, потому что не верила, что они помогут — Галахов много лет приучал ее к этой мысли. Кому они поверят, ей, какой-то размалеванной школьнице, или ему, уважаемому учителю? А если он узнает, что она жаловалась кому-то, ей несдобровать!
Поэтому Ева и не искала помощи у родителей — но пыталась освободиться сама. Она заявила Галахову, что больше не желает его знать, и начала встречаться с Игорем Исаевым — юным уголовником, которого боялась вся школа.
— Это ведь его кости валяются вон там, не так ли? — поинтересовался Леон, кивая на заросли роз.
— Все верно, я знал, что ты поймешь меня. Думаю, ты и зашел так далеко, потому что мы с тобой в чем-то похожи.
— Вряд ли. Что ты сделал с Исаевым?
— Моя маленькая Ева была так забавна в своей вере, что он ее защитит… Я даже позволил ей немного поиграть в эту игру, почувствовать себя самостоятельной. Но шутка затянулась, я узнал, что он с ней спит. Еве нужно было преподать урок.
Ему несложно было решиться на убийство Игоря Исаева. К тому моменту Галахов уже не чувствовал связи с другими людьми, не думал о том, что хорошо, а что — плохо. Вся его жизнь свелась к одержимости Евой, желанию обладать ею.
Ева напрасно поверила, что главный школьный хулиган ее защитит — это было очередным доказательством ее детской наивности. Исаева могли бояться разве что школьники помладше и нервные, задерганные учительницы средних лет. Когда Галахову нужно было что-то сделать, он брал и делал.
Он заманил Исаева за город, обещая помочь ему с оценками за небольшую плату. Игорь согласился, не догадываясь о том, что в такой ситуации вообще может быть подвох. Они пересеклись в лесу — и Галахов перерезал ему горло.
Этого ему показалось мало. Он спрятал тело, но регулярно возвращался к нему и делал фотографии, которые потом показывал перепуганной Еве. Он предусмотрительно не оставлял снимки ей, но заставлял смотреть на то, что стало с ее «защитником». Это было для нее настоящей пыткой, она винила себя за смерть Игоря, ей казалось, что она в невидимой клетке, стены которой все сдвигаются, сдвигаются… Она снова подчинялась Галахову, потому что боялась его куда больше, чем раньше. Она уже и не думала жаловаться родителям, она не хотела, чтобы кто-то еще пострадал по ее вине.
Но и жить так она не могла. Галахов был к ней требовательным, она чувствовала себя вещью, ей казалось, что она просто исчезает, растворяясь в его власти. Он расслабился, поверив, что уж теперь-то она принадлежит ему навсегда, она выучила урок. А Ева тем временем искала путь побега — и нашла.
Она познакомилась с Евгением Майковым, очаровала его, очень скоро они сыграли свадьбу. Ева закончила школу и не обязана была видеть Галахова каждый день. Она настояла, чтобы они с Евгением уехали подальше от ее родных улиц.
Вот тогда Галахов и столкнулся с серьезными трудностями. Ему легко было добраться до полуграмотного, самоуверенного мальчишки. Теперь же его соперником был умный и наглый молодой бизнесмен. Майков не знал об опасности, которая ему грозила, Ева так и не решилась сказать. Но у него были враги и конкуренты, он заботился о своей защите.
Галахову пришлось на время отступить. Он понял, что ему нужны совсем другие деньги, чтобы снова получить Еву. Поэтому он уволился из школы и занялся развитием собственного образовательного центра. Он мог не чувствовать связи с людьми, быть чужим среди них, но он умел вести переговоры и казаться отличным учителем — умным, понимающим и добрым.
В эти годы Ева могла бы жить да радоваться… а она не умела. Галахов, наблюдавший за ней издалека, с удовольствием отмечал, что сломал ее. Ей постоянно казалось, что за ней кто-то следит, она подозрительно присматривалась к каждому человеку, хотя бы отдаленно похожему на ее бывшего учителя. Она не могла расслабиться и легко срывалась на крик. Ее брак, который мог бы стать идеальным, превратился в кошмар, они с Евгением расстались, а она даже после этого продолжала метаться: то звонила бывшему мужу, то проклинала его.
Вот только и Олег Галахов ее больше не хотел, она так и не сумела стать совершенной. Значит, она не должна была жить. Он был абсолютно уверен, что он создал Еву, а значит, имел на нее все права. Если он устал от нее, то она обязана была умереть.
— Почему ты просто не убил ее? — тихо спросил Леон. — Зачем все это, ради чего умерли люди, которые не знали ни тебя, ни ее?
— Я отдал Еве много лет своей жизни, а она разочаровала меня. Просто убить ее? Это было бы слишком банально.
Болезненная одержимость Евой не давала отпустить ее или даже убить. Его мания требовала великого финала для великой любви, существовавшей только у него в голове.
Он знал, что истории величайших серийных убийц не забываются. И он решил связать смерть Евы с такой историей. Он и не думал о том, чтобы выставить серийной убийцей ее. Она ведь была женщиной, а женщина — это украшение, а не живое существо, добыча, а не охотница. Нет, ей предстояло войти в список жертв, часто остающихся безымянными — в наказание за то, что Галахов считал предательством. Убийцей же должен был стать Евгений Майков, Галахов винил его за то, что любимая игрушка так долго оставалась недоступной.
Приняв решение, он начал обдумывать детали. Он готов был к новым убийствам, человеческая жизнь ничего для него не значила. Однако его не тянуло убивать, он не находил в этом страсти и удовольствия. Так легендой не станешь! Поэтому он выбрал чужую историю, решил стать подражателем, ведь лучшим из них все равно найдется место в числе легенд. Он предпочел жизнь Джона Кристи и начал проживать ее.
Для начала ему нужен был фирменный стиль. У Кристи его не было, но ведь Кристи и не пытался выставить свои преступления напоказ! Галахов придумал ту самую петлю с акцентом на травму левой руки, о которой знал после наблюдения за Майковым, и стал отрабатывать эту петлю на проститутках. Это было несложно: его образовательный центр приносил неплохой доход, он жил один, он был зациклен на Еве, а значит, деньги у него накапливались. Теперь ему хватило бы на исполнение любого плана.
Галахов не убивал проституток, но не из жалости, просто он не хотел привлекать к себе ненужное внимание и выходить за рамки истории Кристи. Когда он почувствовал, что готов, ему понадобилась первая жертва — та, что привела бы его к себе домой. Ведь Кристи убивал дома! Приносить тела в свою квартиру Галахов не собирался, частного дома у него не было, и он решил воплотить эту часть истории хотя бы так. Через мобильное приложение он познакомился с Алиной Кисловской, пришел к ней — и убил.
Теперь настал черед Евы, он больше не мог ждать. Но она на Новый год уехала к подруге в Европу, долго жила там, и план Галахова оказался поставлен на паузу. Зато когда она вернулась, он не собирался отступать.
Он прислал Еве букет цветов со скрытым в них газовым баллоном его собственного изобретения. Цветы от него Ева не приняла бы, и он подписал букет именем Майкова. В этот же день он подкинул Еве под дверь конверт с фотографиями скелета, оплетенного сухими розовыми ветвями. Он знал, как это повлияет на нее, и не ошибся: Ева в ужасе забаррикадировалась в своей квартире, поддавшись панической атаке. Она даже не догадывалась, что комната вокруг нее уже наполняется газом.
Конечно, здесь Галахов пошел на риск: он впервые отдал фотографии ей в руки, впервые дал реальное доказательство того, что ее кто-то преследует. Но в себе он не сомневался, он знал, что Ева никому ничего не расскажет, просто не успеет, да и не захочет, считая смерть Исаева своей виной.
Он рассчитал время, когда она должна была потерять сознание, вошел в квартиру — он знал, где она хранит запасные ключи, он о ней все знал, — и оказался наедине со своим сбежавшим «творением». Он не собирался будить Еву, ему нравилось видеть ее невольную покорность. Он изнасиловал ее, потому что иначе не мог, ему хотелось насладиться ею последний раз, а потом задушил. Он ушел из ее дома, забрав газовый баллон, цветы и фотографии, он оставил только тело, которое должны были найти.
Самая сладкая часть его мести осталась позади, а история продолжалась. Настал черед сложных жертв — новой семьи Эвансов. Галахову нужны были молодые родители с маленьким ребенком, таких не найдешь в мобильном приложении! Да еще и семья, где отца можно было бы подставить… как такое провернуть?
Ему пришлось использовать собственных соседей. Семью Гордейчик он великолепно знал, часто встречался с ними, действительно беседовал с Марией о создании группы для слепых детей. Но когда речь зашла о его мести, он не пожалел их. Ему требовались подходящие жертвы, он выбрал их, все остальное не имело значения.
Мария сама пустила его в дом. Он постучал в ее дверь ночью, сказал, что в соседнем подъезде пожар, нужно срочно уходить. Он знал, что Славика нет дома, и вызвался помочь ей с ребенком. Почему она не должна была верить? С чего ей подозревать его в чем-то? Причин не было, и она открыла дверь.
Тогда он и напал на нее — ударил, чтобы она не кричала, а когда она потеряла сознание — изнасиловал. В отличие от Кристи, у Галахова не было проблем с потенцией, если он видел красивую женщину, ему было все равно, кто она такая. Впрочем, если изнасилование было не нужно, он вполне мог сдержаться. Однако сдерживаться в случае с Марией было не обязательно. Он оставил ее в постели, а Дениса усыпил хлороформом и забрал с собой, чтобы потом использовать.
— Ну а что с Майковым? — уточнил Леон. — Как ты заставил его мелькнуть возле их дома?
— Да легко. Отправил ему предложение о деловой встрече, звонил потом с левого номера. Мы должны были встретиться у магазина и обсудить все в моем офисе. С парковкой у нас во дворах беда, я знал, что Майков, с его наглостью, что-нибудь да нарушит, с кем-нибудь да пособачится. Мне требовалось просто запомнить, кто его видел.
— Чтобы потом дать следствию свидетеля, не участвуя в этом лично?
— Именно так.
Галахов знал, что за решеткой Славик не задержится. Даже если бы не обнаружилось алиби, против него было слишком мало улик. Рано или поздно он должен был выйти на свободу — и умереть, исполнив роль Тимоти Эванса.
Все это время сын дожидался его здесь, в небольшой подсобке у дальней части теплиц. Раньше фургончик использовала охрана, нанятая новым собственником. Но перестраивать теплицы так и не начали, денег на оплату охраны стало не хватать, и вагончик опустел. Галахов не сомневался, что до лета тут никого не будет, и решил использовать это место.
Когда Славик вышел на свободу, он заставил Дениса позвонить отцу. Заманив Гордейчика в лес, он вынудил несчастного вдовца повеситься. Вячеслав Гордейчик устал от обвинений, он был подавлен смертью жены, а встреча с Олегом Галаховым, соседом, которому он доверял, почти другом, стала для него последним ударом. Не до конца соображая, что происходит, он выполнил все условия — и погиб.
Вот тут Галахов и дал слабину, он так и не смог убить Дениса. Леон и Анна считали, что он пожалел ребенка, но все было не так просто. Девочку он бы, возможно, и задушил, но мальчика не смог. Он рассудил, что слепой ребенок на него все равно не укажет, и позволил Денису выжить.
Настала пора перевести стрелки на Евгения Майкова. Все это время Галахов следил за ним и совершал убийства только в те дни, когда Майков брал выходной и уединялся со своей супругой в загородном доме. Он понимал, что у Майкова будет алиби — показания жены. Однако это алиби очень легко разрушить, забрав всего одну жизнь.
Убить Оксану Майкову было совсем несложно, она часто оставалась одна. Он приехал в ее дом, постучал, представился репетитором, который просто заблудился и оказался не в том поселке. Оксана пожалела его, пустила домой, предложила чай… А ему только и нужно было, что отвести ее подальше от двери и окон. Он легко справился с миниатюрной женщиной, ему даже не нужно было тратить время на изнасилование, история Кристи этого не требовала. Самым трудным было закопать тело под беседкой, но он понадеялся, что деревья и кусты закроют его от глаз соседей — и не ошибся.
Он не был уверен, что Оксану быстро найдут, и готов был убивать и дальше, оставляя все больше улик, указывающих на Майкова. Но Анна обнаружила труп, Майкова арестовали, и казалось, что дело сделано.
Вот только про свингерские вечеринки Галахов ничего не знал, о таком на каждом углу не кричат. Он был убежден, что Майков оставался наедине с женой, а Евгений и Оксана были в компании, в доме, где работали видеокамеры. Одно лишь это почти свело старания Галахова к нулю.
Но он не собирался сдаваться, не мог просто. Он решил выставить Майкова психом, который убил свою любовницу — Алису Владимирову. Он начал подготовку, испортил систему вентиляции в доме Владимировых, прислал розы с отравляющим газом… И тут приехал Майков собственной персоной.
— Подготовка заняла чуть больше времени, чем я ожидал, потому что дом был очень большой, — признал Галахов. — Но все шло как надо, она уже начала засыпать. И тут — он. Я знал, что он курит… Еле успел убраться оттуда.
Дом, сам того не зная, взорвал Майков, отменить это Галахов уже не мог. Он оказался перед руинами своего плана — и это его злило. Он и сам не заметил, что много лет жил одной лишь маниакальной идеей. Сначала это было желание обладать Евой, потом — месть ей и Майкову.
Теперь ему нужна была новая идея, иначе он просто не справлялся с тем хаосом, в который превратилась реальность вокруг него.
— Ты выбрал месть мне? — горько усмехнулся Леон. Только ему могло так «повезти»!
— И продолжение истории Кристи, — кивнул Галахов. Он коснулся ножом живота Лидии, и она испуганно вздрогнула. — Я не планировал, но теперь понимаю: почему нет? Одна из его последних жертв была беременна, ты знал? Конечно, знал, ты все должен был вычислить, чтобы подобраться ко мне. Мне вот тоже подвернулась беременная.
— Почему ты решил, что твой враг — именно я? Я ведь так и не вышел на тебя.
— Но ты вел это дело — я помню тебя на встрече с соседями Гордейчиков. Только ты имел значение. Ты пришел не один, но остальные были лишь массовкой рядом с тобой. Кто там был? Баба, которая сама по себе — ничто, и старик, который отжил свое. Только ты мог рано или поздно выследить меня, и я решил действовать на опережение.
— Почему Кристи? — не выдержал Леон. — Из всех серийных убийц, почему именно он?
— Это сложно объяснить, нужно чувствовать, — отозвался Галахов. — Ты не поймешь.
— А ты все-таки попробуй объяснить!
— Не думаю, что смогу.
— Зато я смогу, — вмешался женский голос, прозвучавший совсем близко.
Они, отвлеченные разговором, даже не заметили, как она подкралась к ним. Да ей и подкрадываться было не нужно! Темнота укутывала все вокруг, кто угодно мог просто прийти сюда, воспользовавшись тем, что они никого не ждали.
Но пришла, судя по голосу, только одна молодая женщина. Леон и Олег Галахов повернулись к ней одновременно и застыли в немом изумлении, не в силах поверить своим глазам.
Даже бледного лунного света, пробивающегося через облака, было достаточно, чтобы понять: перед ними стояла покойница.
* * *
Она вернулась к нему, вернулась прямо с того света. Олег никак не мог в это поверить — Ева теперь стояла шагах в десяти от него. Ева, которую он создал и которую убил! Он не сомневался, что она мертва. Прежде чем уйти из ее квартиры, он долго сидел перед остывающим телом, любуясь ее мирной красотой. Он наблюдал за ее похоронами издалека, он приходил на ее могилу.
Но если настоящая Ева в земле, то кто тогда это?..
Она выглядела как та Ева, которую он оставил в квартире: смертельно бледная, с алой полосой на шее, взлохмаченная, одетая в ту же одежду. Темнота не позволяла ему заглянуть ей в лицо, но потрясение и без того было слишком велико, он оказался к такому не готов.
Теперь его холодный ум снова боролся за право контролировать ситуацию. Олег повторял себе, что мертвецы не возвращаются и это наверняка какой-то трюк. Вот только чей? Этого следователя, Леонида Аграновского? Невозможно! Олег сам позвал его сюда, несколько часов водил по лесам, чтобы убедиться: он не знает, где находится. Как он мог притащить кого-то с собой? Да еще… ее.
— Кто ты? — наконец сумел спросить он.
— А разве ты не узнаешь?
Ее голос звучал тихо, мягко, совсем как у Евы. Впрочем, Олег не брался сказать, был ли это ее голос: они давно уже не разговаривали вот так спокойно, а перед смертью она и вовсе была без сознания.
— Что это значит? — нахмурился он. — Кто ты такая?
Это было наваждение, фантом — в который он не собирался верить. Он, давно уже ничего не чувствовавший, и теперь не готов был впустить в свою душу страх. Он тоже обманывал людей, делая невозможное. Вероятно, и Аграновский до этого как-то додумался, а женщина — просто его пешка.
Но Аграновский выглядел таким же шокированным, как Олег, и только мертвая девушка оставалась совершенно спокойной. Да и чего ей волноваться? Для нее все уже закончилось.
— Я знаю, для чего все это, — сказала она. — Почему Джон Кристи. Ты почувствовал, что он похож на тебя. Этого никто не видит, потому что вы кажетесь разными, но он похож. Это привлекло тебя. И он сделал то, что хотел сделать ты: подставил другого мужчину. Убивать женщин просто, ведь правда? Даже слишком просто, и это больше не достижение. Но подставить того, кто почти равен тебе, — совсем другое дело.
Она угадывала верно. Как будто мысли его прочитала! Однако Олег повторял себе, что это все невозможно, она не мертвая на самом деле, всего этого не может быть… А если так, то откуда она столько знает? Какая-то молодая женщина не могла угадать! Откуда она вообще взялась? Олег никогда не видел рядом с Аграновским никого, кто был бы так похож на Еву.
— Дай догадаюсь… сейчас ты начнешь запугивать меня? — спросил Олег. Лучшее, что он мог сделать, — не показать ей, что он задет.
— Нет. Я просто расскажу тебе, что случилось с ним — и что случится с тобой. Как же иначе? Ты ведь знаешь, чем для него все закончилось?
Этого Олег как раз не знал — по крайней мере, не во всех подробностях. Джон Кристи был интересен ему как победитель, а не как проигравший. Поэтому Олег изучал его убийства, однако никогда не интересовался тем, как он был пойман и наказан.
Теперь ему, похоже, предстояло узнать.
— Он хотел сбежать из Лондона. Желания сжигали его изнутри, он тонул в них, он больше не мог сопротивляться собственным страстям. Но и действовать так, как раньше, он уже не мог. Он был окружен мертвыми телами, которые должны были его выдать. Он сбежал из дома, снял комнату, выбирая, куда бы уехать, и ничего не успел. Через четыре дня после того, как он оставил свой дом, его фото было повсюду. А внешность у Кристи была незабываемая: высокий лоб, очки, диковатый взгляд. Он знал, что не уйдет. На него будто смотрел весь город, он нигде не мог задержаться надолго. Он шатался по кафе и дешевым барам, но деньги заканчивались. Он попытался связаться с журналистами, чтобы урвать свой кусок славы, да не сложилось. Полицейский застал его на берегу реки — Кристи смотрел на воду, размышляя, возможно, о том, не прыгнуть ли вниз. Ну а ты? Ты уже думаешь об этом?
Нет, о таком он еще не думал. Однако, когда он пытался представить, что будет, если ему наконец придется прекратить все это, впереди маячила лишь темнота. Снова жить и ничего не чувствовать? А какой тогда смысл?
Однако он не собирался говорить об этом ей, а она и не нуждалась в ответе. Она продолжила:
— Когда дошло до дела, Кристи не захотел ни сдаваться, ни умирать. Он попытался обмануть полицейского, а полицейские, они, знаешь, только в фильмах дураки. Гоняются за Чарли Чаплином в немом кино и беспомощно размахивают дубинками! В жизни же полицейский без труда арестовал Кристи. Тебе известно, что было у него с собой? Вряд ли, ты до этого не дошел. У него была газетная вырезка, заметка о Тимоти Эвансе. Так что да, вы с Кристи похожи. В последние дни своей жизни, поддаваясь отчаянию, он думал не о женщинах, которых убил, а о человеке, который умер не от его рук, зато по его воле. А ты думаешь о Вячеславе Гордейчике? Он знал тебя. Он доверял тебе. Но ты даже не вспоминаешь его, он был лишь одной из ступенек на пути к твоей цели. Кто, в самом-то деле, вспоминает отдельные ступеньки?
Олег пытался не поддаваться ей. Ее голос плыл через темный воздух, обвивался вокруг него, как сеть, заставлял забыть обо всем вокруг. Однако он догадывался, что ради его поимки она все и устроила. Это просто маскарад, призраков не бывает, Ева не могла вернуться…
Поэтому он по-прежнему следил за своей беременной пленницей и следователем, хотя давалось это ему все сложнее. В последние месяцы он привык связывать себя с Джоном Кристи, восхищаться им. Слушать о том, как его кумир упал с пьедестала, было непросто.
— Он сознался, — небрежно бросила покойница. — Если ты представляешь его гордым самураем, молчавшим даже перед лицом смерти, то зря. Он запел почти сразу, оказавшись за решеткой, подтвердил семь убийств, отрицал только то, что задушил маленькую Джеральдину Эванс. Но оно и понятно: его должны были признать сумасшедшим, а не чудовищем. Он отчаянно не хотел умирать… Но его проверили медики и признали вменяемым. Он был истеричен, однако это не мешало ему понимать, что он делает, и нести ответственность за свои действия. И вот еще что… Его судили в том самом суде, где три года назад решалась судьба Тимоти Эванса. Иронично, не правда ли? Ему стоило догадаться, когда он вошел туда, каким будет исход. Но такова человеческая природа: даже самые безумные из нас держатся за жизнь до последнего. Кристи надеялся зря. Присяжные быстро признали его виновным, и его крокодильи слезы никого не умилили. Его приговорили к повешению, он шел по стопам Эванса, шаг за шагом, все одно и то же. Петлю ему на шею накинул тот же палач, что вешал Эванса, — Альберт Пирпойнт. Кстати, примечательная личность — один из самых известных палачей Британии, казнил несколько сотен человек. Два убийцы встретились на эшафоте, но один из них имел право убивать, а другой — нет. Пирпойнт вряд ли корил себя за то, что повесил невиновного Тимоти Эванса: ничего личного, просто работа. Но и сочувствовать Кристи он не собирался. Ты видишь связь? Ту, что была между вами всегда? Эта связь приведет тебя к справедливости, настоящей, а не той, что выгодна тебе. Для Кристи справедливость приняла облик Альберта Пирпойнта. А для тебя? Кто завершит твою жизнь? Кто заберет у тебя свободу?
— Уж точно не ты!
— Куда там — я же мертвая! Но благодаря этому я знаю, что будет дальше. Ты уже несвободен. Ты давно разучился жить просто так, тебе нужна твоя одержимость, только она позволяет тебе чувствовать себя целым. А иначе ты разлетаешься на куски и тебе ничего не нужно! Ты пойдешь по его стопам. Ты потеряешь все. Ты уже не смог подставить Евгения Майкова, ты ничего не добился. И дальше не добьешься. Твой конец близок: даже если сегодня ты убьешь полицейского, что ты будешь делать завтра? На кого перекинешь свою ненависть? Иначе ты уже не умеешь, вот только люди, оставшиеся рядом с тобой, не заменят тех, кого ты уничтожил. Тебе нужна Ева… Тебе нужна я.
Чувство, что она видит его насквозь, с каждой минутой лишь крепло. Олег все еще мог сопротивляться ему… пока. Неизвестно, насколько хватит его сил. Если бы они вот так встретились днем, он бы лишь посмеялся над ней. Он ведь знал, что это живая женщина, просто переодетая, иначе и быть не могло! Но эта ночь, руины теплиц, похожие на изломанные кости гигантского зверя, сухие розовые кусты и скелет в их ветвях… Все это создавало атмосферу другого мира, непонятного и неподвластного ему.
— Ты не Ева, — только и смог сказать он.
Покойница подошла ближе, и лунный свет упал на ее лицо, на заострившиеся в смерти черты и черные тени под глазами. Теперь она закрывала его от следователя, и Олегу было все сложнее помнить, что они не одни на белом свете. Она задела ту часть его души, которая еще способна была чувствовать, последние горящие угли среди серого пепла.
Поэтому теперь ему хотелось ее убить. Это было бы куда приятней, чем убить следователя. Полицейский — всего лишь жалкая замена истинной жертвы. Но она… Если бы Еву, его Еву, можно было убивать снова и снова, какое бы это было счастье!
Однако люди умирают только один раз, и это не она, это женщина из плоти и крови. Олег держался за эту истину, потому что лишь она могла его спасти; он и сам не до конца понимал, от чего.
— Ты не она, — твердо повторил он. — Кто ты такая?
— Ты не веришь, что я уже мертва? — удивилась она. — Но посмотри, я была в земле!
Она стянула одну из черных перчаток и протянула к нему руку. Даже лунного света было достаточно, чтобы разглядеть странные линии, расчертившие ее белесую кожу. Первые знаки разложения? Да, очень может быть.
Раньше его спасало то, что он оставался холоден и расчетлив, он всегда знал, что делать. Но сейчас сердце билось непривычно быстро, как когда-то давно, когда Ева впервые принадлежала ему. Он должен был узнать наверняка, у него не было сил терпеть неопределенность!
— Ты умрешь, — сказала покойница. — Ты решил взять себе жизнь Кристи. Но он легендарен своей смертью больше, чем жизнью. Он остался в истории, у него даже есть своя восковая фигура в музее. Но знаешь, что она показывает? Его казнь. Он мертвец, и ты умрешь. Верь мне, я знаю наверняка. Твоя смерть совсем близко, то, что ты сделал, уже тебя не отпустит.
— Если ты действительно мертвая, дай мне коснуться тебя!
Он должен был это сделать. Если бы ее плоть оказалась холодной и мертвой, он хотя бы убедился в этом. Если же кожа была теплой, просто покрытой гримом, он бы убил ее. Не важно, кто она, и даже то, что она — не Ева, ничего не меняет. Она должна умереть, раз пришла сюда, все должны!
У него была отличная возможность убить ее. Она закрывала его собой от следователя, и Олег мог бы ударить ее ножом — в шею, в грудь, в живот, не важно, куда, лишь бы она не выжила. А потом он успел бы вернуться и столкнуть в яму беременную. Пока следователь пытался бы спасти ее, спасти их обеих, Олег смог бы убить его или хотя бы скрыться.
Это был отличный план, выгодный ему при любых обстоятельствах. Теперь ему любопытно было посмотреть, что она сделает. Испугается ли, отступит ли? Этим она докажет, что притворялась!
Однако покойница и не думала отступать, она лишь безмятежно улыбнулась ему и протянула к нему мертвую руку.
— Хорошо, если ты так хочешь. Вот же я! Возьми меня за руку, и я проведу тебя туда, где ты должен быть.
— Отличная попытка, но нет! — рассмеялся он. — Иди ко мне, давай, если тебе нечего терять.
Она кивнула и шагнула вперед. Он сжал нож покрепче, готовясь нанести последний удар.
* * *
План пришлось составлять очень быстро, у Анны не было времени сомневаться и продумывать все детали. Она почти сразу поняла, что Леон уже у него — и может не выжить.
Она до последнего не знала, что это был Олег Галахов, хотя определенные догадки у нее были. Однако когда она увидела его лицо в школьном альбоме Евы, все стало на свои места. Так бывает, когда долго не можешь вспомнить важное событие, уже сдаешься, а потом вдруг в голове что-то щелкает, и память начинает работать сама собой.
Анна без труда вычислила, как сложилась жизнь Евы. Ей не нужно было знать подробности, она изучила достаточно историй преступников, чтобы догадаться, чего и почему хотел Галахов.
Теперь он напоминал охотничьего пса, зараженного бешенством. Он все еще был сильным и быстрым, но в его сознании уже творилось непонятно что. Он потерял своей ориентир, добился цели — а она не принесла ему удовлетворения. От него можно было ожидать любой глупости, которая кому-то могла стоить жизни.
Она попыталась позвонить Леону, но он не отвечал ей. Она заехала к нему домой, но там никого не было. Она связалась с Ярославом, чтобы проверить, не на работе ли он, однако и в офисе его не оказалось. Она не верила в версию с Лидией, которой вдруг, именно сейчас, понадобилась помощь, она чувствовала: Галахов выбрал новую жертву. Потом будет следующая, и еще одна… Он уже не сможет остановиться, даже если сам этого не понимает.
Значит, ей срочно нужно было найти Олега Галахова, а с ним и Леона. Вот только где их искать? Явно не в городской квартире! Леон не вписывается в историю Джона Кристи, его нужно будет убивать по-другому. Анна догадывалась, что Галахов выберет хорошо знакомое ему место, уединенное, в этом он вряд ли отличался от других известных ей убийц.
Она попросила Ярослава отследить машину Леона — и он сработал отлично, быстрее, чем она ожидала. Хотя это несложно: в новом автомобиле хватало техники, на которую можно было ориентироваться. Машина стояла на загородной заправке, однако ехать туда и искать Леона Анна не собиралась, знала, что это бесполезно.
Ей гораздо важнее было направление. Теперь уже она могла не сомневаться, что Леон не поехал с Лидией — но ее тоже нигде не было, а значит, и она могла оказаться связанной с этой историей. Думать о том, что они, возможно, уже мертвы, Анна отказывалась и продолжала искать.
Заправка, где остался автомобиль, была недалеко от того места, где нашли Дениса Гордейчика и тело его отца. Получается, убийце хорошо известен этот район, он знает эти леса. Он может быть где угодно, скрываться под деревьями, и никто не найдет ни его, ни его жертв! Эта мысль обжигала Анну, ослабляла страхом, и ей потребовалась вся сила воли, чтобы отстраниться от собственных чувств и мыслить здраво. Она не поможет Леону, оплакивая его раньше срока!
У нее было и еще одно важное обстоятельство: похищение Дениса. Убийца несколько дней держал его где-то, в месте, которое считал надежным. Не там ли он теперь собирается казнить Леона? Указать на это место Денис не мог, по крайней мере, не напрямую. Но Анна помнила все, что нашли на его одежде: чернозем, сухие стебли, розовые шипы… Всего этого в лесу нет! Поэтому она отыскала подробную карту района и изучала ее сантиметр за сантиметром.
И не зря: неподалеку от дороги, у которой погиб Вячеслав Гордейчик, располагался заброшенный тепличный комбинат. Производство там закрыли много лет назад, потом теплицы стояли пустыми и понемногу разрушались. Чуть позже их выкупил частный застройщик, однако ему так и не хватило денег, чтобы сделать из них что-то путное. Поэтому формально тепличный комбинат считался частной собственностью, а по факту ничем не отличался от заброшенного здания.
Это было уединенное место, тихое, посторонние туда случайно не приезжали. Анна решила отправиться к теплицам, хотя и знала, что, если она ошиблась, второй попытки уже не будет.
Она понимала, что просто нападать на Галахова бессмысленно и опасно. У него заложник, а то и два! Ей нужен был способ отвлечь его, заставить позабыть обо всем. А как это сделать, если она имеет дело с психопатом, потерявшим всякую связь с людьми?
Вот тогда и родилась идея притвориться Евой Майковой. Они были не слишком похожи, однако с гримом у Анны никогда не было проблем, и она, просматривавшая фотографии с места преступлений, знала, во что была одета Ева в день смерти, какие вещи лежали возле ее кровати. Все это тоже не давало ей никаких гарантий на успех. Какие тут вообще могут быть гарантии?
Она делала ставку на то, что Галахов — маньяк больше, чем серийный убийца. Он был одержим Евой, не оставлял ее в покое много лет. Если и было хоть что-то, что может вывести его из себя, то только воспоминания о ней. Признавая все риски, Анна все равно должна была попробовать.
Она приехала к теплицам чуть позже Галахова, увидела его машину. Некоторое время она еще сомневалась: а не вызвать ли полицию? Но потом решила, что это слишком опасно. У Галахова сейчас заложница в особо уязвимом положении, ее нужно не просто освободить, а освободить правильно — без криков, стрельбы и швыряния на землю. Леон, вероятнее всего, думал о том же, ведь и он в полицию не звонил!
Она наблюдала за Галаховым со стороны, видела, как он связывал Лидию. Но пока он не навредил ей, и это было главным. Не упустила Анна и появление Леона. Ей хватило одного взгляда на него, чтобы понять: от места стоянки автомобиля он шел сюда пешком, и это точно было не добровольное решение. Галахов старался запутать его, ослабить, да только все напрасно, и Анна гордилась им за это.
Она пока не вмешивалась. Весь ее план был построен на впечатлениях, возможности играть эмоциями. Тут важно было действовать очень тонко, сделать так, чтобы Галахов увидел перед собой привидение, а не тетку в театральном гриме. Нужен удачный момент, правильный свет… В других обстоятельствах она, может, и не смогла бы ждать, но Леон выиграл ей время.
Он действовал очень грамотно, и чувствовалось, что во время этого расследования и предыдущих он не просто слонялся рядом, он слушал и запоминал все, что она говорила о серийных убийцах. Он сумел заинтересовать Галахова в беседе, заставить говорить о себе, рассказывать о том, чем он гордился. Умно: он вынудил убийцу позабыть о времени и о том, что перед ним опасный противник.
Но ненадолго. Положение Леона, увы, было слишком сложным, чтобы что-то решить. Он отлично стрелял, а Галахов прятался за Лидией. Она же устала, она в любой момент могла потерять сознание от стресса и утомления. Поэтому Анне пришлось идти ва-банк: теплицы уже были погружены в темноту, лучше момента не будет.
Она волновалась, когда вышла к нему, боялась даже. Однако она была уверена, что сумеет это скрыть. Анна с детства усвоила, что ее страх — это ее ручной зверь, и только от нее зависит, сумеет ли она удержать его на поводке. Поэтому она говорила с Галаховым так, как могла бы говорить Ева, освободившаяся от его влияния.
Галахов был умен, и его жестокость лишь питала этот ум. Он не был шокирован ее появлением, однако и не был больше так уверен в себе. В его душе появилось сомнение, а при общении с социопатом даже это дорогого стоит.
Время было не на ее стороне. Она прекрасно знала, что чем дольше Галахов разглядывает ее, чем больше думает, тем больше у него шансов понять, кто она такая на самом деле. Вряд ли он запомнил ее на допросе, ему не важно, как ее зовут, важно только то, что она — человек из плоти и крови, женщина, одна из тех, кому непросто удостоиться его внимания.
Поэтому из своей игры она старалась извлечь как можно больше пользы, даже зная, что это способно стоить ей жизни. Когда он позвал ее, она пошла к нему. Анна осознавала, что закрывает его собой от Леона, но это не было случайностью, как наверняка думал Галахов. Она хотела, чтобы он расслабился.
Одну руку, искалеченную когда-то электричеством, она по-прежнему тянула к нему, вторую завела за спину — и начался обратный отсчет. Она загибала пальцы по одному, с холодной решимостью выдерживая интервал. Леон должен был понять ее без слов… А ведь она даже не была уверена, что он видит ее в темноте, что вообще заметил это движение! Но у нее не было времени все объяснить ему, да и возможности — тоже. Она должна была оставаться призраком Евы Майковой, а такой призрак и слова не сказал бы Леону.
Пять, четыре…
Сердце колотилось испуганно, отчаянно, как птица, которую поймали за крылья и несли теперь к пасти питона. Но Анна знала, что скроет это, должна скрыть. Она слишком многое отдала за умение владеть собой, чтобы отступить сейчас!
Три, два…
Налетели тучи и закрыли луну. Теперь уже Леон точно не разглядел бы ее руку, только не с такого расстояния, и оставалось надеяться, что он запомнил темп отсчета. Сможет ли он вообще стрелять? Попадет ли после того, как Галахов вымотал его этим нелепым хождением по лесам?
Если нет, это будет поражение, за которое он никогда себя не простит. Если бы она обсуждала это с ним, он бы сделал все, чтобы уберечь ее от риска. Поэтому Анна приняла решение за них обоих.
Один!
Она резко наклонилась, прижалась к земле, она больше не была живым щитом между Галаховым и Леоном. Призраки так себя не ведут, они не сражаются за жизнь, и Анна знала, что этим уничтожает собственную легенду, возвращая Галахову уверенность в том, кто она такая. Она уже была близко, очень близко, и если бы он успел, он бы убил ее одним ударом, она бы просто не сумела защититься!
Однако Леон не дал ему сделать этот удар. Прогремел выстрел, был крик, и нож вонзился в землю рядом с Анной, не задев ее. Галахов пошатнулся, отступил — и упал в ту самую яму, которую выкопал для Лидии.
Анна не знала, жив он или нет. Ей было плевать, сейчас появились проблемы поважнее: она видела, что Лидия, перепуганная выстрелом, вот-вот упадет. И все равно погибнет! Анна не могла этого допустить, она подхватила нож, который должен был оборвать ее жизнь, и бросилась к Лидии.
Она перерезала веревку до того, как та успела затянуться. Поддерживать Лидию, которая сейчас была в полубессознательном состоянии, было непросто, но очень скоро Леон оказался рядом и помог ей.
Они отвели Лидию в сторону, помогли сесть, опираясь спиной на одну из сохранившихся деревянных балок.
— Вызови медиков и полицию, — попросила Анна.
— Ты сумасшедшая.
— Я знаю. И еще нужно проверить, жив ли этот урод.
— Жив, — отозвался Леон. — Я знаю, куда стрелял.
— Тогда необходимо убедиться, что он не уползет. Займись, пожалуйста, этим, а я помогу Лидии.
Они с Лидией не были подругами — да и не могли быть ни при каких обстоятельствах. Но зла Анна ей не желала, она не хотела, чтобы Лидия оказалась втянутой в это. А вот Галахов решил иначе — ему несложно было выйти на бывшую жену Леона, она оставила себе его фамилию. Он увидел, что Лидия беременна, и решил, что это наверняка ребенок Леона. Значит, его можно будет шантажировать, совсем как Вячеслава Гордейчика.
Сейчас Лидия почти не соображала, что происходит, она была слишком измучена. Но это к лучшему: в том, чтобы снимать с нее такое количество скотча, не было ничего приятного. Ей срочно нужно было в больницу, да и Анна не отказалась бы убраться отсюда. Она только сейчас поняла, как сильно ее утомили события сегодняшнего дня, особенно волнение, разрывавшее ее изнутри.
К счастью, долго ждать им не пришлось: Леон позвонил сразу Макееву, и это значительно ускорило процесс. Им только и оставалось, что дожидаться служебных машин у ворот.
— Ты ненормальная, — заметил Леон. — Поверить не могу, что ты пошла на это!
— Разве ты не попытался бы найти меня, если бы мы поменялись местами?
— Это другое! Да еще этот твой трюк… Если бы я не успел выстрелить, он бы убил тебя!
— Знаю, — кивнула Анна. — Но я верила, что ты успеешь.
— А не нужно мне так верить!
— Ну вот, теперь ты противоречишь себе! — засмеялась она. — Ты ведь сам просил о доверии, разве нет?
— Я… Нет, но… это другое! — растерялся Леон.
— Это то же самое, все — часть одного решения. Помнишь, я говорила тебе, что не признаю полумеры. Если я доверяю тебе, то доверяю во всем. И свою жизнь тоже доверяю. Галахова нужно было остановить, и сделать это одна я не могла. Мне нужно было положиться на тебя, и, знаешь, это было совсем несложно. Надо будет — сделаю снова.
Он продолжал ворчать, упрекая ее, но она не обижалась. Анна знала, что так уходит страх: Леон вряд ли хотел, чтобы она рисковала. Ну и что с того? Ему нужно привыкнуть к этому, если он действительно хочет остаться рядом с ней надолго… навсегда?
Анна, к своему удивлению, чувствовала: это не так уж невероятно, как ей казалось раньше.



Глава 17. Алек Джеффрис

Вечер был тихий и непривычно теплый. Предыдущие сутки куда-то исчезли, они пролетели мимо Леона, и он едва помнил, что в них происходило. Как будто сразу из тех теплиц он перенесся сюда, в этот момент.
Но была еще больница, куда они с Анной попали вместе с Лидией. Лидии, конечно, дали палату и сразу заявили, что выпустят только с младенцем на руках. А вот Леон и Анна в такой помощи не нуждались. Их осмотрели, убедились, что они не пострадали, подержали пару часов, заставив хоть немного отдохнуть. Уговаривали и на эту ночь задержаться, однако Анна настояла на том, что ей нужно идти: она ведь все еще была под домашним арестом, не хватало еще, чтобы ее обнаружили здесь!
Леон в который раз убеждался, насколько это странное создание. Что сделала бы обычная женщина, обнаружив, что он попал в беду? Сообщила бы полиции и сидела, роняя слезы, у окошка! Впрочем, нет, даже до этого бы не дошло. Она бы не поняла, что именно с ним случилось, не просчитала все, и просто начался бы розыск, который ни к чему бы не привел.
А он… выкрутился бы он, если бы она не появилась? Леон до сих пор не знал наверняка.
— Не жалеешь, что пошла за мной? — спросил он.
Он забрал ее из больницы, чтобы подвезти домой, а ее машину должны были отправить на стоянку. Леон привычно оставил автомобиль на соседней улице и теперь они шли к нужному дому через шумные, залитые солнечным светом дворы, где никто не обращал на них внимания.
— Хватит уже об этом, а? Если мы работаем вместе, мы подстраховываем друг друга. Точка.
Да уж, точка… А если бы она умерла там? Если бы Галахов задел ее или, того хуже, задела пуля Леона? Он ведь стрелял в темноте, почти вслепую!
Но Анну это, похоже, не волновало. Она никогда не тратила время на размышления о «могло бы быть». И ему не следовало. К тому же, при всем риске, при всем страхе, ему все равно было приятно думать о том, что она сделала для него.
— Ты разочарована, что я оставил Галахова в живых?
— Нет, это правильный поступок, — ответила Анна. — Тебе не обязательно было убивать его, чтобы спасти меня и Лидию, и ты не убил.
— Думаешь, он раскается?
— Шутишь? Какое там! Он не притворяется, Леон, он действительно уже не чувствует того, что чувствуют нормальные люди. Кристи, кстати, тоже не раскаялся. Он до последнего утверждал, что подарил своим жертвам «достойный способ уйти» — надо полагать, уйти из этого грешного мира. Он хотел убивать, и неизвестно, сколько убил на самом деле. Такие как он, как Галахов — они не останавливаются.
— Что значит — неизвестно, сколько убил на самом деле? Я думал, восемь, — нахмурился Леон.
— Официально — восемь. Но Кристи был из коллекционеров, из тех, кто, убивая, берет трофей на память о жертве. Да, такие убийцы есть, хоть в чем-то голливудские сценаристы были правы!
Но о коллекции Кристи особо не кричат.
— Почему это? — удивился Леон.
— Мерзко потому что. Он коллекционировал лобковые волосы убитых женщин. Так вот, были там образцы, не совпадавшие с официально подтвержденными жертвами. Анализа ДНК еще не было, ориентировались только на цвет. Кристи изображал из себя дурачка и твердил, что разные образцы — это все от жены. Смерть жены ему было бессмысленно отрицать, за нее его и судили, вот он и подталкивал все к одному преступлению. Если и были у него другие жертвы, они так и остались ненайденными и безымянными.
— Его судили за восемь смертей, вообще-то.
— Не-а, за одну, — покачала головой Анна. — В пятьдесят третьем году в Британии существовала очаровательная традиция на каждое убийство устраивать отдельный суд. В случае Кристи, это было бы восемь судов, что затянуло бы его пребывание на земле. Поэтому его осудили только за убийство Этель Кристи и благополучно повесили. По-своему, это верно: два раза не умрешь. Что же до Олега Галахова, то он сядет, потому что у нас тут уже глубоко двадцать первый век, людей больше не вешают.
— Зато сядет он надолго!
— Сомневаюсь.
Леон бросил на нее изумленный взгляд.
— С чего это? Осудят его точно на пожизненное! Считаешь, он может сбежать?
— Нет. Я уже сказала Макееву и теперь скажу тебе: башку ему надо обследовать. Я просмотрела личное дело Галахова, характеристики из школы, все, что на него есть у полиции. Там не так много, но хватает, чтобы предположить, что он не всегда был таким. Возможно, конечно, никто просто не замечал правду. Но если Кристи уже в юности выдал себя особой жестокостью, то Галахов долгое время был пай-мальчиком. Такие резкие перемены в личности очень часто связаны с болезнью: опухоль, вырастая, давит на определенные участки мозга, человек становится совсем другим. Так что голову ему проверят, и если я права, его приговор уже вынесен безо всякого суда. Но нас это не касается, мы сделали все, что могли.
Чувство, что все закончилось, действительно было приятным — освобождающим! Больше не было нужды постоянно оборачиваться, устраивать гонку со временем и думать обо всех, кого они должны спасти. Как бы ни сложилась судьба Олега Галахова дальше, он никому больше не навредит.
Он, сам того не желая, даже дал им кое-что важное: доверие, которое не достается просто так. И Леон ценил это доверие. Он по-прежнему слабо представлял, каким было прошлое Анны Солари, оно открывалось перед ним медленно, страница за страницей, ценой немалых усилий. Но тем ценнее было то, что она все же подпустила его близко. Она училась доверять, он — действовать осторожно, а не требовать свое лишь потому, что сам он готов был все ей отдать.
Они дошли до дома Мещерского и остановились неподалеку от него. Здесь Леону нужно было попрощаться с ней и уйти, а он просто не мог. Слишком свежи еще были воспоминания о том, что случилось, и его воображение уже подсказало с десяток способов похитить или убить Анну по пути к квартире.
— Можно я провожу тебя? Знаю, ты не хочешь мне показывать, как сбегаешь…
— Это уже не так важно, если честно, — мягко прервала она. — Ты ведь тоже почти не спал, а вымотался куда больше, чем я. Заходи, гостем будешь, хоть отдохнешь по-человечески!
Она пошла первой, он — лишь на шаг позади. Анна даже не думала приближаться к изрядно поредевшей толпе журналистов, она свернула к соседнему подъезду — вход в который располагался на другой стороне здания. У нее был ключ от домофона, поэтому они без труда проникли внутрь. Здесь полиции не было, и никто не помешал им подняться на нужный этаж.
Там Анна открыла замок одной из квартир, небольшой, дорого обставленной, но совершенно нежилой. Леон, мысленно прикинувший, где именно они находятся, начинал понимать ее маршрут.
— У этой квартиры общая стена с квартирой Мещерского?
— Сама постановка вопроса некорректна, — усмехнулась Анна. — Потому что это тоже квартира Мещерского. Ян вырос не таким дикарем, как я, но некоторые вещи из своего детства отменить нельзя. Ему, как и мне, нужен был дом-убежище, дом, из которого я при необходимости смогу сбежать. Поэтому он выкупил и эту квартиру на этапе строительства, чтобы иметь возможность выйти через другой подъезд.
Дверь между квартирами была скрыта от посторонних глаз — как и было задумано. В однокомнатной квартире она была оборудована в большом шкафу, а в апартаментах Мещерского приводила в гардеробную. Благодаря этому Анна могла свободно входить и выходить, когда ей угодно, не показываясь на глаза полиции, Сирягиным и всей их свите.
— Сейчас что-нибудь поесть приготовлю, — пообещала Анна. — Только переоденусь, а то я как-то подустала от образа покойницы!
Она направилась к своей спальне, открыла дверь, но на пороге остановилась и громко объявила:
— Да твою ж мать! Извини, Леон, похоже, покоя нам не будет и сегодня.
Она не была напугана — скорее, очень зла. Заинтригованный этим, Леон подошел ближе, заглянул ей через плечо… и увидел труп.
На полу возле кровати лежал мужчина. Он замер на боку, но со стороны двери все равно можно было разглядеть его лицо: чудовищно опухшее, искаженное, с налитыми кровью от полопавшихся сосудов глазами. Впрочем, даже так в погибшем можно было опознать Виталия Малинова.
— Да, похоже, прямо в нос его цапнули, — равнодушно заметила Анна. Она перевела взгляд на нож, валявшийся рядом с трупом. — А он ведь убивать меня пришел, бедолага… Вот ведь день не задался у мужика!
— Аня, что происходит? — только и смог произнести Леон. — Это ты его… так?
— Я за нос покусала? Издеваешься?
— Покусала?..
— Ты, из всех людей, как раз знаешь, кто его убил.
Он действительно знал — просто забыл, события последних дней вытесняли из памяти все остальное. Во время предыдущего расследования они допрашивали торговца змеями и, чтобы усыпить его бдительность, Анна купила у него гадюкообразную смертельную змею.
— Я не думал, что ты оставила эту тварь себе!
— Не ори, у меня голова болит, — попросила Анна. — Если бы не эта тварь, господин Малинов, возможно, и преуспел бы в своих начинаниях. Скажу честно, я не собиралась никого убивать. Но выпускала змейку всякий раз, когда подозревала, что кому-то хочется убить меня.
— Ты хоть знаешь, где она?!
— Учитывая ее привычки, под кроватью или под комодом. С ней нужно осторожно, тогда она не укусит. Не бойся, я умею ее ловить, сейчас поймаю. Тут же теперь будут работать эксперты. И запомни: я не выпускала ее специально, она просто сбежала из клетки, а господин Малинов случайно оказался рядом, проникнув в мою квартиру с неопределенной целью, на которую непрозрачно намекает этот вот мясницкий нож. А теперь звони Макееву или еще кому, нам сейчас очень нужен адекватный следователь. Похоже, наше общение с полицией на сегодня не окончено.
* * *
Каждый получает то, что заслужил. Дмитрий Аграновский снова и снова напоминал себе об этом, когда выяснилось, что после выписки из больницы его никто не будет встречать. Леон собирался помочь — но у него на этот день был назначен допрос по делу Виталия Малинова. А больше-то некому! Дмитрий, много лет гордившийся своей правильной жизнью, остался совсем один. Крепкий брак, двое детей, уютный дом… как просто, оказывается, все это потерять, сделав глупость.
Но он готов был принять свое наказание, раз иначе нельзя. Он все еще чувствовал себя неважно, однако от палаты уже устал до тошноты и готовился провести остаток больничного дома. Хотя теперь это уже не казалось такой хорошей идеей: его ждала пыльная съемная квартира и необходимость заказывать еду через интернет, потому что он сейчас не приготовил бы ничего сложнее яичницы.
Дмитрий собрал бумаги о выписке, захватил небольшую сумку с вещами и направился к выходу, пытаясь вспомнить номер службы такси. Он не ждал никого и ничего, поэтому для него стало полной неожиданностью, когда прямо в холле больницы на него налетели два метеора.
— Папа, папа! Ты как?
— Папка, ты чего не позвонил?!
— Это же ужас! Мы бы приехали!
Его дети, обычно проявлявшие не больше ласки, чем все подростки, теперь были искренне обеспокоены. Они говорили одновременно, перебивали друг друга и отказывались его отпускать. А он растерянно обнимал их, пытаясь понять, что происходит.
Потом он увидел Милу. Она шла к нему, улыбалась — сдержанно, но искренне. Она, похоже, тоже беспокоилась о нем! Что бы он ни сделал, это не могло перечеркнуть те годы, которые они разделили.
— Слезьте с папы! — строго велела она. — Он не баобаб, а вы — не обезьянки.
— Но почему он не сказал, что в больнице?!
— Я пока не знаю. Уверена, у него есть достойное объяснение.
Однако объяснения у него не было — ни достойного, ни любого другого. Дмитрий мог лишь смотреть на нее, улыбаться и думать о том, как он на самом деле скучал по ней.
Мила не была так же красива, как Лидия, не была соблазнительной стервой, которую нужно завоевывать. Но только с ней он хотел жить, просыпаться каждый день рядом, жаловаться на работу за чашкой кофе, возвращаться к ней, думать, что подарить ей на Новый год… Как он вообще продержался без всего этого так долго?
Ей все же удалось убедить детей, что, если они его отпустят, он никуда не денется. Подхватив его сумку, они убежали вперед, к машине, позволив ему и Миле ненадолго остаться наедине.
— Я не ожидал увидеть тебя здесь, — признал Дмитрий.
— Да, так бывает, когда ты не звонишь мне и не говоришь, что попал в аварию!
— Я думал, тебе скажут… И не хотел беспокоить.
Мила тоже была врачом, и у него были все основания полагать, что общие знакомые все сообщат ей.
— Меня не было в городе, — вздохнула Мила. — Я взяла отпуск… Поэтому ничего и не знала. За детьми смотрела моя сестра, а мне нужно было время, чтобы разобраться во всем, что случилось между нами.
— Прости…
— Давай не будем об этом сейчас, а? Помнишь, у нас всегда было правило в семье: когда кто-то болеет, мы не ссоримся. Предлагаю его вспомнить!
Он уже не болел, однако отказываться не собирался.
— Согласен. Но как ты все-таки узнала? Я ведь не думаю, что ты случайно оказалась здесь вместе с детьми во время моей выписки!
— Не случайно. Мне позвонила Анна Солари и обо всем рассказала. Чужой человек говорит мне то, что должен был сказать ты, Дима! Но спасибо ей большое. Тебе бы хватило ума в таком состоянии тащиться в эту холостяцкую конуру. Нет уж, будешь дома, я прослежу, чтобы ты нормально питался и отдыхал!
Вот, значит, как… Дмитрий не ожидал такого от Анны. Она, из всех людей, помогла ему, когда он не был уверен, что ему можно помочь! Пожалуй, у него перед ней теперь должок. Он знал, что она ничего у него не попросит. Однако он все равно собирался однажды отплатить ей.
Он не знал, что будет дальше, удастся ли ему вернуть свою семью и сколько сил на это потребуется. Да и как совместить это с Лидией и ее ребенком — его ребенком! — тоже пока не представлял. Но прямо сейчас он держал Милу за руку, ему было тепло и хорошо рядом с ней, и он чувствовал, что за это счастье, спокойное, тихое и долгое, нужно бороться, иногда — даже с самим собой.
* * *
В комнате для родственников было светло и уютно, играла музыка, которая казалась Анне несколько раздражающей, но людям, видимо, нравилось, раз эта цимбальная феерия продолжала звучать. Хотя для кого — непонятно: в комнате пока сидела одна Анна, а она демонстративно надела наушники с куда более агрессивной музыкой, чтобы отгородиться от мира.
На журнальном столике лежали книги о счастливом материнстве, каталоги игрушек и детской одежды. Пожалуй, иного и не следовало ожидать от комнаты в родильном отделении. Обычно тут собирались нервничающие родственники будущих мамочек и отвлекались поиском подарков. Но Анну интересовали другие новости.
Сайты, на которых совсем недавно ее имя полоскали в грязи, теперь пестрели фотографиями семейства Сирягиных. Еще бы, такой повод — чистосердечное признание недавних жертв!
Анна не собиралась убивать Виталия Малинова, не было у нее такой цели. Но, изучив его дело, она предполагала, что он от нее не отстанет, не тот человек. Змея в квартире нужна была ей как подстраховка. Рептилия сама бы не выбралась из комнаты и причинила бы вред лишь тому, кто пришел на ее территорию. Поэтому Анна была не удивлена, обнаружив тело Малинова.
Предъявлять ей обвинения никто не собирался, речь шла о несчастном случае. Больше всего ее волновало, что подумает Леон, не станет ли обвинять ее в излишней жестокости. Но он, предупреждавший Малинова два раза, скорбеть об уголовнике точно не собирался.
Она ожидала, что это отпугнет Сирягиных раз и навсегда, но эффект оказался даже внушительней. Любочка и Андрюша почему-то вбили себе в голову, что Анна намерена мстить всем, кто ее преследовал. Поэтому она расправилась с Малиновым и теперь примется за них — ведь убила же она своего мужа! Они решили, что им нужно спрятаться от нее… в тюрьме.
Они добровольно признались в убийстве своего отца, Дмитрия Сирягина. Правда, чтобы получить срок поменьше, они теперь всюду твердили, что он действительно был педофилом и жестоко с ними обращался, они вынуждены были так поступить. Но главное, это отвлекло их от наследства Яна Мещерского, причем надолго. Свой урок они получили!
Дверь открылась, отвлекая Анну от чтения новостей с планшета. Она увидела, что Леон вернулся, и сняла наушники.
Лидия потребовала, чтобы он и Дмитрий были с ней до родов. Она была в своем репертуаре, даже похищение не сильно повлияло на нее. Леон собирался отказаться, но Анна уговорила его немного подыграть, ведь Лидии, если откинуть все былые обиды, и правда тяжело. За это она пообещала дождаться его здесь, в этой комнате.
Теперь же он вернулся и устало опустился на диван рядом с Анной.
— Честное слово, справиться с серийным убийцей проще, чем выдержать эту женщину в больших дозах! — простонал он.
— Как она?
— Здоровее всех здоровых — и рожает. Ее увезли в зал, Дима с ней, меня туда под страхом смерти не затащишь. Но я буду ждать здесь… Ты ведь никуда не спешишь?
— Нет, — улыбнулась Анна. — Уже никуда.
Он покосился на ее планшет и спросил:
— Что, новости по Галахову ищешь?
— Нет, откровения Сирягиных читаю. А что пока по Галахову искать? Идет подготовка к суду, до этого в новостях будут только сплетни, бредовые версии и то, что мы и так знаем. С ним все ясно, все преступления можно доказать, его признают вменяемым. Что же до диагноза, который я подозреваю, то тут пока результатов нет. В любом случае, на свободу он не выйдет.
— Это понятно, мне другое покоя не дает…
— Что же?
— Ему ведь почти удалось, — заметил Леон. — Я имею в виду, удалось подставить Майкова. Да и Гордейчика он за решетку упрятал как нечего делать. А с Майковым вообще у него все бы идеально сложилось, если бы не случайность, которую он никак не мог учесть. И сел бы Майков на всю жизнь! Если вспоминать Кристи, то из-за него вообще человек умер. В этом есть какая-то ирония: в том, как легко обмануть следствие и подставить невиновного.
— Думаю, это общение с беременной и приобщение к глобальным человеческим ценностям на тебя так влияет, — вздохнула Анна. — Мне ли тебе объяснять, что об этом лучше не размышлять? В истории очень много случаев несправедливого суда. Раньше их было еще больше, да и сейчас хватает. Даже в двадцатом веке бардак творился полный, обвиняли чуть ли не на основании неприятной физиономии. Британский сэр Алек Джеффрис внес немножечко порядка в этот хаос, когда подсказал правоохранительным органам способ использовать ДНК как улику. И даже это бросило немного света на мракобесие, которое творилось в судах и тюрьмах. С восемьдесят девятого года в одной только Америке на основании теста ДНК оправдали больше трехсот пятидесяти человек. Среди них было двадцать смертников, ожидающих казни, были и те, кто дал признательные показания. Почему? Да по той же причине, по которой признался Тимоти Эванс: хотели уменьшить срок, боялись, что им все равно никто не поверит. Это же помогло многим маньякам остаться безнаказанными: у полиции не хватало инструментов.
— Но сейчас инструменты все равно есть, а гарантий — никаких.
— Их и не будет. Если тебе, как в школе, нужна мораль в каждой истории, то вот она, мальчики и девочки: не надо спешить с обвинениями. Да, есть и другая сторона медали, когда преступник точно известен, но он так грамотно замел следы, что обманул закон. Это все сложно, но именно поэтому расследованиями и должны заниматься такие люди, как ты.
— Я? — удивился Леон. — Меня-то ты как к этому приплела?
— Да потому что ты, прослужив столько лет в полиции, задержав уже трех серийных убийц, еще способен искренне расстраиваться из-за несправедливости. Это важная черта, которую не каждому удается сохранить.
— Издеваешься?
— Нисколько.
Она и правда не издевалась. Сама Анна тоже не была лишена сочувствия, и чужая смерть точно так же могла ее опечалить. Но она все равно вступала в очередную охоту по своим причинам, которые были в ее жизни так долго, что срослись с ней. Прошлое гнало ее в будущее, и забыть она уже ни о чем не могла.
У Леона же за плечами была другая жизнь, не самая простая, но все равно куда более нормальная, чем у нее. Анна заметила, что порой ей проще понять людей, видя их его глазами.
— Спасибо, что осталась, — слабо улыбнулся он.
— Мне хотелось остаться. Не нужно благодарить.
Ее и правда не напрягало ожидание, ей легко было отстраниться от часов, проплывающих мимо. В них Анна даже находила отдых, в последние дни ей не хватало покоя.
А потом ожидание закончилось, и в комнату вошел Дмитрий — уставший, но сияющий от гордости.
— Мальчик! — объявил он. — Почти пять кило! Моя копия!
— Добивается своего криком? — с невинным видом поинтересовалась Анна.
— Тогда он больше похож на Лидию, — хмыкнул Леон.
— Да ну вас!
— Нас, может, и ну, а тебя поздравляю!
Анна знала, что им будет непросто наладить новую жизнь — ту, в которой они оба могли бы быть счастливы, ничего при этом не теряя. Мила, старшие дети, а теперь еще Лидия и этот младенец… все сложно. Но, глядя на них, она верила, что у них получится.
Они пробыли в роддоме до вечера, Дима остался еще дольше, а Леон сам предложил отвезти ее домой. Теперь, когда история с Сирягиными была завершена, она могла вернуться в свой настоящий дом — в бункер за городом. Да и Леон, кажется, был доволен тем, что они снова едут туда.
Вот чего он не ожидал, так это светящихся окон в доме-обманке, построенном над бункером.
Леон ведь был уверен, что там никого нет!
— Это нормально вообще? — изумился он.
— Вполне, — кивнула Анна.
— Ты что, всегда оставляешь свет, когда там никого нет, чтобы воров отпугивать?
— Почему — никого нет? Очень даже есть.
— Не понял…
— Не понял — увидишь.
Она могла бы все рассказать ему и раньше, но Анна хотела, чтобы он увидел сам. Она чувствовала: Леон давно уже ни в чем ее не обвиняет. Однако ей было важно, чтобы он узнал всю правду, чтобы в его душе не осталось и тени сомнений.
Они припарковали машину у ворот и направились к дому. Уже возле окон чувствовался запах запеченного мяса: внутри готовили, их ждали. Но это и не удивительно, Анна отправила сообщение еще из больницы, предупреждая, что они едут.
Когда они поднялись на крыльцо, дверь открылась и на пороге появился Ян Мещерский. Он выглядел куда здоровее, чем раньше, но Анна знала, что так будет. Что она, зря старалась?
— Добрый вечер, — улыбнулся он.
Леон уставился на него так, словно перед ним вновь предстал Олег Галахов — да еще и окруженный языками адского пламени.
— Ты что, живой?!
Ян показательно похлопал руками по телу и ногам, словно желая доказать, что он действительно материален.
— Да, похоже, я все-таки жив, — с серьезным видом заявил он. — Очень, очень вероятно, хотя я, конечно, не врач.
— Ну и кто из вас двоих будет объяснять мне, что здесь происходит?
— А ты действительно верил, что я устроила из своего мужа барбекю? — усмехнулась Анна.
Это был секрет Яна, а не ее собственный, поэтому она не могла все рассказать Леону сразу, как бы ни хотела. Но теперь уже можно…
Когда Ян понял, что кто-то пытается его убить, он действительно хотел только одного: жениться на Анне, чтобы она унаследовала все его имущество, деньги, авторские права. Он не готов был бороться, он устал — от болезни, постоянного страха, связанного с именем Дмитрия Сирягина, от того, что кто-то в этом мире его ненавидит просто за то, что он есть. Он чувствовал, что умрет, и хотел, чтобы эта смерть принесла пользу близкому ему человеку, а не непонятной шайке псевдо-родственников.
Но Анна не привыкла сдаваться. Это она придумала план с поджогом. Для видимости они с Яном пожили пару месяцев вместе, пока у него шли гастроли. А потом вместе же и разыграли его смерть.
— Полиция была в курсе того, что мы делаем, с самого начала, — предупредила Анна. — Они согласились нам помочь, чтобы вычислить, кто охотится на Яна. В том доме его уже не было, зато был труп несчастного бродяги, накануне сбитого машиной. Имей в виду, мы его потом достойно похоронили! Я стала вдовой, а Ян отправился на интенсивное лечение, он мог сосредоточиться только на своем здоровье, ни на что не отвлекаясь.
— Но ведь тебя действительно считали преступницей! — возмутился Леон.
— Да, многие считали. Ну и что? Ты серьезно думаешь, что мнение толпы для меня так уж важно? Никогда не было и никогда не будет. Только отдельных людей.
Анне не слишком нравилось такое внимание, но она успокаивала себя тем, что толпа запомнит только тот образ, который она покажет, и имя Анны Мещерской. Она выжидала, зная, что Сирягины не будут терпеть. Когда станет ясно, что официально ее за смерть мужа не накажут, они попытаются от нее избавиться.
Она готова была принять на себя удар, предназначавшийся Яну. Леон был возмущен этим до предела, она же не видела в своем решении ничего особенного. Это Ян был ослаблен болезнью — да и многим другим, издевательства Дмитрия Сирягина навсегда оставили шрамы не только на теле, но и на душе. А вот Анна была иной от природы, и она точно знала, что справится. Правда, к расследованию дела подражателя она не готовилась, оно все усложнило. Зато в ее жизнь вернулся Леон, и это радовало ее больше, чем она готова была признать.
— Ты даже не представляешь, насколько я благодарен тебе, — сказал Ян. — Есть долги, которые просто невозможно вернуть, и долг перед тобой — один из них.
— Не драматизируй, — поморщилась Анна. — Ты же знаешь, что я этого не люблю. Что бы ни случилось, ты навсегда останешься моим младшим братишкой, ты можешь обращаться ко мне в любое время.
Она уже объясняла Леону, какие отношения всегда были между ней и Яном, и теперь она хотела напомнить. Анна и сама не бралась сказать, почему это так важно для нее.
— Врачи говорят, что я поправляюсь, — улыбнулся Ян. — Веришь? Я ведь считал, что это невозможно, а ты говорила… Ты была права.
— Я всегда права.
— Но я все равно хочу оставить завещание в силе.
— Да бога ради, если тебе от этого легче. Ты будешь жить долго и счастливо, так что плевать мне, что ты там пишешь в своем завещании. Но развод мы все равно оформим, как и договорились. На твою жену пялится слишком много народа, а я это жуть как не люблю. Хочу опять забиться в свою нору и общаться только с тесным кругом избранных, которые меня не слишком бесят.
— А я думаю, не только из-за этого, — Ян бросил многозначительный взгляд на Леона. Леон сделал вид, что ничего не заметил.
— Думает он… — проворчала Анна. — Ты у нас теперь тоже детектив?
— Нет, я по-прежнему простой музыкант. А еще — твой друг. Сейчас ты будешь на меня шипеть за то, что я слишком сентиментален, но я все равно скажу… Я рад, что ты больше не одна, сестренка.



Эпилог

Размеренный ритм его жизни был нарушен, ее больше не отсчитывал мерный бой часов, но Леон был этому только рад. Теперь он не знал, как сложится его день, что может случиться, что его ждет — ничего не знал. Но в этой неопределенности и была настоящая свобода, которую он искал.
Хотя нельзя сказать, что он так уж часто виделся с Анной. Сейчас она была занята официальным завершением своего брака. Поклонники радовались внезапному возвращению Яна Мещерского, адвокаты рассказывали, почему он не мог поступить иначе. Он снова блистал в свете софитов, а его предполагаемая жена, вдова и убийца просто отошла в тень. Ей только это и было нужно: чтобы ее забыли все те, кто так легко, без каких-либо серьезных доказательств, поверил в ее виновность.
Леон знал, что она позовет его, когда сможет. Поэтому он вернулся к своей жизни, снова работал и отвечал на сотни вопросов Ярика, который с таким еще не сталкивался и был в восторге от всей этой истории.
Анна позвонила ему спустя почти неделю, вечером, когда он только-только вернулся домой. Ее голос звучал все так же невозмутимо, она по-прежнему была человеком, которого невозможно вывести из себя. Вот только ее слова все равно сумели застать его врасплох.
— Мне нужно, чтобы ты срочно приехал ко мне вместе с Димой.
— Что? — растерялся Леон.
— Ровно то, что ты слышал: ты и Дима, у меня, сейчас же.
— Аня, что-то случилось?
— Ничего не случилось, все в порядке, — беззаботно отозвалась она. — Не беспокойся. Но скажи Диме, чтобы захватил все свои хирургические инструменты и все лекарства, что есть у него дома. Никому не говорите, куда едете, это очень важно. Жду!
Ну и как после такого не беспокоиться?
Леон прекрасно понимал, что расспрашивать ее бесполезно. Он уже усвоил: если Анна Солари не говорит что-то сразу, значит, скажет лишь тогда, когда сочтет нужным. Вот только проигнорировать такую просьбу он не мог.
Дима сейчас снова жил с семьей. Им с Милой приходилось непросто, но они старались сохранить свой брак, о разводе пока и речи не шло. Поэтому по вечерам он всегда был дома, и это оказалось на руку Леону.
Возможно, в другое время его брат и отказался бы помогать «этой сумасшедшей» без объяснений. Но он чувствовал, что должен Анне за свое примирение с женой. Поэтому он собрался за пять минут и скоро уже сидел в машине Леона, пусть и не скрывая свое недовольство.
Дорога показалась Леону вечностью. Он ничего не говорил, потому что от волнения хотелось только тишины. Любые сторонние разговоры казались откровенно лишними, а обсудить проблему они не могли — никто из них не знал, что случилось. Хотя в голову лезли не самые приятные мысли… Она вызвала знакомого хирурга, на ночь глядя, попросила взять инструменты, лекарства… Что с ней могло произойти? У нее ведь много врагов, у нее бурное прошлое. Только в такие моменты Леон понимал, как мало он о ней знает на самом деле! Что если она уже умирает там, умерла в тот момент, когда он в очередной раз остановился на проклятый красный свет? Да, ее голос звучал спокойно, когда она звонила. Но это же Анна! Она, даже умирая, сумеет улыбаться.
Наконец они добрались до загородного дома. Леон бросил машину посреди дороги и поспешил отвести брата к бункеру — Дима там никогда не был, он видел только обманку, построенную на земле. Анна не встречала их, и уже от этого сердце тревожно замирало, ожидая худшего.
Когда они добрались до входа в бункер, легче не стало. Металлическая дверь была заляпана кровью, в коридоре остались алые следы — и много, очень много… Леон не знал, что увидит дальше. Он был не готов найти ее на полу, уже неживую…
Однако находить Анну не понадобилось, она вышла к ним сама. Она была в домашнем платье, заляпанном кровью, а в руках держала чашку с чаем на изящном блюдце.
— Быстро вы, — оценила она.
— С тобой все в порядке? — недоверчиво спросил Леон.
— Со мной — да, я ведь тебе сказала еще по телефону. Научись верить мне, нервы сэкономишь.
— Но чья это кровь?
— Сейчас покажу, прошу за мной.
Он не раз бывал в ее подземном жилище, но не видел все комнаты бункера. Анна не показывала их ему, а Леону казалось слишком наглым бродить тут без ее разрешения. Вот и сейчас она отвела их в ту часть, где он еще не был.
Там обнаружилась медицинская комната — просторная, с высокой кроватью, лампами и неплохим набором оборудования и лекарств. Она была оформлена в светлых тонах, и из-за этого пятна крови, заливающей пол, смотрелись особенно яркими и зловещими.
Кровь принадлежала молодому мужчине, лежащему на кровати. Он уже потерял сознание, дышал хрипло и тяжело, а на его груди и животе были натянуты повязки, успевшие пропитаться кровью. Похоже, Анна оказала ему первую помощь — какую смогла, но ей было далеко до навыков профессионального врача.
Не дожидаясь пояснений, Дима бросился к раненому. У его брата было много недостатков, но свою работу он любил, желание помочь людям всегда было для него одним из главных жизненных принципов. Поэтому сейчас Дима забыл обо всем на свете, ему было важно лишь спасти жизнь человека.
Анна за ним не пошла, она осталась у двери, прислонившись плечом к дверному косяку, и продолжила неспешно потягивать чай. В десятке шагов от израненного мужчины это смотрелось настолько дико, что Леон не выдержал:
— Аня, черт тебя дери!
— Это вопрос, аргумент или пожелание?
— Что здесь происходит?
— Спасение жизни, очевидно.
Пока они разговаривали, Дима поспешно откинул в сторону окровавленные повязки и срезал с мужчины остатки рубашки.
— У него множественные ножевые, — сказал он. — Все серьезно, нужно отвезти его в больницу!
— Исключено, — покачала головой Анна. — Если бы ему можно было в больницу, он бы пошел туда сам. А раз он приполз умирать на мой порог, значит, в больницу ему категорически нельзя. Да и не дотянет он уже до больницы, ты и сам видишь. Дим, в этой комнате много что есть, вон в том дальнем шкафчике даже донорская кровь найдется, группа у него первая положительная, должно быть несложно что-то подобрать.
Дима не стал с ней больше спорить, а значит, она была права: момент, когда раненого еще можно было куда-то везти, оказался упущен. Проклиная все на свете, Дима начал осматривать оборудование и шкафчики с лекарствами.
Анна и Леон не мешали ему, но оставались рядом на случай, если ему понадобится помощь. Леон по-прежнему не знал, как на это реагировать, но он уже успокаивался, потому что привык к тому хаосу, которым было знакомство с Анной Солари.
— Кто это такой? — спросил он, стараясь не отвлекать Диму.
— Долго объяснять.
— А ты попытайся, я никуда не спешу! Это твой друг?
— Нет.
— Кто тогда?
Анна сделала еще один неспешный глоток и отставила чашку с блюдцем на тумбочку в коридоре. После этого она скрестила руки на груди и посмотрела в глаза Леону.
— Это очень, очень плохой человек.
— Не смешно сейчас!
— А я и не шучу.
Она действительно не шутила. Леон знал ее, чувствовал, когда она серьезна, когда — нет. И сейчас у ее слов не было никакого двойного смысла, каждое из них нужно было понимать буквально.
— Слушай, вот можно считать, что я детектив? — вдруг спросила Анна. — После всего, что мы с тобой пережили, — можно?
— Ну… наверно… При чем здесь это?
— Так вот, раз уж мы допустили, что я — детектив, давай теперь представим, что я — Шерлок Холмс. А если я — Шерлок Холмс, то вот это, — она кивнула на окровавленного мужчину, — мой Мориарти. Теперь чувствуешь, к чему метафора? Это очень умная, очень жестокая и очень сильная тварь. Преступник ли он? О да. И один из тех, от кого даже я предпочла бы держаться подальше.
Он надеялся получить объяснение, а теперь запутался еще больше.
— Дима! — позвала Анна. — Много раз его тыкали? Сколько там ножевых?
— Пока семь насчитал, не отвлекай меня, — напряженно отозвался Дима.
— Слушай, а можно мне его разик ножиком ткнуть? Ему уже без разницы на общем фоне, а мне приятно!
— Господи, нет, конечно!
— Ладно. — Анна снова повернулась к Леону. — Кто-то семь раз оттянулся, а мне и разик нельзя. Обидно, когда кто-то другой осуществляет твои мечты, да?
— Если ты так его не любишь… Почему он здесь?
— У него спросишь, когда и если он очнется. Мне вот тоже любопытно, почему помирать он приполз ко мне, а не к своим шестеркам!
Леон привык к тому, что Анна всегда спокойна. Даже к серийным убийцам она умела относиться нейтрально, чтобы это не мешало расследованию. Но раненый мужчина был ей искренне неприятен, и даже его жуткое состояние не могло ее смягчить. Леону оставалось лишь догадываться, что он сделал… и кто он вообще такой.
— Если он преступник, почему ты не сдашь его полиции? Зачем ты помогаешь ему?
— Потому что у меня и выбора уже нет. Не пойми меня неправильно, мы не друзья-соперники, которые только шутят, что злятся друг на друга. Мы, как бы пафосно это ни звучало, враги. Но одна из черт настоящей вражды — это уважение, а уважение иногда влечет за собой перемирие.
— Все равно не понимаю.
— Все просто: своим приходом сюда он попросил меня о помощи, — пояснила Анна. — Это автоматически означает, что в больницу ему соваться нельзя, он определенно от кого-то скрывается. Думаю, от того, кто обеспечил ему семь лишних дырок в теле. Но он знает, что я, в рамках нашей вражды, ничего ему не сделаю, пока он ранен и беспомощен. И вот еще что… Да, я могу отвезти его в больницу, сдать полиции, дать показания и далее по тексту. Только тогда уж проще его убить, чтобы наверняка. Потому что он, очнувшись, найдет сотню способов доказать свою невиновность. А если и нет, то он сбежит, он всегда сбегает. Вот тогда он и придет за мной. Чтобы ты правильно понимал логику этой скотины: он может простить того, кто изрезал его ножом. Мол, мальчики подрались, и подрались честно, это допустимо. Но он никогда не простит того, перед кем он унизился, попросив о помощи, а получил отказ. Поэтому, когда я увидела его в таком состоянии, у меня было всего два варианта: убить его или помочь ему. Убить его я, как видишь, не смогла. Это все твое дурное влияние! Пришлось помогать.
Иногда Леону начинало казаться, что он более-менее разобрался в ее мире. Да, она поселилась в подземном бункере и посвятила свою жизнь изучению маньяков. Но не могла же она быть совсем уж инопланетянкой! А потом происходило что-то вот такое, и вся выстроенная им схема распадалась на части.
— Дима, если нужно будет сделать ему больно — не стесняйся! — крикнула Анна.
— Леон, уведи ее отсюда, она мешает! — взмолился Дима.
— Не надо, сама уйду. Кровь хоть уберу.
Она прикрыла дверь в медицинскую комнату, но полностью закрывать не стала. Что бы там ни болтала Анна, она готова была помочь даже тому, кого ненавидела, и оставляла дверь приоткрытой на случай, если Дима позовет их.
Они с Леоном отошли подальше. Он чувствовал: ей тяжело сейчас, сложнее, чем она способна показать. Анна и сама не была готова к такому и теперь пыталась понять, как поступить. Леону хотелось побольше узнать о раненом, но пока для него гораздо важнее было поддержать ее, показать, что он на ее стороне.
— Я помогу тебе убрать, — вызвался он.
— Буду признательна. Знаешь, а ведь во всем этом есть и положительный момент, — задумчиво указала Анна.
— Какой же?
— Если он все-таки выживет, один из самых опасных людей, которых я знаю, будет должен мне, тебе и твоему брату.